"Папочка, милый, только теперь я поняла, что ты имел в виду. Я не буду больше беспомощной и наивной, папа, даю тебе слово. Сейчас я ничего еще не решила. Мне надо подумать. Но я не позволю себя съесть — я же твоя дочь. Я буду действовать…"
Они летели на большой высоте, двигатели самолета гудели ровно. Юлия потянулась, чтобы размяться, сняла воротник, покрутила головой и с наслаждением ощутила, как освободились мышцы затекшей шеи. На экране телевизора мелькали знакомые лица, шел старый французский фильм, звучали в наушниках милые голоса… Юлия уловила среди мелькающих силуэтов профиль Брижит Бардо и невольно улыбнулась ей, как старой знакомой: эта французская знаменитость была кумиром ее матери. От матери же Юлия знала, что теперь Брижит Бардо, давно бросив сцену и кино, занимается только защитой животных, давно и окончательно разочаровавшись в людях. Ну что ж, она может себе это позволить… Стихия естественности и свободы, всегда отличавшая эту блестящую женщину, выразилась и в ее пристрастиях, вкусах, привычках — надо сказать, не самых худших. А вот что будут делать наши кумиры в этом возрасте? Та же Мадонна — что она станет делать в шестьдесят лет?…
От знаменитостей Юлия опять мысленно возвратилась к собственным проблемам и вдруг задумалась о том, что ее собственные шестьдесят хоть и не близко, но и не так уж далеко… Может быть, настало время заняться собой? А то, чего доброго, раскиснув, к старости можно стать никому не нужной развалиной. Ну нет, мысленно возмутилась она своим же мыслям, как это — никому? У нее, по крайней мере, уже есть роль матери, а в будущем можно рассчитывать и на роль бабушки, дети-то у нее постарше, чем у Мадонны. Быть востребованной в этом качестве ей точно обеспечено. Хотя… зачем спешить сразу в бабушки?! Хорошо бы поупражняться до этого в приятных женских ролях, например, в роли прекрасной дамы, соответственно возрасту.
Прежде всего надо заняться здоровьем и внешностью. На островах такая возможность ей точно представится… Господи, с нежданной тоской подумала вдруг Юлия, неужели теперь она всегда будет думать о себе и о своей семейной жизни в таких ернически-легкомысленных тонах? Неужели уже поздно пытаться исправить что-либо, неужели невозможно снова стать доверчивой, нежной, уютной, любящей женщиной, какой она всегда была?…
Самолет пошел на посадку. В комфортабельном лайнере семь часов полета, вероятно, прошли бы приятно, если бы Юлия не чувствовала себя вообще утомленной от нахлестнувших неприятностей. И если бы еще Алексей не был таким надутым и обиженным — надо же, он еще и обижается! Может быть, стоило еще раз поговорить с ним? Нет, приказала она себе. Не надо надеяться. Надо жить самой.
К острову Гваделупа они подлетели к концу дня. Юлия неотрывно смотрела в иллюминатор и успела уловить момент, когда в синем океане вдруг появился остров причудливой формы. Самолет как бы завис над этим куском суши, и можно было рассмотреть, что остров раскинулся подобно двум огромным крыльям бабочки, соединенным небольшим тельцем-перешейком. С высоты сквозь прозрачную воду было видно морское дно, белые барашки волн катились к пляжам. Яркая зелень, крыши домов, ниточки дорог — все обещало летнее курортное блаженство и наслаждение.
Гваделупа была отнюдь не окончательным пунктом их путешествия. Отель, выбранный в Москве, находился на острове Сен-Бартельми. Вилла на берегу Карибского моря — возможно, просто удачно сфотографированная, как подумала теперь с ноткой скептицизма Юлия, — тогда ей очень понравилась. И стоила аренда дома тоже прилично — более восьмисот долларов в сутки. День, в который они прилетели, уже считался днем отдыха и соответственно должен был оплачиваться.
Они спустились по трапу самолета, когда уже стемнело. Их охватил теплый и очень влажный воздух, насыщенный терпкими южными ароматами земли и моря. В карибском ветре различались запахи родного авиационного керосина, соленого йодистого привкуса моря и неизвестных нежных тропических цветов… Жары не чувствовалось, но угадывалось, что днем, на солнце, здесь очень жарко. От влажности и сильного ветра сразу сделалось трудно дышать.
Юлия обожала такие минуты, мгновения первого прикосновения к незнакомой стране. Потом любая земля неизбежно обретала в ее глазах собственный неповторимый облик, запоминалась какими-нибудь банальными туристическими нюансами, но первые минуты — о, их Юлия собирала, коллекционировала! Эти ощущения нельзя было заснять фотоаппаратом или видеокамерой, их можно было только запомнить.
Юлия с восторгом и затаенным страхом перед неизвестным вдыхала новый для нее воздух острова Гваделупа. В самолете она решила не сдаваться в сложной жизненной игре, которую затеял с ней муж, и теперь решительно не хотела думать о его предательстве и измене. Здесь она будет первый и последний раз, а сокрушаться и горевать можно и в Москве. Юлия не знала, что этот прием, когда сознание избавляется от невыносимой душевной боли, психологи называют «вытеснением», и очень удивилась бы, если б ей сказали, что на самом деле она находится сейчас на грани нервного срыва и нуждается в помощи, участии, человеческом тепле… Решив бороться в одиночку, она устраивала опасный эксперимент над собой — но, увы, некому было сказать ей об этом.
В аэропорту, когда они прошли уже пограничный и таможенный досмотр, встретивший их гид вдруг объявил, что сегодня они не смогут полететь дальше, на свой остров, где их ждет уже оплаченный номер. Аэропорт на Сен-Бартельми очень мал, принимает самолеты только днем.
— Мы ведь находимся в тропиках, солнце у нас восходит рано и заходит тоже рано, и когда завтра вы там окажетесь, то поймете, почему невозможен ночной полет, — скороговоркой попытался он уверить их. И на все возражения Алексея только твердил, что у них запрещено летать ночью: — Мы просим вас переночевать на Гваделупе для вашего же блага! — напыщенно, но твердо заявил этот маленький человечек.
Завтра так завтра, подумала Юлия. Она хотела сейчас только одного — оказаться в гостинице, а уж на каком острове эта гостиница будет располагаться, ей все равно. Зато муж разошелся не на шутку. Он попробовал было вступить с гидом в беседу на своем хорошем английском, но выяснилось, что тот понимал только французский язык, и Алексей, без того раздосадованный происшествиями последних дней, получил новый повод для раздражения.
Он стал доказывать, что принимающая сторона нарушает правила сделки, обманывает потребителя, и он, как солидный бизнесмен, не потерпит этого. Он оплатил услугу, его ожидания не оправдались, и он возмущен. По его понятиям, с этим просто невозможно смириться — номер в четырехзвездочном отеле ценою восемьсот шестьдесят долларов простаивает, а он должен ночевать неизвестно где. Он не желает слушать никаких доводов, а хочет ночевать только там, где он планировал… Его уговаривали уже три местных менеджера, а Юлия, удивленная силой его напора, работала как заправский переводчик. Ей стало даже интересно, сможет ли Алексей с его замашками крутого московского финансиста изменить привычки карибских аборигенов.
Кончилось все, разумеется, тем, что их проводили в номер гостиницы аэропорта; в нем напрочь отсутствовали окна. Алексей и далее продолжал бы "качать права", но все говорили только по-французски, и Юлия сказала, что она как переводчик объявляет забастовку, потому как ведение бесполезного диалога после долгого полета — не лучший способ восстановить силы. А для Алексея это был настоящий конец света, он не мог представить себе, что бывает такой край, где даже английский не срабатывает. И он пообещал, что Гваделупа его еще вспомнит!
Как выяснилось позже, возмущение Алексея было, между прочим, вполне справедливым. Действительно, у местных турагентов было так заведено — брать деньги вперед, считая день прилета днем проживания в дорогом отеле, а клиентам предоставлять первую ночевку в аэропорту Гваделупы. Маленькая хитрость аборигенов… И только те, кто уже прилетали на острова, могли избежать этого явного, хоть и наивного обмана.
В номере без окон была большая кровать, душ и весьма скромная обстановка. Чемоданы Земцовым не доставили, объяснив, что это крайне сложно технически, и пообещав при этом, что завтра с утра их погрузят на самолет, которым они полетят на Сен-Бартельми. У Юлии с собой была легкая дорожная сумка, куда она положила на всякий случай некоторые необходимые вещи. В парижской одежде — куртке и брюках — было очень жарко, они ведь прилетели из зимы, а здесь стоял разгар лета… После душа они наскоро переоделись в то, что было под рукой, и вышли взглянуть на окрестности. В темноте сияли огнями посадочные полосы, все пространство около здания было засажено цветущими бугенвиллеями и большими пальмами, шелестевшими на ветру жесткими листьями. "Хорошо!" — подумала Юлия, вдыхая всей грудью удивительный запах южных островов, и впервые с того злополучного бала ощутила подобие покоя и радости.
