Ознакомительная версия.
Второй раз за это утро Макс почувствовал себя провинившимся малышом. К списку покупок добавилась летняя шляпа.
В полдень мадам Паспарту отбыла на обед. Но прежде она вызвала Макса в дом — на ревизию; он должен был удостовериться в эффективности ее усилий. Макс восхищенно ахал, охал и цокал языком при виде сверкающей чистотой плиты, отполированных до блеска медных кастрюль и безупречно надраенного каменного пола. Кухня действительно преобразилась.
— Да вы за одно утро горы своротили, — заключил он. — Блестящая работа.
Мадам Паспарту позволила себе понежиться минутку в лучах собственной славы, но затем скромность взяла свое:
— Bof[70]. Это только начало. Зато теперь вы можете здесь кушать, не боясь отравиться. — Она с суровой укоризной покосилась на Макса: — Конечно, если есть что есть. Сейчас здесь даже крысе нечем поживиться. Корочка хлеба и та черствая. А обедать чем?
— Я думал съездить в деревенское кафе. Взять бифштекс с картошкой или что-нибудь еще в этом роде.
Ему снова погрозили пальцем:
— Attention[71]. В меню указано, что бифштекс говяжий, а на самом деле он из конины. Омлеты надежнее.
И мадам Паспарту уехала, пообещав вернуться позже.
Макс привел себя в порядок, сунул ключ от входной двери под стоявший во дворе горшок с геранью и покатил в деревню. Размышляя по дороге об омлете, почувствовал, что на обед ему требуется что-нибудь посытнее; он стал замечать, что в Провансе ему постоянно хочется есть, — и решил пообедать у Фанни.
Но не тут-то было. Фанни, désolée[72], жала ему плечо, заглядывала в глаза, подчеркивая свое огорчение, но что она могла поделать? Наступила суббота, и, как часто бывает летом, ресторан целиком сняли под свадьбу. Пришлось разочарованному Максу топать в кафе.
Впрочем, омлет оказался великолепным, пышным и сочным, свежайший салат был заправлен вкусным соусом, а холодное розовое вино в pichet[73] приятно бодрило. Сидя под тентом кафе, Макс мог во всех подробностях наблюдать торжество по другую сторону площади.
Иностранцев, с младых ногтей впитавших миф, будто по сдержанным, холодновато-вежливым парижанам можно судить о характере всех французов, поражает безудержное веселье провинциалов. На террасе у Фанни, кроме нескольких детей и взрослых, собралась преимущественно молодежь. Судя по гвалту, вина было вполне достаточно. То и дело раздавались взрывы смеха, обрывки тостов, прерываемых репликами и аплодисментами, и недружное пение "La Vie en rose"[74]. Сначала солировал пожилой господин; одну руку он положил на плечо невесте, другой, с бокалом шампанского, дирижировал все ширившимся хором гостей.
Макс не спеша потягивал кофе и кальвадос; по телу, словно от хорошего транквилизатора, разливалось ощущение благости. До сих пор он не успел изведать чувство одиночества; вероятно, оно настигнет его позднее. Но сейчас, сидя под сияющим в синем небе солнцем и предвкушая завтрашнюю поездку вместе с Натали Озе, сытый Макс был вполне доволен жизнью. Закрыв глаза от слепящего света, он подставил лицо жарким лучам и отдался дреме.
Очнулся он от адского воя клаксонов. Площадь была забита машинами. По традиции на автомобильных антеннах, на боковых зеркалах, а у одного водителя даже на очках развевались белые, голубые или розовые шифоновые ленты. Непременное шумовое оформление превратило тихий мирный полдень в сущий бедлам. Сделав по площади круг почета, кавалькада двинулась прочь. Очевидно, здесь принято начинать медовый месяц с оглушительной какофонии.
Макс протер глаза; веки немного болели: видно, успели чуточку обгореть на солнце. На площади опять воцарились тишина и пустынность; жители закрывали ставни, готовясь к полуденному сну.
Вернувшись, Макс обнаружил, что мадам Паспарту со своим пылесосом орудуют в доме как одержимые. Оставив им поле битвы, Макс ретировался в сараи, где несколько часов пытался добиться хотя бы видимости порядка, разбирая сваленные вперемешку на земляном полу мешки с удобрениями, бочки из-под дизельного топлива и старые тракторные шины. Работа была тяжелая, грязная, мышцы ныли от непривычной нагрузки, и к семи часам он устал так, как давно не уставал. Налив себе бокал вина, он присел на край bassin и стал глядеть, как солнце медленно клонится к западу, а в небе вспыхивает огненно-розовое с лиловым отливом зарево.
Слишком измученный, чтобы даже думать о еде, Макс с наслаждением полежал в горячей ванне и, едва добравшись до постели, впал в блаженное забытье.
Воскресное утро заметно отличалось от прочих, оно было гораздо тише, словно и природа и здешние жители решили денек отдохнуть. Во время пробежки Макс не встретил ни души. На дорогах — ни одной машины, в полях не видно тракторов, на виноградниках — никого; всюду полная, залитая солнцем тишь. Да, сегодня эту тишь и благодать уже не нарушит хозяйственная симфония под управлением мадам Паспарту.
Макс отворил в кухне одно из окон, ненароком смахнув с него возмутившегося голубя, и услышал дальний перезвон церковных колоколов, сзывавших деревенских жителей на мессу — краткую демонстрацию благочестия перед традиционным воскресным чревоугодием. Максу вспомнилась одна давняя статья, автор которой утверждал, будто католики едят вкуснее и обильнее, чем протестанты, потому что всегда могут покаяться в грехе обжорства и получить отпущение. Заглянув в холодильник, он убедился, что там просто нечему ввести его в греховное искушение. Пришлось ограничиться чашкой café-crème[75].
Стараниями мадам Паспарту в кухне пахло чистотой, восковой мастикой и лавандовой эссенцией. Старый деревянный стол блестел, как в прежние времена, а посреди стояла ваза с дымчато-палевыми розами, срезанными с куста во дворе. На следующей неделе надо будет поговорить с мадам насчет оплаты. Сколько бы она ни запросила, денег жалеть не стоит, хотя бы ради удовольствия пить утренний кофе в такой изысканно-свежей, благоуханной обстановке.
Макс тоже предпринял немалые усилия, чтобы отправиться в поездку с Натали Озе изысканно-свежим и благоуханным. Он особенно тщательно побрился, надел синие хлопчатобумажные брюки и старую, но все еще приличную шелковую рубашку, которую получил как-то на Рождество от одной своей давней подружки. В прихожей он поймал в зеркале свое отражение: вместо лондонской бледности наметился легкий загар — очевидно, руки и лицо чуть поджарились на солнце, когда он сидел в кафе. Ничего, лиха беда начало. Он сунул ключ под горшок с геранями и, весело насвистывая, тронулся в путь.
Дом Натали находился всего через два дома от ее конторы — о таком счастье могут лишь мечтать люди, которым приходится каждый день ездить на работу в город. Возле дома стоял лоснящийся черный "пежо-305" с откинутым верхом, входная дверь была приоткрыта. Очевидно, те ужасы, которые смакуют газетчики, иллюстрируя рост преступности, пока еще Сен-Пону незнакомы.
Макс взялся за тяжелое бронзовое кольцо на двери и дважды неуверенно стукнул.
— Oui? — донесся откуда-то сверху голос, заглушаемый жужжанием фена.
— Натали, это я, Макс.
— Вы всегда являетесь раньше времени?
— Я дал маме слово никогда не опаздывать на встречи с нотариусами, особенно если они водят кабриолеты.
Жужжание стихло.
— Входите. Я через минуту спущусь.
Макс пересек крошечную прихожую и оказался в г-образной комнате. Одну ее часть, гостиную, отделяла от второй, кухни, старинная оцинкованная барная стойка. Рядом с кофейным столиком стоял мягкий кожаный диван с брошенной на спинку шелковой шалью и два глубоких кожаных кресла. На столике высились стопки книг; на кафельном полу лежал красивый восточный ковер; от старости цвета на нем слились в приглушенный теплый тон. Над камином висело большое зеркало в массивной гипсовой золоченой раме — типичный провансальский стиль девятнадцатого века. В зеркале отражалась стоявшая на каминной полке ваза с лилиями. На стене — целый веер фотографий с дарственными надписями. Все говорило о хорошем, без вычурности, вкусе и отнюдь не тощем кошельке хозяйки.
Примостившись на краешке дивана, Макс стал разглядывать книги. В основном это были издания по искусству и фотоальбомы, начиная с Кайботта и Ботеро до альбомов фотографий Атже и Эрвитта; впрочем, одна стопка была, по-видимому, исключительно винная, в ней том о "Шато д'Икем", томики о бургундском и легендарных шампанских винах, а сверху лежал старинный фолиант — "Великие виноделы Бордо".
Макс взял его в руки. Слегка потрепанная, с бурыми пятнами, книга не утратила былого изящества. "Если бы такую можно было найти в магазинах, обязательно купил бы — для Чарли, — листая страницы, подумал Макс. — Тут тебе и про хорошие вина, и про "соблазнительную", как он выражается, недвижимость, где эти вина и производятся". Максу вспомнилось восхитительное вино, которое они с Чарли распили в Лондоне, и он решил поискать "Шато Леовиль-Бартон" в указателе.
Ознакомительная версия.
