— Да брось отец, совсем изгадил бабу ни за что.
— Яшка! Ответь мне на простой вопрос, для чего бабе наряжаться, бегать в салон красоты всякий день? Чтобы мужикам приглянуться. Ради своих торгашей не стала бы стараться. Кого-то на примете держит. Но не обламывается пока. Поверь, нет такой бабы, чтоб не хотела мужикам нравиться.
— Эта исключение! — не согласился Яков.
— Не верь! Такие в свете не бывают. Бабье и в гробу кокетки. Ей минута до смерти остается, а она ни о душе заботится, а губы красит.
— Зачем? Чтоб соседей покойников соблазнять на том свете? — смеялся Яшка.
— Природа такая! Иным бабкам даже в гроб кладут краски и пудру, чтоб и на том свете могли причупуриться. Я сам видел, как восьмидесятилетней старухе карандаш и духи под голову положили, а уж губы и щеки накрасили в первую очередь. Вот и спроси, зачем? Да еще зеркало в карман положили! Мертвой старухе! А ты споришь, что живой бабе никто не нужен! Да любая из них удавится, если ей за весь день комплимента никто не скажет. Бабы, сынок, это те же обезьянки, только говорящие, брюзжащие и подлые! Не верь ни одной, все они косят под оригиналок, а копни по сути, одинаковые дряни,— поморщился Илья Иванович.
— А как мамка? Как на ней женился?
— Вот она и впрямь исключение из правил. Но одно на тысячи баб! Не зря я за нею три года бегал. И уговорил в жены. Теперь таких нет! Кругом одна шелупень. И несмотря что старым становлюсь, никогда не обратил бы внимания на Ольгу, пустышка и бездельница, хозяйка из нее не состоится. А что толку от ее образования и должности? Они жену не заменят. И тепла в ее душе не прибавят. Так и уйдет из жизни пустоцветом. Не порадуешься ее судьбе.
— За что ты так невзлюбил эту женщину?
— За гонор и язвительность, за грубость. Не только я, многие ее не понимают. Надо жить проще, земными радостями, а не надуманными сказками. Хотя, какое мне дело до Матвеевой? Я с нею не общаюсь, не кентуюсь. А вот за тебя обидно.
— А я даже рад, что с нею у меня ничего не состоится. Она детей не любит. Все на деньги обсчитывает.
— Потому одна! Но скоро, ох как скоро, она хватится, да поздно будет,— качнул головой человек.
— Какое нам дело до нее! — отмахнулся Яков.
— Сегодня меня Степка удивил. Прилег я к нему на койку, а он и спрашивает:
— Дед! Когда маленьким был, тебе елку ставили на Новый год?
— Конечно! — ответил ему.
— А всегда?
— Понятное дело! Ведь как этот праздник встретишь, так весь год пройдет!
— А у меня эта елка была первой. Ты с папкой ее привезли. Вам Дед Мороз дал для меня? Так бабушка сказала...
— Понял я и соврал, мол, да, так и было. А Степка свое:
— Выходит, мамка просить не умела. Не дали ей елку, прогнали из леса?
— Да кто же знает, как оно получилось тогда.
— А я знаю. Не дали мамке, потому что она не любила меня! Ни елки, ни подарка. Выходит, мамка у меня была чужая! Не моя! Ведь своих любят!
— И заплакал малыш. Свои выводы сделал. Мне так горько стало, еле успокоил его. Уже соображать начинает. Все обдумывает. Серьезным становится. Все спрашивает меня, кем работаю и что там делаю? И он понял. Но мечтает летчиком стать или моряком.
— Чего ж не космонавтом?
— А потому, что все пацаны детсада туда намылились. Наш не любит много конкурентов. Свою тропинку топтать будет в жизни. Так и сказал, что полетит в небо вместе с птицами, один, никого не возьмет из одногоршечников. Может только воспитательницу прихватит, потому что она добрая и совсем красивая.
— О! Уже в бабах разбирается шкет! — улыбнулся Яшка.
— Он нас познакомил. А когда пришли домой, спросил, можно ли ему на ней жениться? Мол, она самая хорошая! Я его еле отговорил. Сказал, что рановато, надо подрасти, стать таким как папка. Он мне на это и ответил:
— А тогда она теткой сделается, совсем старой, больной как уборщица. На ней только сторож, дед Ваня женится.
— Вот тебе и пацан! Пообещал ему и тогда хорошую жену найти. Кажется, поверил и успокоился. Правда, спросил, а почему у тебя тетки нет?
— Ну, ежик любопытный!
— Долго объяснял, что не всякую бабу стоит клеить в жены, нельзя тащить в дом первую встречную, нужно советоваться, чтобы она всем по душе пришлась, и жизнь под одною крышей с нею не стала наказанием.
— Мне сейчас не до сказок! Сазонов порученье дал разобраться с жалобами пенсионеров, а их куча! У кого крыша протекла, у других полы прогнили, двери из петель выскочили, надо жилищников за жабры брать. А как, если люди на халяву не хотят помочь старикам? Вон, Валька Торшина, там же живет и ни о чем не просит. Бутылку мужикам поставила и все в порядке.
— А ты сумей убедить, подойти к жилищникам ни с требованием, а с просьбой.
— В таком деле Анискин нужен. Его послушают, меня пошлют подальше и ответят:
— Спасибо в тарелку не положишь. От него пузо не согреется. Я не уговорю мужиков. О том заранее знаю.
— А ты говори как о себе!
— Да я и не уламывал бы, выставил бы бутылку, и весь базар закончился бы!
— А без выпивки не сумеешь?
— Придется «бабки» отслюнивать, это дороже обойдется,— признался Яшка.
— Ладно, Яков, попробую жилищников на сухую уломать. Может, получится.
— И не пытайся! Я их знаю! Не уломаешь никого!
— Посмотрим. Авось повезет.
— Баб, может, уговорил бы, но в плотниках сплошь мужики.
— Тем более не безнадежно.
— Интересно, как уломаешь их?
— Давай вместе пойдем к ним, послушаешь, поучишься,— предложил Илья Иванович и утром вместе с сыном пошел к коммунальщикам.
Бригада плотников еще не собралась в полном составе. Мужики ждали опаздывающих, неспешно курили, переговаривались вполголоса. Завидев Терехиных, приумолкли. Но у кого-то сорвалось:
— Нешто оба козла к нам приперлись?
— Привет, мужики! — сделал вид, что не услышал реплику криминалист.
— Тебе, Иваныч, чего не спится? — подал руку бригадир, подвинулся, давая место рядом.
— Я всегда в семь утра встаю. Не залеживаюсь в постели. Вредно это в мои годы. И сына к тому приучил. Кто рано встает, тому Бог подает, так меня с детства учили.
— Эх, видать и на небе нас не видят. Как ни вставай! Уже три месяца получку не дают,— пожаловался пожилой сантехник.
— Ты, Гриш, хоть при мне не гундось! Я ли не знаю! Вчера возле пивной с Женьки Козыревой «навар» снял за свою работу. И неплохо отслюнила! Кто виноват, что ты все проссал тут же! Всех собутыльников угостил.
— Зато в другой раз они меня поят...
— Короче, на сухую не сидишь!
— Как можно? Моя работа вредная. Попробуй сам целый день в канализации покопаться. К концу работы глаза на лоб полезут от тошноты.
— А водка помогает?
— Конечно! Я после рюмашки мигом прихожу в себя, снова бодрый, свежий и зеленый, как огурчик!
— Хоть по новой в канализацию ныряй? — рассмеялся криминалист.
— Не надо! Я пью только после работы! В течение дня ни глотка! Такое правило!
— Ни ты один, все так-то,— отозвался плотник хмуро.
— Помнишь, Гриша, как я тебя по молодости из канализации вытащил бухого. Ты там так закусил, что еле откачали. Верно, с того дня поумнел? — напомнил криминалист.
— Ладно тебе, Иванович! Нашел, что вспомнить,— покраснел сантехник.
— Да не обижайся, это я к слову,— ответил Илья Иванович и, подморгнув сыну, сказал:
— Ребята, выручайте! Мы с Яшей пришли попросить вас о помощи старикам нашим, поселковым пенсионерам. Помогите им! Совсем измучились люди! Крыша, полы, двери в полную негодность пришли. А у самих ни сил, ни денег.
— Пусть башляют, сделаем! Все на дармовщину рот разевают! А я им кто, Спаситель что ли? — отозвался коренастый, горластый столяр.
— Борис! Когда твой сын попал в неприятность, и я по вашей просьбе вытащил его из беды, разве взял у тебя деньги? Помог как своему, поселковому. Даже без адвоката обошлись.
— Так ты не для себя, за других просишь,— сконфузился человек.
— Они для меня такие же, как ты! В свое время мы об оплате за помощь постыдились бы даже подумать,— сказал Иваныч.
— А чего стыдиться, за свое требуем,— бурчал плотник Вася.
— Я твою дочь устроил на швейную фабрику. Разве она мне платила? — вставил Яшка.
— Это ваши с нею дела, как вы там рассчитывались!
— Еще чего придумал? Я ее с панели убрал, а ты городишь дурь! — вскипел участковый, но вовремя почувствовал на своем локте руку отца. Он сдавил локоть, велев остыть и остановиться.
— Борис! Поселок у нас небольшой, а потому все когда-то друг другу нужны бываем. Заранее не угадаешь, кто кому понадобится. А старики, это тоже чьи-то родители. Забыли их дети, перестали помогать. Что ж, давайте и мы бросим. Пусть мучаются от холода и сырости, зовут смерть среди нас живых. Чем мы лучше их детей? Такие же звери и отморозки! Никчемные людишки, меряющие свое тепло бутылками, не способные на доброе. А что было бы, если все вот так относились бы к людям? Прежде чем вытащить из канализации или из беды, поторговался бы об оплате?
