Поскольку Вы также интересуетесь новостями о других, излагаю их Вам. Марио Мартинелли умер от язвы гортани незадолго до того, как крах мастерских Ланци пролил свет на его мошенничества. Неизвестно, на что он употребил деньги, однако игра была его страстью, а всякому ведомо, сколь легко проматывают в фараон или бириби целые состояния.
Дабы удовлетворить кредиторов, Альвизе вынужден был продать не только большой особняк на рио Сан Барнаба, но и загородный дом на Торчелло, за который он почти ничего не выручил. Так как французские войска разорили доставшееся ему от первой жены имение во Фриуле, у него остался лишь маленький павильон на канале Брента, где среди книг, громоздящихся от пола до потолка, живет он Бог знает как в компании последнего старого мопса своей матери. Посему, даже если б он и захотел жениться вновь, невесты ему, безусловно, не найти. Эмилия Лаумер, которая решительно становится старой девой, помогает дяде управляться с книжной лавкой на рио Терра дельи Ассассини, что у нее весьма хорошо получается. Вы помните Пьеро Трапасси, который так элегантно одевался? В свое время он бесследно исчез, вполне возможно, что в одном из «каменных мешков» Мессира Гранде. На прошлой неделе мне встретилась Марчия Дзольпан, подстриженная под Тита и одетая в длинную малиновую ротонду и платье-чехол, начинающее входить в моду. Теперь она, кажется, всецело удовлетворена своим гордым и одиноким существованием, однако смех охватил меня при воспоминании о моих былых подозрениях, рисовавших ее в роли некой Медеи. Что же до постигших нас ныне горестей, то они отодвигают на второй план все личные дела, а тирания наших бывших правителей - ничто по сравнению с той, которую насаждает маленький уродец. Проявления его воли не знают границ. Серьезный и мрачный, с резкими жестами, нахмуренными бровями, грубой речью - и, Боже мой, каким акцентом! - требует он пушек, ружей, лошадей, продовольствия... Но все это ведомо Вам, моя дорогая Красавица. В единственной надежде, что наше пребывание в Чистилище когда-нибудь закончится, мы приспособились к ситуации. Что нам еще оставалось?.. И, как сказал Гоцци, «невозможно все время смеяться...»
ГАБРИЭЛЬ ВИТТКОП, ИСЧАДИЕ АДА
Интервью швейцарской газете «Lе Тетрs» 3 ноября 2001 г.
Манон Пюльвер: Какое определение вы дали бы «Некрофилу»?
Габриэль Витткоп: Это роман о любви, печальный, конечно, - ибо настоящий любовный роман не может быть слишком веселым, - но о любви вечной, поскольку она принимает различные формы; а любовь некрофила - лишь одна из форм этой вечной любви. «Некрофил» - грустная книга, потому что ее герой, Люсьен Н., пишущий дневник, находится во власти любовной скорби, и эта скорбь неизбывна: ему суждено всё время расставаться с любимыми - ибо он любит мертвых и совокупляется с ними - да, совокупляется! - но их физиологический распад предопределяет скорую разлуку.
- Но описание акта любви с трупом предполагает определенную жестокость...
- Вы говорите о жестокости, но ведь механизм любого полового акта весьма груб. Это как на испанских постоялых дворах - разница в условиях определяется тем, что гости приносят с собой. Люсьен Н. вкладывает в совокупление всего себя: душу, сердце и тело. Но моя книга не первая, где секс связан со смертью, далеко не первая! Достаточно прочесть «Сто двадцать дней Содома» моего дорогого и уважаемого Донасьена де Сада!
- В противоположность де Саду, в любви, которую питает Люсьен к своим мертвецам, есть огромная нежность. Вы что же, вербуете некрофилов?
(Габриэль Витткоп смеется). - Люсьен действительно любит мертвых, пусть и какой-то немыслимой любовью, но я не пытаюсь никого вербовать! Некрофилия - это редкость, аномалия, которую можно рассматривать как некий врожденный душевный узор. Не думаю, что некрофилом можно стать, и я сама не некрофилка. Но мысль о смерти не покидает меня, и я думаю, что всякая чувствительная душа находится под властью этой идеи, потому что вообще-то смерть - самое важное в нашем бытии.
- Телесный распад, некрофилия, агония, и тому подобные вещи - вот что вы любите описывать более всего. Считаете ли вы, что сказать можно всё?
- Главное не содержание, а форма. Конечно, нужна какая-то основная идея, но главное - это стиль. Во мне есть некоторая умственная жестокость, как и во всяком человеке. Нужно ее выразить в приемлемой форме, а приемлемую форму дает именно стиль. Сказать можно всё, но следует знать, как. Я за свободу мысли и поведения, но я ненавижу небрежность даже в одежде или манере говорить.
- В романе «Смерть С.» вы с поразительной точностью описываете агонию. Вам самой не бывало страшно"?
- Я боюсь агонии, как и всякое живое существо, но то, что я говорю о ней - это как заклятие. Я завидую тем, кто умер во сне, безболезненно и быстро. Я боюсь страданий, но истинный ужас мне внушает зависимость.
- Отсюда ваш страх материнства и ненависть к детям, которая шокирует многих?
- Да, потому что это чистый случай зависимости. К тому же мы очень лицемерны во всем, что касается материнства. Женщины, которые не хотели лгать, говорили мне: «Роды - это мясницкая, это невероятный кошмар». Но о таких вещах обычно молчат, не так ли? Когда я пишу, я никогда не ставлю перед собой цель шокировать кого-то или вступить с кем-то в конфликт. Я говорю то, что думаю, и отвергаю всякое подчинение. Если людей, которые любят подчиняться, мои слова шокируют, это их дело. Я не могу покориться никакой идеологии и отвергаю тиранию семьи.
- Ваши книги исследуют самые темные и страшные лабиринты человеческого существования. Таким образом, они выполняют почти психоаналитическую функцию...
- Фрейд вызывает у меня глубочайшее восхищение: он часто ошибался, но его основной принцип верен. Нельзя понять человека, если не считаться с психоанализом. Невозможно познать самого себя, если не принимать во внимание темные глубины этих лабиринтов. Как раз сейчас я пишу эссе о лабиринтах, переходя от архитектуры к метафоре наших внутренностей или мозговых извилин. Но и в том, что я пишу, есть загадки, ускользающие от моего понимания.
- Вы никогда не боялись потеряться?
- В романе «Болиголов» я сравниваю себя со старой тигрицей, не дающей себя поймать ни в какие капканы! В лабиринте невозможно потеряться. По его спирали всегда выходишь к центру. И центр - это конец пути. Это может быть смерть.
- Вы любите определять себя как неандерталку, которая любит Пруста…
- Во мне есть что-то очень примитивное. Я думаю, что это моя жизненная сила, моя воля к жизни и несравненная веселость: у меня смех такой же раблезианский, как и мой аппетит, а сплю я сном младенца! Что же касается Пруста, то мне нравятся его описания, любовь к стилю. И потом, он был не чужд юмора. Иногда даже весьма вольного свойства.
Бунраку - традиционный японский театр кукол.
Темпоралъность - временная сущность явлений, порожденная динамикой их с ственного движения, «субъективныечасы».
табарро - итальянская верхняя зимняя мужская одежда наподобие плаща с полу-У^леринками вместо рукавов
баутта - белая шелковая маска с отверстиями для глаз и куском черного шелка, закрывающим нижнюю часть лица, шею и затылок. К ней добавлялась треуголка и черная шелковая или кружевная накидка с разрезанным капюшоном.
«Нина без ума от любви» (ит.)
Стукко - искусственный мрамор из полированного гипса с добавками.
«Основной канон венецианской поэтики» (ит.)
Геридон - столик или декоративная подставка на ножке-колонне
Чичисбей - в Италии XVI - XVII вв. друг дома, постоянный спутник замужней женщины, зачастую ее официальный любовник.
Мерлетти - вид кружев
Серениссима, «светлейшая» (ит.) - название Венеции
Матине - женская утренняя домашняя одежда из легкой ткани
«Бучинторо» («Буцентавр») - парадная венецианская галера, на которой проходила церемония обручения дожа с морем
По всей вероятности, имеется в виду залив Сан Марко - место сбора судов перед началом регаты
