Ознакомительная версия.
Первой выступала истица — госпожа Галимуллина. Весь ее пятнадцатиминутный монолог можно было свести к одной фразе "Зачем ему другая женщина, если я добросовестно выполняю супружеский долг?". Ответчик Галимуллин был немногословен. Он не спорил и не опровергал слова своей единственной супруги. Он просто сказал, что хочет жениться еще раз и не обязан никому давать отчет в мотивах своего решения. Слишком интимные это мотивы, чтобы говорить о них публично.
— А Вы все-таки постарайтесь, не вдаваясь в подробности, объяснить суду причины своего желания сочетаться вторым браком, — Абдулла вопросительно посмотрел на Галимуллина.
Ответчик молчал.
— Вы можете сказать это лично судье? — настаивал Абдулла.
Ответчик недоверчиво взглянул на судью.
— Хорошо. Как мужчина мужчине? — не теряя надежды, спросил Абдулла.
Ответчик радостно заулыбался.
— Ладно. Только на ухо, — подойдя к Абдулле, Галимуллин приблизился губами к его уху и едва слышно произнес: "Я люблю ее".
— Кого? — шепотом спросил Абдулла.
— Мою вторую жену, — с нектаром на устах пропел Галимуллин.
Абдулла хотел спросить ответчика, любит ли он свою первую и пока единственную жену, но его прервал недовольный окрик адвоката истицы.
— Ваша честь, я протестую. Вы не имеете права тайно общаться с одной из сторон. У нас публичный процесс.
— Господин адвокат, прошу Вас занять свое место, — сурово прервал его Абдулла. — То, что сообщил мне ответчик, хотя и имеет непосредственное отношение к делу, не может быть произнесено публично, так как может нанести ущерб его чести, а честь, если Вы помните, господин адвокат, является одной из пяти ценностей, защищаемых исламом.
— Извините, Ваша честь, — адвокат пристыженно плюхнулся на свой стул.
Абдулла был сам удивлен своей выходке, которая, между тем, произвела сильное впечатление на присутствовавших. Зал оживился.
— Ничего, не будет выпендриваться, — подумал Абдулла, глядя на съежившегося адвоката.
Галимуллин, тем временем, продолжал стоять у судейской трибуны, своей довольной физиономией одобряя каждое слово судьи.
— Так почему бы Вам не развестись? — вновь зашептал Абдулла Галимуллину.
— Да я бы уже и рад, — так не могу, — лицо Галимуллина сделалось вдруг печальным. — Права не имею. Дети у меня от нее есть, воспитывает она их хорошо и работать еще успевает. Словом, не придерешься. Да и по брачному договору, если развод производится по моей инициативе, я теряю почти всю долю в совместном имуществе, а это немало. Моя жена таким образом хотела обезопасить себя от неожиданного развода. А я молодой был, дурак, влюбился в нее по уши и все готов был подписать — хоть смертный приговор самому себе.
Слушая Галимуллина, Абдулла краем глаза следил за тем, что происходит в зале. Особенно волновалась женская часть присутствовавших. Кажется, и впрямь заболтались.
— Ответчик, займите свое место, — громко приказал Абдулла Галимуллину. — Суд заслушал мнение истицы и ответчика. В судебном заседании объявляется десятиминутный перерыв.
Когда ровно через десять минут Абдулла появился в зале судебных заседаний, лицо его сияло и выражало тайную, одному ему известную радость. Казалось, что за эти десять минут с ним произошло что-то особенное, — такое, что случается редко и непременно приносит счастье.
— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, — начал Абдулла скорее веселым, нежели торжественным голосом. — Суд рассмотрел доводы истицы и ответчика и, в соответствии с законами Российской Федерации и непреложными вечными законами шариата, постановил считать требования истицы справедливыми и запретить ответчику вступать во второй брак без расторжения первого…
Некоторое время зал пребывал в затяжном молчании. Абдулла так быстро объявил приговор, что никто сразу не понял, что это и есть окончательное решение молодого судьи. Наконец, одна грозная женщина с усами, сидевшая в третьем ряду, вскочила с места и закричала: "Ура!", и вслед за ней повскакивали с мест другие женщины и их голоса превратились в сплошной громогласный фейерверк неосознанного безумного ликования. Абдулле аплодировал почти весь зал, состоявший, как уже было отмечено, большей частью из женщин. Немногочисленные мужчины, присутствовавшие на заседании, неодобрительно покачивали головами.
Но поразительнее всех вел себя ответчик. Он спокойно выслушал приговор, словно ни минуты не сомневался, что он будет именно таким. А когда судья заканчивал свое короткое выступление, на лице Галимуллина даже засветилась улыбка, которая совсем не была похожа на улыбку растерявшегося человека: так улыбается тот, кто уверен в себе.
Незадолго до окончания перерыва защитник, все-таки назначенный судьей для представительства интересов ответчика, отвел Галимуллина в сторону и передал ему записку без подписи, исписанную едва различимым мелким почерком, похожим на арабскую вязь. В записке говорилось следующее: "Если хотите во второй раз жениться и не потерять денег, — измените жене. Тогда Вы будете отвечать за прелюбодеяние, и Вам будет грозить смертная казнь. Чтобы избежать наказания, в соответствии с шариатом, Вы можете заявить, что готовы жениться на той, с которой изменили. И Вашей жене придется либо признать Вашу вторую супругу, либо развестись, то есть самой явиться инициатором развода. Доброжелатель".
Автором записки был Абдулла. Как ему потом стало известно, Галимуллин воспользовался его советом и теперь вполне счастливо проживал с двумя законными женами. Между ним и супругами был составлен новый брачный договор.
После "дела второй жены" Абдулла стал пользоваться огромной популярностью. К нему обращались по всем вопросам — зачастую в обход шариатских мировых кади. Юному судье дорого обходилась такая слава. Часами после работы и в выходные вместо общения с тогда единственной своей женой Аней, Абдулла просиживал за книгами, изучая необъятное мусульманское право. Глаза уставали читать, рука писать, но Абдулла не вставал из-за стола, пока не выполнял назначенной им самим нормы.
Прошло совсем немного времени, и "бессмысленный набор архаичных норм" обрел в голове Абдуллы законченную гармоничность. Абдулла более не восхищался естественностью и логичностью шариата. Он просто не представлял его другим. Более того, он уже не мыслил себя вне шариата.
Абдулла, наконец, обрел тот самый Закон, те самые Божественные заповеди, полные гармонии и справедливости, которые он подсознательно искал не один год. И чем больше Абдулла изучал их, тем яснее для него становилась разница между такими обтекаемыми и бесхребетными понятиями, как: добро и зло, хорошее и плохое, любовь и ненависть. Жизнь его стала более оптимистичной и продуманной.
И вот теперь эта гармония оказалась под угрозой. Тот Закон, которым восхищался Абдулла, и, в соответствии с которым, жили миллионы людей на протяжении многих веков, мог оказаться лишь искаженным пересказом чужих мыслей, неизвестно чьих и неизвестно когда сформулированных.
То, что Абдулла считал Божественной истиной, совершенным и живым словом Божьим, могло оказаться всего лишь обыкновенной человеческой ложью. "Могло оказаться", — Абдулла продолжал надеяться, что все это только могло оказаться: разве не мог ошибиться Баум в оценке подлинности рукописи и ее датировке, разве не мог что-то напутать Кузин, разве не могло вообще не быть этой несчастной рукописи?.. Впрочем, что гадать! Все сейчас зависит от того, поймают похитителей дипломата или нет. Тогда все и прояснится.
Вот и сержант с лейтенантом. Судя по их испуганным лицам, что-то случилось. Аллаху та'аля! Неужели? А Саид, Саид-то что тут делает? Тоже арестовали?
Пока Абдулла пытался угадать, что случилось, сержант после некоторых усилий справился с замком, висевшем на раздвижной решетке, отделявшей "обезьянник" от предбанника и комнаты дежурного.
— Извините, уважаемый судья, — лейтенант приложил ладонь к фуражке. — Что же Вы удостоверение не предъявили? Спасибо, нам уважаемый объяснил, — лейтенант указал на ухмылявшегося за его спиной Саида. — Еще раз, ради Бога извините. Мы не смеем Вас больше задерживать.
— Где преступники? — сухо спросил Абдулла.
— Пока ничего неизвестно, — без эмоций ответил лейтенант.
— Абдулла Петрович! За что же Вас так? — закричал Саид, обнимая Абдуллу у выхода из "обезьянника".
— Спасибо за освобождение, Саид, — Абдулла, судя по всему, не очень-то радовался обретенной свободе. — Не могу понять, куда Вы все время спешите?
— Абдулла Петрович, я опять что-то не так сделал? — испуганно предположил Саид.
— Увы, да! Понимаете, Саид, я и так за сегодняшний день предостаточно засветился, — на всю оставшуюся жизнь позора хватит. Поэтому лишний раз говорить, что я — судья, да еще шариатского суда, Вам не следовало. Ну, хватит об этом! — оказавшись на улице, Абдулла оглянулся по сторонам. — Я вижу, наш водитель не уехал.
Ознакомительная версия.
