— А встать можно? — спрашивают дети. — Или это опасно?
— Опасно, не опасно… — бормочет Лу. — Вы как хотите, а я встаю.
Лу, Чарли, Рольф и Дин вскакивают на сиденья и высовываются наружу. Сидеть остаются Минди, Альберт, Кора и Милдред; последняя разглядывает львов в птичий бинокль.
— Как вы узнали, что они здесь? — нарушает молчание Минди.
Альберт разворачивается, смотрит прямо на нее. У него растрепанные вьющиеся волосы и мягкие каштановые усы. Взгляд слегка насмешливый.
— Так, показалось.
— С дороги показалось? За полмили отсюда?
— Может, шестое чувство, — говорит Кора. — Он ведь тут уже столько лет.
Альберт садится прямо, выдувает дым в открытое окно. Минди пробует еще раз:
— И все-таки — вы что-то заметили?
Больше не обернется, думает она, но он оборачивается и смотрит на нее, облокотившись на спинку своего сиденья, их взгляды встречаются между голыми ногами детей. Ее тянет к нему неудержимо, словно какая-то рука вцепилась в ее внутренности, крутит их и тащит за собой. Она понимает, что с Альбертом происходит то же самое, это видно по его лицу.
— Кусты поломанные, — отвечает он, не сводя с нее глаз. — Будто кто за добычей гнался. Могло и не быть ничего.
Кора чувствует себя все более несчастной и обиженной, тоскливо вздыхает.
— Ну? Кто-нибудь наконец сядет, чтобы я тоже могла посмотреть? — говорит она, обращаясь к стоящим.
— Сейчас, — откликается Лу, но Кронос его опережает: спрыгивает на сиденье и тут же высовывается из открытого окна. Кора, покачивая широкой ситцевой юбкой, занимает освободившееся место. Щеки Минди пылают. Львы справа от джипа; ее окно, как и окно Альберта, слева, но ни она, ни Альберт не поворачивают головы, чтобы взглянуть на самое захватывающее зрелище всего сафари. Альберт слюнявит пальцы, тушит окурок. Оба сидят молча, свесив локоть из окна — он впереди, она сзади, — теплый ветер ласкает волоски на их руках.
— Ты сводишь меня с ума. — Альберт говорит совсем тихо, но она слышит, будто между ними, от его окна до ее окна, протянута слуховая трубка. — Знаешь это?
— Нет, — так же тихо отвечает она, и он тоже слышит.
— Ну, теперь знаешь.
— У меня связаны руки.
— Навсегда?
Она улыбается:
— Я тебя умоляю. Это так, для разнообразия.
— А потом?
— Потом обратно в аспирантуру. В Беркли.
Альберт хмыкает — она не совсем понимает, что именно его забавляет: что она учится в аспирантуре? Или что ее Беркли и его Момбаса — две вещи несовместные?
— Кронос, ты идиот? А ну давай обратно! — Это Лу, но Минди слышит его будто сквозь ленивый дурман и не реагирует. Лишь заметив, как вдруг изменился голос Альберта, она встряхивается.
— В машину! — шипит Альберт. — Быстро!
Рывком повернувшись к противоположному окну, Минди видит, как Кронос подкрадывается к спящим львам, щелкает затвором, фотографируя их морды.
— Отступай назад! — тревожным шепотом приказывает ему Альберт. — Назад, Кронос. Очень тихо.
Тут что-то мелькает в той стороне, куда никто сейчас не смотрит: львица, только что глодавшая зебру, взлетает с места дугой, как в невесомости — такие полеты знакомы хозяину любой домашней кошки, — и опускается Кроносу на голову, вдавливая его в землю. Крики, выстрел, сафаристы разом валятся на свои сиденья, Минди даже кажется в первую секунду, что подстрелили кого-то из них. Но нет, это Альберт уложил львицу выстрелом из ружья, которое он выхватил из какого-то тайника под сиденьем. Остальные львы уже скрылись; на земле — растерзанные останки зебры и убитая львица, из-под которой торчат ноги Кроноса.
Альберт, Лу, Дин и Кора выскакивают из джипа. Минди тоже дергается, но Лу толкает ее обратно, и она понимает, что должна остаться с его детьми. Перегнувшись через спинку сиденья, она обнимает их за плечи. Пока дети молча смотрят в окно, подкатывает тошнота — Минди боится, что вот-вот потеряет сознание. Милдред по-прежнему здесь, на сиденье рядом с детьми, и у Минди мелькает мысль, что старушка с биноклем находилась в машине все время, пока они с Альбертом разговаривали.
— Кронос умер? — спрашивает Рольф без всякого выражения.
— Нет, что ты, нет, конечно, — отвечает Минди.
— А почему он не движется?
— Львица же на него навалилась, видишь? Сейчас ее оттащат, и выяснится, что с ним все в порядке.
— У нее пасть в крови, — говорит Чарли.
— Это зебра… Помнишь, она ведь ела зебру. — Минди держится из последних сил. Надо, чтобы зубы не стучали, чтобы дети не догадались, как ей страшно, потому что в случившемся — что бы там ни случилось — виновата она.
Они ждут, отрезанные от всех; над джипом пульсирует блеклое марево. Старушка кладет узловатую руку ей на плечо, и глаза Минди вдруг наполняются слезами.
— Все будет хорошо, — тихо говорит Милдред. — Вот увидите.
Вечером после ужина, когда вся группа собирается в тесном баре маленькой гостиницы, оказывается, что каждый обрел что-то ценное для себя. Кронос одержал бесспорную победу над приятелем-гитаристом и обеими подружками — ценой тридцати двух швов на левой щеке, которые, впрочем, тоже можно считать ценным приобретением (он, в конце концов, рок-звезда) и нескольких огромных таблеток антибиотика, прописанных доктором-англичанином с набрякшими веками и пивным дыханием, — этого доктора, своего старого друга, Альберт отыскал в шлакоблочном городке примерно в часе езды от львов.
Альберт обрел статус героя, хотя внешне в нем ничего не изменилось: глотает бурбон и отделывается от осаждающих его финикийцев односложными ответами. Никто еще не задал ему самых главных вопросов: Какого рожна тебя вообще понесло в буш? Зачем было подъезжать к прайду вплотную? Почему ты не остановил Кроноса, когда он полез из джипа? Но Альберт знает, что Рамзи, его босс, еще задаст ему все эти вопросы и что, скорее всего, дело кончится увольнением. Это будет еще одно поражение в его жизни, вызванное, как не преминула бы заметить его мать (живущая по-прежнему в Майнхеде), его «страстью к саморазрушению».
Каждый из участников сафари обрел историю, которую можно будет рассказывать и пересказывать до конца жизни. Из-за этой истории годы спустя некоторые, не удержавшись от соблазна «узнать, что стало с таким-то», примутся разыскивать друг друга через гугл и фейсбук, а некоторые из этих некоторых и впрямь встретятся, чтобы предаваться воспоминаниям и изумляться внешним переменам друг в друге, — правда, воспоминаний и изумления хватит лишь на несколько минут. Дин, который так и не прославится вплоть до того момента, когда ему, уже немолодому актеру с животиком, предложат роль говорливого слесаря-сантехника в популярном ситкоме, — пригласит на чашечку кофе Луизу (на данный момент толстощекую двенадцатилетнюю финикийку), точнее, она сама разыщет его через гугл после развода с мужем. За кофе последует неожиданно волнующее романтическое свидание в маленькой гостинице неподалеку от Сан-Висенте, потом они проведут вместе выходные в гольф-клубе в Палм-Спрингс и наконец отправятся к алтарю в сопровождении четверых взрослых детей Дина и трех Луизиных подростков. Но это воссоединение останется все же исключением, подтверждающим правило, а в основном все подобные встречи будут заканчиваться одинаково: выяснится, что если тридцать пять лет назад люди проехались по саванне в одном джипе, это еще не значит, что у них много общего, — и все расстанутся, недоумевая про себя, на что же, собственно, они надеялись.
Пассажиры из джипа Альберта обрели статус очевидцев: все желают знать, что они видели, слышали и чувствовали. Табун детей — Рольф, Чарли, двое восьмилетних близнецов из Финикса и толстощекая двенадцатилетняя Луиза — грохочет по решетчатым мосткам в засидку у водопоя. Засидка — это такая деревянная будка, в которой можно сидеть на лавках и смотреть из укрытия через длинную узкую щель на то, как звери пьют. Внутри темно. Дети тут же кидаются к смотровой щели, но у водопоя никого нет.
— А вы честно видели львицу? — недоверчиво спрашивает Луиза.
— Там их было две, — говорит Рольф. — И еще лев и трое львят…
— Она имеет в виду ту, которую застрелили, — перебивает брата Чарли. — Конечно видели. До нее же было два шага.
— Пять, — поправляет ее Рольф.
— Два, пять, какая разница! — морщится Чарли. — Все равно мы все видели.
Рольфу противны эти бесконечные вопросы, задаваемые с замиранием и с придыханием, и то, с каким удовольствием Чарли на них отвечает. И еще его беспокоит одна мысль.
— Я вот думаю, — говорит он, — а что будет со львятами? Они же ели вместе с той львицей — ну, которую застрелили… Наверное, это была их мама?
— Необязательно, — говорит Чарли.
— Ну а если?
— Тогда, может, папа о них позаботится, — не очень уверенно говорит Чарли.
