С таким доводом дон Хайме вынужден был согласиться.
– В таком случае, сеньора, прошу вас принять мои извинения.
Она поклонилась ему с необычайным изяществом.
– Я принимаю ваши извинения, маэстро. – Волосы, собранные на затылке, немного растрепались, и на плечо упала темная прядь. Она подняла руки и заколола волосы перламутровой заколкой. – Мы можем продолжить?
Дон Хайме подобрал с пола рапиру и подал ее донье Аделе. Хладнокровие и выносливость этой женщины поразили его. Во время битвы надетый на острие его рапиры металлический наконечник несколько раз оцарапал ей лицо, но она ничуть не испугалась и не отступила.
– На этот раз мы наденем маски, – сказал он; Адела де Отеро согласно кивнула.
Они надели защитные маски и встали в исходную позицию. На миг дон Хайме пожалел, что металлическая решетка почти полностью скрыла ее лицо; однако он все же различал блеск ее глаз и белую линию зубов, блестевших, когда она, восстанавливая дыхание, разжимала губы, готовясь ринуться в новую атаку. На этот раз поединок прошел без эксцессов; она сражалась с абсолютным спокойствием, безупречно чередуя действия, вела себя сдержанно и осмотрительно. Хотя ей так и не удалось уколоть противника, пару раз дону Хайме пришлось пустить в ход все свои навыки, чтобы отразить уколы, которые, без сомнения, застигли бы врасплох любого фехтовальщика, чуть менее опытного, чем он. Рапиры тихо звенели в тишине зала, и дону Хайме пришло в голову, что Адела де Отеро была на уровне достойнейших мастеров, каких ему доводилось встречать в жизни. Поединок становился все напряженнее, и вскоре дон Хайме, позабыв о поле своей новой ученицы, принялся отражать атаки со всей серьезностью, на какую только был способен. Несколько раз ему пришлось уколоть ее, чтобы не быть уколотым самому. В этот вечер Адела де Отеро получила общим числом пять уколов в грудь; это было не слишком много, учитывая мастерство ее соперника.
Когда часы пробили шесть, они опустили рапиры, изможденные жарой и напряженностью боя. Она сняла маску и вытерла пот полотенцем, предложенным доном Хайме. Затем вопросительно посмотрела на него, ожидая оценки.
Маэстро улыбался.
– Невозможно поверить, – признался он искренне, и она прикрыла веки, словно кошка, которую погладили за ухом. – Как давно вы занимаетесь фехтованием?
– С восемнадцати лет. – Дон Хайме попытался мысленно определить ее возраст, отсчитывая от этой цифры, и она угадала его намерение. – Мне сейчас двадцать семь.
Дон Хайме вежливо изобразил удивление, давая понять, что считал ее значительно моложе.
– Вы плохо меня знаете, – холодно возразила она. – По-моему, глупо, когда люди пытаются скрыть свой возраст и выглядеть моложе, чем они есть на самом деле. Отказываться от своих лет – это все равно что отказываться от себя самого.
– Мудрые слова.
– Всего лишь здравый смысл, маэстро. Обыкновенный здравый смысл.
– Это не совсем женская черта.
– Вы бы удивились, узнав, как много женских черт у меня отсутствует.
В дверь постучали, и на лице доньи Аделы мелькнула досада.
– Это, должно быть, Лусия. Я просила ее зайти за мной через час.
Дон Хайме извинился и пошел открывать. Действительно, это была служанка. Когда он вернулся в зал, Адела де Отеро уже скрылась в гардеробной. И опять дверь осталась приотворенной.
Маэстро повесил рапиры на стену и подобрал с пола маски. Когда Адела де Отеро вышла из раздевалки, на ней было прежнее муслиновое платье. Она расчесывала волосы, держа перламутровую заколку в зубах. Волосы у нее были ухоженные, черные, длинные, спадающие намного ниже плеч.
– Когда же вы покажете мне ваш знаменитый укол?
Волей-неволей дону Хайме пришлось признаться: эта женщина была достойна овладеть секретом укола за двести эскудо.
– Послезавтра в это же время, – сказал он. – В мои задачи входит обучение технике самого укола, а также и способам его отразить. Учитывая ваш опыт, думаю, через два или три занятия вы овладеете им в совершенстве.
Она была явно польщена.
– Мне будет очень приятно посещать ваши занятия, дон Хайме, – произнесла она просто, словно внезапно почувствовала к нему доверие. – Это наслаждение – сражаться с таким... восхитительным знатоком классики. Сразу видно, что вы принадлежите к старинной французской школе: прямая осанка, вытянутая нога, атака только в самом крайнем случае... Фехтовальщиков, подобных вам, осталось мало.
– К сожалению, сеньора. К величайшему сожалению.
– И еще я заметила, – добавила она, помолчав, – что вы очень необычный фехтовальщик.. У вас есть то, что знатоки называют... кажется, sentiment du fer <Чувство клинка (фр.).>. Я правильно произнесла? Этим редким качеством владеют лишь особенно одаренные фехтовальщики.
Дон Хайме рассеянно кивнул, давая понять, что ему это безразлично; но в глубине души он был тронут проницательностью доньи Аделы.
– Это всего лишь результат большого труда, – ответил он. – Подобное свойство – нечто вроде шестого чувства; оно словно продлевает чувствительность пальцев, держащих рапиру, до самого острия... Это особый инстинкт, который предупреждает о намерениях противника и иногда всего за долю секунды позволяет предотвратить его укол.
– Я бы тоже хотела этому научиться, – сказала она.
– Невозможно, сеньора. Это приходит с опытом. Здесь нет никакого секрета; ничего, что можно было бы приобрести за деньги. Чтобы развить в себе это умение, нужна целая жизнь. Такая, какую прожил я.
Казалось, она что-то вспомнила.
– Кстати, об оплате, – произнесла она, – я хотела бы знать, что вас больше устраивает: наличные или чек, который у вас примут в любом банке? В Итальянском банке, например. Я хотела бы продолжать заниматься с вами в течение еще некоторого времени после того, как я освою технику укола.
Дон Хайме вежливо запротестовал: для него было бы честью предложить свои услуги даме, в деньгах он не нуждался, посему разговор о них был просто неуместен.
Посмотрев на него холодно, она напомнила ему, что собирается воспользоваться его профессиональными услугами и его занятия с ней должны строиться на тех же условиях, как со всеми другими учениками. Затем, считая разговор завершенным, она ловким и быстрым жестом собрала волосы на затылке и скрепила их заколкой.
Дон Хайме надел куртку и проводил свою новую ученицу в кабинет. Служанка ждала на лестнице, но Ад ела де Отеро, казалось, не торопилась. Она попросила стакан воды, затем довольно долго с откровенным любопытством изучала корешки книг, стоявших на полках.
– Я отдал бы мою лучшую рапиру за то, чтобы узнать, кто обучал вас фехтованию, сеньора де Отеро.
– И что же это за рапира? – спросила она, не оборачиваясь; стоя возле полки, она бережно провела пальцем по корешку «Мемуаров Талейрана».
– Миланский клинок работы самого д'Аркади. Она прикусила губу, словно прикидывая, выгодна ли ей предложенная сделка.
– Заманчивое предложение, но я не могу его принять. Если женщина хочет быть привлекательной, она должна окружать себя тайной. Скажу лишь одно: это был превосходный учитель.
– Я уже имел честь убедиться в этом. А вы оказались способной ученицей.
– Благодарю.
– Это чистая правда. Если вы позволите мне высказать кое-какие догадки, осмелюсь предположить, что ваш учитель – итальянец. Некоторые ваши действия типичны для этой достойнейшей школы.
Адела де Отеро прижала палец к губам.
– Поговорим об этом в другой раз, маэстро, – произнесла она вполголоса тоном заговорщика. Она осмотрелась и кивнула на диван. – Я могу сесть?
– Прошу вас.
Она опустилась на вытертую, табачного цвета, кожу софы, и ее юбки мягко зашелестели. Дон Хайме стоял перед ней, чувствуя некоторую неловкость.
– А где вы, маэстро, обучались фехтованию? Дон Хайме посмотрел на нее удивленно.
– Ваша наивность очаровательна, сеньора: вы отказываетесь рассказать мне о вашей юности, а в следующий миг задаете мне тот же самый вопрос... Разве это справедливо?
Она мягко улыбнулась.
– По отношению к мужчинам все справедливо, дон Хайме.
– Звучит жестоко, сеньора!
– И искренне.
Дон Хайме посмотрел на нее задумчиво.
– Донья Адела, – произнес он неожиданно серьезно, с такой обезоруживающей простотой, что его слова прозвучали без малейшего оттенка светскости. – Я отдал бы все на свете, чтобы иметь возможность собственной рукой написать вызов и отправить секундантов к тому человеку, который вложил в ваши уста столь горькие слова.
Она взглянула на него сперва растерянно, потом, когда поняла, что ее собеседник не шутит, – удивленно и благодарно. Она хотела что-то сказать, но замерла с приоткрытым ртом, словно услышанные только что слова доставили ей невыразимое наслаждение.
– Это, – произнесла она, – самый изысканный комплимент, какой мне когда-либо доводилось слышать.
