— Как же! — воскликнул Диоген. — Я же еврей! Какой Иван?!!
— В нашей стране всегда лучше быть Иваном! — Айвазян нахмурился. — Или все развернуть вспять?
— Нет-нет! — испугался подполковник. — Уж как окрестили его, так пусть и остается! Слава Богу!!!
— Ну и отлично!
А потом генерал сообщил в довесок, что Диоген Ласкин демобилизован и может хоть завтра следовать к месту своего компактного поселения! То есть в Москву!
После таких совместных переживаний мужчины остаются друзьями до гробовой доски.
Диоген Ласкин следующим днем смылся из опостылевшего Афганистана, забрав с собой новоявленного сына, простого русского мальчишку Ивана Диогеновича Ласкина. А генерал Айвазян прослужил до самого конца, въехав в Россию на броне предпоследнего танка. Потом друзья встретятся в Москве, и доктор Ласкин вновь прооперирует генерала Айвазяна, по новой методике. Да так здорово пройдет процесс, что воспоминания о сей болезни более никогда не посетят военную голову потомка Давида Сасунского.
Когда Настя проснулась, в сердце ее хранилась стопроцентная уверенность, что Иван умеет летать и что она разговаривала с ним по квантовому каналу всю ночь.
Старуха еще спала, сообщая, что не умерла, мерным храпом.
Настя вспомнила события ночи, разложила их на фрагменты, опять собрала пазл и попыталась вновь встроиться в квантовое информационное поле.
— Иван?..
Тишина была ей ответом. Еще раз позвала…
Почувствовала себя дурой. Может, и вправду ничего не было? Простой сон? Она испугалась и заговорила про себя — нет-нет, все было, и еще как будет! А антиматерия?.. А то, что Иван чуть не умер?.. И то, что он назвал ее блядью! Раньше никогда этого не случалось!
Из метаний и сомнений ее вывел голос медработницы, сообщившей, что если она хочет успеть позавтракать, то делать это необходимо проворно. Сторожить ее яйцо с куском сыра никто не станет!
Настя сошла с кровати, облачилась в серый халат со следами зеленки и пошла на выход.
— А бабушку будить не будете? — поинтересовалась.
— Нет, — ответила сестра. — Просила не будить.
— Давно спит?
— Пятые сутки дрыхнет. Это старуха Загладина. Говорит, что ей приятные сны снятся! Вот и не будим. А то она в бодрствовании почти как зеленый помидор. Стоит у окошка, смотрит на серое небо, солнца нет, и в лице ни кровиночки… А так спит, все человеку приятно.
— А цветочек у нее откуда?
— А с прошлой весны еще. Дед какой-то принес. Она его не узнала, а цветочек оставила.
Настя съела и клейкую кашу, и яйцо вкрутую, и сыр. С нее не спадала некая нервная приподнятость, мышцы живота и ног были напряжены, а тело запасалось калориями на случай войны. Так живет солдат перед боем.
После завтрака девушка выясняла у заведующего курортным отделением, когда сможет увидеть мужа.
Яков Михайлович, командир «почти психов», но которые еще «не совсем», тем не менее во всех индивидах мог этих психов диагностировать за три секунды. Пятнадцать лет прокормившись на ниве психиатрии, он и в своих детях давно отыскал шизофреников, а уж в жене видел законченную сволочь. Диагноз «сволочь» для Якова Михайловича был куда страшнее, чем «раздвоение личности». Себя завотделением давно заклеймил нимфоманом и идиотом, так как все подработанные деньги тратил на грампластинки, выпущенные до тридцатого года прошлого века, и под патефон прокручивал их юным студенткам, неся при этом всяческий фрейдистский бред. Надо заметить, что студенточки велись на сии дешевые трюки, видели в преподавателе нечто загадочное, может, самого Фрейда отыскивали, и давали, а потому психиатр имел сексуальный достаток и не воплотился в насильника.
Глянув на вошедшую Настеньку, Яков Михайлович понял, что перед ним та особа, которая заплатила за двухместную палату как за номер в пятизвездочном отеле. Ему также перепала доля с ее проплат, да и девица подходила к его личному диагнозу как лакмус, а потому через три минуты врач поил красавицу брюнетку приличным кофе, сваренным аппаратом «нескафе». И конфетку ей развернул, протягивая на фантике.
— Здесь муж мой, — произнесла она мягко, как будто студенткой его была.
Яков Михайлович пожалел, что у него нет с собой патефона. Надо завести второй — рабочий. Сам же кивнул головой и, отхлебнув из чашки кофе, поправил:
— Гражданский муж.
— Да-да… Иван Диогенович Ласкин. Мне бы информацию получить о состоянии его здоровья.
Психиатр улыбнулся, заглядывая в самые глубины глаз Настеньки, и заверил, что услужить ей ему просто и приятно. В свою очередь девушка уяснила, что у этого дяденьки мозг не только в голове, но и в другом месте. Когда эти мозги сменяют друг друга для мыслительного процесса, понять было просто. Глаза меняли цвет с карего на зеленый.
— А вы знаете… — доктор выдержал паузу. — Вы знаете, я уже информирован о вашем сожителе. Исчерпывающе!
Она заволновалась:
— С ним все в порядке?
— Да как же это возможно? — удивился Яков Михайлович. — Крайняя степень истощения! В порядке!.. Милочка, он даже говорить пока не может толком, так, коротенькие фразы! Вот вес наберет — курочка, мяско с рынка, витамины В, С, А и прочие процедуры…
Насте вдруг вспомнился душ Шарко.
— И душ Шарко хорошо стимулирует, — поддержал психиатр.
Она не произносила про душ вслух и еще более уверилась в квантовых потоках.
— Всего лишь вторая неделя пошла, как лечим молодого человека, — продолжал информировать Яков Михайлович.
Она чудом удержала сознание. Спина оставалась прямой, лишь в лице проявилась мгновенная бледность.
— Да, — выдавила Настя. — Конечно.
— Вам нехорошо? — Якову Михайловичу очень захотелось обнять эту великолепной красоты женщину. Дальше его воображение спрессовало время, и он успел в нем проделать с гостьей развратных экзекуций лет на восемь строгого режима. В реальности он лишь сглотнул загустевшую слюну. — Вы побледнели, милочка!
— Все хорошо, — она знала, что должна быть сильной для Ивана. — Бледность моя — от кофе. Давление пониженное…
Но как же она пропустила целую неделю?.. Усыпили?.. Зачем?
Яков Михайлович успокоился и рассказал прелюбопытное — что женщины живут долее, чем мужчины, всего по двум причинам. Сделал паузу и ждал от собеседницы удвоенного любопытства.
— По каким же?
— А вот как раз из-за низкого давления! Сосуды меньше изнашиваются! Простейшая причина! А для чего, спросите, женщине жить дольше, чем мужчине? — Опять театральная пауза. Или она ошибалась? Скорее паузу можно было определить как медицинскую. Или все же драмкружок?
— Для чего же? — вдруг игриво поддержала тему Настя и протянула ладошку за новой конфеткой.
Принесу патефон на работу, решил психиатр. Завтра же! А вслух пояснил, протягивая лакомство уже без фантика, с руки:
— А для того женщина проживает долее, чем мужчина, что природа усматривает в ней роль бабушки! Она, бабушка, может помочь и знанием, и практикой своей дочери в воспитании внука! Или внучки, если хотите! Вот вам и вторая причина!
Яков Михайлович выглядел так, как будто доказал гипотезу Келлера о многомерности пространства. Сиял, как после бани и рюмочки после нее.
— Ой, — всплеснула руками Настя. — Как просто и здорово! Никогда об этом не думала.
У Якова Михайловича сердце разрывалось — так он хотел завладеть этой прекрасной женщиной. Он глазел на ее длинные изящные пальцы со стирающимся на ногтях красным лаком; бредя, облизывал ямку на шее; наслаждался чистыми линиями скул и большим алым ртом, чуть влажным и очень живым. Психиатр вдруг подумал, что цвет губ точно такой же, как там, у нее между ног. Сердце застучало предынфарктно.
Она уже его контролировала. Она поняла, когда какой мозг работает и как запускать процесс, который ей надобен.
— Яков Михайлович, — попросила, — могу ли я увидеть мужа? И где его содержат?
Он точно не говорил ей своего имени. Психиатр напрягся. И в отделении никто не называл его по имени-отчеству, только «доктор Саврасов». Все шестнадцать лет. Откуда она знает?
Она сама не смогла бы ответить, как к ней эта информация пришла. Решила бы, что опять по квантовому каналу. А психиатр тем временем расследовал эту ситуацию мгновенно, вспомнив, что неделю назад в приемном покое его фотографию выставили на стенде среди лучших работников месяца. Ну и подписали, соответственно. Все сволочи и шизофреники!.. Он успокоился и перед тем, как ответить на вопрос девушки, быстро порешал, какой препарат подойдет лучше, если она не даст добровольно, под патефон. Препарат нужен был конкретный, так, чтобы она не превратилась в сухое бревно. Должна была все чувствовать, соответствовать, но наутро забыть. Пускай наутро пятого дня!
— И мужа, моя дорогая, вы увидеть, конечно, можете! — сообщил завотделением с улыбкой.
