– Хозяева, мать их… – выругался Боженко. – А говорить научились. Послушаешь, так дураком себе кажешься. И никто не виноват. Во дела!
Смоленский украдкой глянул на Валентину Сергеевну. Он ждал, что она заметит это и скажет еще что-нибудь обидное я жестокое, но лицо ее, расслабленное, усталое, мирно светилось отраженным от стекла солнечным светом. «Показалось…» – с облегчением решил Смоленский, не находя и намека на отчуждение. Курилин с Лобовым, постояв несколько минут, возвратились в машины.
– Ну, так как же вы, Вилор Петрович, считаете, – спросил Курилин, – какими глазами хозяйственники должны смотреть на свое хозяйство в руках специалистов?
– Я не терплю дилетантства, – отрезал Смоленский.
– Хорошо! – неопределенно сказал Курилин, и машины тронулись дальше. Через полкилометра повернули на проселок: началась трасса Шарапова. «Волги» сразу окутались пылью, захрустело на зубах, и Курилин поспешно поднял боковое стекло. Задняя машина, чтобы не глотать пыль, резко отстала. А через пять минут пути на проселке показалась машина самого Шарапова. «Газик», свернув на обочину, затормозил, подняв столб пыли выше леса, и из кабины вывалился Шарапов в расстегнутой кожанке, без маузера, с лицом в грязных разводьях. Он тяжело поднял руку, и Курилин попросил остановить. Скоро подрулил Лобов.
– Знакомься, Олег Владимирович, – Лобов пихнул кулаком в бок Шарапова, – это и есть мой Шарапов! За два месяца два плана дал!
Курилин деловито пожал Шарапову руку и, сощурившись, посмотрел ему в лицо, будто приценивался.
– Свой парень, доморощенный, – продолжал Лобов, косясь на Смоленского. – По моему совету институт кончил… Если он мне к осени трассу закончит, я его к ордену представлю!
Курилин сел рядом с Шараповым и тихо спросил:
– Сможете до осени закончить изыскания? Смоленский подался вперед. Шарапов не отвечал.
– Сможет! – заверил Лобов. – Он задачу уяснил.
– Нет! – хрипло выкрикнул Шарапов и тряхнул головой с ранней проседью. – Вилор Петрович… вы… вы меня на лопатки… Я сдаюсь. Все! Хватит! Я все понял и сдаюсь.
– Чего хватит? – ссутулившись как-то и пригнув голову, спросил Лобов.
– А всего хватит! – закричал Шарапов, вскакивая и взмахивая рукой. – Я… я… вы меня за кого, за шута выставляете?!
Курилин, сохраняя спокойствие, сосредоточенно стряхивал пыль с рукава куртки.
– У добрых людей, – Шарапов кивнул головой в сторону Смоленского, – есть главный инженер проекта и начальник партии! А я за двоих сразу! Между прочим, давно известно, что совмещать административную часть с исполнительской – порочная практика! А вы меня на что толкаете? Орден?! Не-ет! Хватит. Я уже распорядился. Моя партия свернула работы. Сейчас грузятся на машины. Завтра вывезу буровое оборудование.
– Распорядился? – Лобов побагровел и двинулся к Шарапову. – Это с каких пор ты стал на руднике распоряжаться?..
– А с таких! – отрезал Шарапов. – Как понял, что Вилор Петрович прав, а мой проект – халтура в чистом виде!
Смоленский неторопливо подошел к «газику» Шарапова и щелкнул никелированного, запыленного «козла» по носу…
Едва Женя заметила вернувшегося Вадима, как тут же подскочила к нему и, схватив за руку, повлекла за собой. «Идем! Идем!» – монотонно, тяжело дыша, приговаривала она и уводила за лагерь. А сама все оглядывалась, будто ожидая погони. Когда палатки скрылись из виду, Женя резко остановилась и выпустила его руку. Из-под земли выбегал маленький ключик с бурой ржавчиной на дне. Вадим встал на четвереньки, напился и умыл лицо.
– Ты почему не уехал? – резко спросила Женька. – Ты почему торчишь здесь до сих пор? Мы с тобой как договаривались?.. Ты понимаешь, что тебе нельзя здесь оставаться?
– Я хотел посмотреть, что здесь будет… – виновато проговорил Вадим. – А то и в самом деле получается, будто я напакостил и убегаю. Потом… мне стало жаль отца. Я с ним только скандалил, ругался, но никогда не пытался понять. Стоял сегодня на дороге, смотрел ему в спину, а он такой одинокий… Меня же в армию осенью возьмут. А он… я сегодня это понял он меня любит. Он честный человек, только его не понимают…
– Эх, как ты заговорил! – протянула Женька и усмехнулась. – Что с тобой сегодня?
– Ты не сердись, Жень… Ты очень хорошая… Я не знаю, как без тебя жить буду.
– Боже мой! – рассмеялась Женька. – Ты сегодня как котенок…
– Нет, я серьезно, Жень! – вдруг горячо заговорил Вадим. – Ты самая лучшая на свете! Самая верная!.. Знаешь что… выходи за меня замуж!
– Ты что, Вадим… серьезно? – насторожилась Женька и заглянула ему в лицо. – Хватит болтать глупости.
– Серьезно, – решительно сказал Вадим. – Я тебя беречь буду, защищать от всех.
– У меня двое детей, Вадим, – медленно проговорила Женя. – Я не одна. Меня-то что беречь… Андрейка и Славик. Андрейка светленький и весь-весь в колечках, он постарше. А Славик – в папу, черненький и красивый… Они у меня погодки. – Она вдруг спохватилась. – Ты знаешь, что у меня двое детей? Разве тебе не говорили?
– Знаю… – не сразу сказал Вадим. – Я фотографии у тебя в палатке видел. Только я думал, что этот светленький – девочка…
– Его все за девочку принимают. – Она улыбнулась, но тут же грубовато бросила: – Знаешь, а куда суешься?.. Сам еще как девочка… Тебе жениться отец не позволит.
– Отец? – вспыхнул Вадим. – Да я его и спрашивать не стану!
– Не позволит, – подтвердила Женя уверенно. – Потому что он сам ко мне неравнодушен.
– Что?..
– Ребенок все-таки ты, Вадик, – вздохнула она. – Ну как ты не поймешь, с чего бы это вдруг он меня взял к себе в партию? Таких, как я, с «багажом», в поле стараются не брать под любыми предлогами. Маета с нами. Ребенок заболел – надо в Ленинград выезжать. Какой с меня работник?
– Молчи, – попросил Вадим и, тяжело поднявшись, побрел по дну распадка в глубь леса. Женя махнула ему, хотела что-то крикнуть, но рука ее обмякла и опустилась. Солнце било в глаза, слепило, не давая раскрыть отяжелевших век.
– Хорошо, – согласился Лобов, молниеносно подавив в себе всплеск гнева. – Допустим, наш вариант дороги уступает ленинградскому проекту. Но ты же, Шарапов, молодой парень, комсомолец, черт возьми. Ты должен понимать, как нужна эта дорога руднику! Вот эта, назовем, не очень высокой категории, временная дорога. А когда мы окрепнем, когда освоим месторождение, дадим стране бокситы – тогда и построим хорошую, асфальтированную!.. Я бы сейчас мог, Шарапов, послать тебя подальше, не желаешь работать – не надо, другого исполнителя найду, но я с тобой разговариваю по-человечески, потому что ты парень наш, местный, и ты мне нужен больше, чем кто другой. Я хочу, чтобы ты мыслил немножко поглубже, по-государственному! Представь себе, что от тебя сейчас зависит, с какими темпами будет развиваться экономика целого района! Больше того – области! Верно, Олег Владимирович?
– Мы вас послушаем на исполкоме, как вы будете свою экономику оправдывать, – отрывисто сказал Курилин. – Я, не стесняясь ваших подчиненных, об этом говорю. Более того, на общем собрании рудника, которое вы, Прокопий Николаевич, соберете на этой неделе, я выступлю и расскажу коллективу о вашем стиле работы.
– Круто берешь, Олег Владимирович, – глядя в сторону, сказал Лобов. – И еще попугиваешь… Я своего народа не боюсь. Я перед коллективом отвечу, и мои люди поймут! Потому что, товарищ Курилин, они не первый год со мной работают и лучше нас с тобой знают, как важно ускорить освоение нового месторождения. У меня на руднике только и разговоров, что о новых шахтах и разрезах. Я там буду ставить уникальное оборудование, заграничное, только кнопки нажимай… Ты не волнуйся, Олег Владимирович, – тише добавил он, – я везде отчитаюсь, а дорогу начну строить свою нынче же. Потому что это выгодно… Так что, дорогой мой Шарапов, – он хлопнул его по плечу, – кончай дурить и продолжай работы.
– Не могу, – мрачно и упрямо ответил Шарапов. – Даже если бы захотел.
– Принцип, Шарапов? – увещевающим тоном спросил Лобов. – Перед своими людьми стыдно? А ты не стыдись, покайся. Скажи, виноват, поторопился с выводами. Они тебя должны понять.
Курилин молча ходил взад-вперед, слушая их разговор, и все больше хмурился. Наконец остановился возле Шарапова и взглянул на него с сожалением, сочувственно.
– Продолжай работы, Шарапов, – сказал он. – Дорога нужна… И никуда нам от этого не уйти.
Он развернулся и пошел к своей машине, не оглядываясь, не обращая внимания на провожающие его взгляды.
– Я же сказал – не могу! – повторил ему вслед Шарапов и исподлобья уставился на Смоленского. – Восемьдесят процентов трассы уничтожено.
– То есть как? – Курилин остановился, а Лобов поморщился, видимо стараясь понять, о чем речь.
– Кто-то повыдергал репера, вешки, – хмуро пояснил Шарапов. – Чтобы восстановить, надо снова делать нивелировку трассы, промер, съемку, привязку скважин…
