— С «Карго-полисом», — ответил Черяга. — Пусть он везет.
— Ну, «Карго-полис» грузов не возит, — улыбнулся Луханов, — он просто продает вам свой тариф. За двенадцать — тринадцать долларов. Все равно дешевле.
Черяга ошеломился.
— То есть «Карго-полис» ничего не возит, но с каждой провезенной по дороге тонны имеет 6 долларов? — спросил он.
— Вы необыкновенно точно уловили суть процесса, — сказал Луханов. Остается добавить, что акционерами этой конторы являются высшие чиновники министерства путей сообщения, — и вам станет ясен источник необыкновенных привилегий фирмы «Карго-полис, лтд», зарегестированной на острове Мэн — центре российских железнодорожных перевозок.
— Так все-таки почему забастовка МПС на пользу? — спросил Черяга.
— Ну не то чтобы именно МПС, — сказал профсоюзный босс, — но вот как вы думаете: если есть два вагона, и один из них принадлежит неизвестно кому, а другой фирме «Карго-полис», и при этом на железной дороге давка, потому что вагоны могут ехать только по обходному пути, то который из вагонов из-за забастовки будет стоять, а который поедет?
— Вагон «Карго-полиса», — сказал Черяга.
— А может «Карго-полис» по этому случаю увеличить ставки втрое и вчетверо?
Черяга кивнул.
— Вот видите, — сказал Луханов, — как все складывается, — обычно «Карго-полис» выигрывает на том, что продает тариф втрое дешевле. А сейчас он продает тариф втрое дороже, а возит столько же, потому что если кто не везет «Карго-полисом», то ему скажут: «Извини, парень. Твой груз в тупике до конца забастовки. А все обходные дороги забиты».
Черяга рассеянно прихлебывал чай. Иногда он был рад, что занимается маньяками. А не работниками МПС, к примеру. Оба его собеседника наблюдали за ним с видимым беспокойством.
— А к Извольскому кокс не может приехать по обходному пути? — спросил Денис.
— В том-то и дело, что нет. По обходному пути можно ехать в Омск или Красноярск. А Ахтарск у нас в тупике. Извольский не может ни получить кокса, ни вывезти продукцию.
И мэр Чернореченска для удобства изобразил на салфетке две параллельные линии путей и отогнутый, как большой палец, ахтарский тупик.
— Ну хорошо, — сказал Денис, — предположим, что с пикетом так невежливо обошелся именно Извольский. Но почему он вздумал давить на вас?
Луханов развел руками.
— Ну как же, — я один из организаторов забастовки…
— Но ведь вы, Геннадий Владимирович, — вы не организатор забастовки? — и Денис вежливо повернулся к мэру.
— Я… не… — мэр неожиданно смутился.
— Город конечно получит выгоду от забастовки, — пришел на помощь Луханов, — если шахтерам заплатят зарплату, то подоходный налог с этой зарплаты пойдет в городской бюджет. А если подоходный налог пойдет в бюджет, то Геннадий сможет выдасть деньги врачам и учителям.
— Понятно, — сказал Денис, — вы, господин мэр, за забастовку, потому что забастовка поможет наполнить местный бюджет?
— Это Извольский может так считать, — запротестовал мэр, — я не могу полностью разделять требования рабочих. Но когда Извольский звонит мне и требует разогнать пикетчиков, я конечно не буду этого делать, потому что я сочувствую рабочим. Они добиваются справедливых целей, но беззаконными методами.
— Очень великодушная формулировка, — усмехнулся Черяга. — Но чем же я могу вам помочь?
— Съездите в Ахтарск. Поговорите с Извольским. Пригрозите ему чем-нибудь, в конце концов!
— А почему я?
— А кто еще? Негатив? Он, наверное, с удовольствием принялся бы за разборку. Но вы, наверное, как представитель Генпрокуратуры, не хотите, чтобы мы обращались к бандиту?.
— А милиция?
— Лучшие представители местной милиции состоят на службе у Негатива, — ответил мэр, — худших туда не берут. Наша милиция, конечно, годится для того, чтобы собирать дань с ларечников и шмонать пьяных, но это все, для чего она годится.
— Все, что от вас требуется, — вмешался Луханов, — это всего лишь объяснить Извольскому, что Москва в курсе его фокусов. Вы в данном случае — представитель федеральных властей.
— Я в отпуске.
— Вот именно. Поэтому вы как бы и представитель, и не представитель. Вы можете действовать как лицо официальное, когда нужна официальность, и как лицо неофициальное, когда она вредна. Вы очень удачная кандидатура, Денис Федорович. К тому же — ведь вы бы хотели посмотреть в глаза человеку, который приказал застрелить вашего брата?
Денис пристально посмотрел на мэра.
— Да, конечно, — сказал он меланхолично, — я очень хочу посмотреть в глаза человеку, по приказу которого убили моего брата.
Глава четвертая Великий герцог Ахтарский
В былые времена Ахтарск и Чернореченск ничем не отличались друг от друга: оба были ударными комсомольскими стройками, возводимыми с помощью заключенных; в обоих центральная улица называлась улицей Ленина и по обе ее стороны тянулись одинаковые панельные девятиэтажки, с торцами, украшенными кирпичной мозаикой на темы труда и мира. Дома эти были предметом зависти обитателей балков и вечным источником мучений для тех, кто в них жил.
Даже литературная их судьба была одинаково завидной.
Чернореченск воспел в своем двухтомном романе маститый прозаик Панфеев. Ахтарску пламенный певец революции Владимир Маяковский посвятил стихотворение про город-сад. Правда, сада в городе так и не построили: вместо сада комбинат окружали невзрачные пятиэтажки и гигантские лужи, в одной из которых, по местному преданию, затонул «БелАЗ».
Разве что воздух в Ахтарске был заведомо хуже чернореченского и состоял из равных частей формальдегида, диоксида азота, серного газа и окиси углерода. А количество мышьяка в атмосфере сводило с ума стоматологов: предписанные дозы мышьяка, положенные в зуб, не убивали нерва из-за привычки горожан к данному химическому элементу.
Денис посещал Ахтарск первый и последний раз в возрасте пятнадцати лет, будучи призван на областную математическую олимпиаду, и посещение это укрепило его в уверенности, что все города Союза выглядят одинаково. Сейчас он с изумлением заметил великую разницу. Чернореченск, казалось, так и застыл в сонной неподвижности с семидесятых годов. Город только разрушался — сыпались наличники с рассохшихся окон, ползли вширь трещины на мостовой, памятник Шахтеру на окраине потемнел под дождями, и на фоне этого всеобщего запустения ярко и бесстыдно выделялись черепичные крыши господской слободы за рекой да ресторан «Сирена».
Не то Ахтарск.
Рыночная экономика пошла городу явно на пользу: вдоль улиц тянулись пестрые вывески, здание школы, в которой семнадцать лет назад проходила областная олимпиада, сверкало свежей краской, и на месте снесенных балков опять-таки кипела стройка. Только строили не коттеджи для директоров, а три здоровенных тринадцатиэтажных хоромины улучшенной планировки, таких высоких, что верхние этажи, казалось, уходили за висящий над городом смог.
На траверзе Юргичей, в пяти километрах от Ахтарска, Черягу подрезал такой же темно-зеленый внедорожник, — за спущенным стелком мелькнул холодный властный профиль человека в жемчужно-сером костюме, на Дениса плеснуло волной громкой классической музыки. Водитель в «Мерсе» был один — но вслед за ним со свистом пролетели две черных «Бехи», которым для полного антуража не хватало только пулемета на крыше.
Денис вспомнил, что у Вячеслава Извольского, директора Ахтарского металлургического, такой же «Мерс», и невольно покачал головой: тяжелая тачка делала почти что полтораста километров по дороге, ремонтировавшейся в последний раз вскоре после завоевания Ермаком Сибири. Да и то Ермак до здешних мест не дошел.
Денис невольно вспомнил то, что слышал о Вячеславе Аркадьевиче Извольском.
Извольский был человек еще молодой, — ему едва стукнуло тридцать четыре года. Он взлетел на заводской небосклон стремительно, и как всегда при столь стремительном взлете, дело не обошлось без кидалова.
Предыдуший директор, начинавший еще чуть не во времена Маяковского, правил комбинатом, как своей вотчиной, с семидесятого года. Он знал всех в Москве и в области, выбивал в Госплане гигантские кредиты на переоборудование завода, парился в бане с первым секретарем обкома, кормил рабочих мясом с собственных подсобных хозяйств, и только в одном Крыму выстроил два пансионата: «Металлург» и «Кузнец». С началом перестройки этот зубр социализма растерялся и захлопал глазами. Все детские садики, которые он так любовно строил и содержал, вцепились мертвой хваткой в баланс комбината и потянули его на дно. Подсобные хозяйства оказались убыточными, крымские пансионаты конфисковали, первый секретарь обкома слетел за сочувствие ГКЧП и на его место водворился новоназначенный демократ с непонятным титулом «губернатор». Подоспела приватизация, и зубр не знал, что делать.
