И так бывает иной раз при бесконвойной жизни…
Смотрит Ленька на Раю из-за фикуса, длинными ресницами подмаргивает: правильно, мол! Не теряйся и не теряй минуты! А она уже на него с прибором положила, отвязался, и ладно. Дела впереди еще много, рабочий люд только с вахты идет…
Ну и хрен с ней, теперь он с волей в расчете — наелся!
Хотел было миски еще пошуровать, но лень одолела. Кабы отдохнуть малость, тогда бы можно… Облокотился за фикусом, голову свесил на подставленный кулачок, на сон потянуло. Даже клюнул два раза.
А только слышит вдруг какой-то посторонний металлический звук. Мелкий тихий звон, будто кто гвозди из ладони в ладонь пересыпает да встряхивает…
А?
Лупнул глазами и обмер. Прямо перед ним стрелок в зеленом бушлате под ремень, а на цепи — здоровенный серый барбос, шерсть дыбом, и на Леньку порывается! И цепка в руках проводника натянута крепко, а свободный конец той цепки позванивает мелко, тревожно, так что мороз по коже…
И люди со всех сторон на Леньку смотрят.
— Г-гав! — подал голос серый кобель.
— Ага. Ты еще лизни меня в ж…, — сказал Ленька вяло-усталым, но спокойным голосом. — Лизни, падло.
По всей столовке — шумок. Что за безобразие, дескать! Кругом воспитанность сплошная, а тут такой жаргон!
— Документы! — тоже спокойно, однако и со строгостью сказал стрелок. И кобеля попускает.
Нет уж, хрен тебе! Кобелем тут не стравишь, это тебе не в лесу. Тут народ смотрит, при народе нельзя. Да и я ведь никуда не бегу, сижу на месте, а на неподвижного человека даже и злая собака не кидается…
— Документы! — повысил голос стрелок. А кобель хозяйскую душу чует, рвется и тяжело дышит распяленным ртом. Зубы — как у молодого волка!
— Ну, скоро?
— Да иди ты! — вяло и обидчиво сказал Ленька, поднимаясь. — Какие тебе документы? Нашел и веди куда надо. А кобеля покороче возьми, не побегу. Некуда бежать, браток…
— Молчать! Руки назад!
Ну, взял Ленька руки назад. Дело привычное.
Короче, пошли.
Миновали крайние двухэтажные дома в темноте, потом — мост через речушку, а тут уж военный городок по левую руку заблестел в сто огней. Штаб охраны, оперативный отдел в два этажа, лагсуд, опервзвод с собаками и вся остальная команда устрашения. Около опервзвода «черный ворон» дожидается. Машина-фургон.
Лафа Леньке! Это его сейчас, значит, «вороном» обратно в зону мотанут. Вот повезло человеку! Пожрал правильно, от пуза, и доставка машиной — туда и обратно. Чего еще нужно тебе от жизни, Сенюткин? И сроку осталось с гулькин нос, гляди, еще и жив будешь!
У кабины еще один стрелок стоит. Водитель.
— Поехали! — И какую-то ксиву собачнику показывает.
Интересно бы глянуть, что за ксива? Бумажки, они разные бывают!
Короче, открыли заднюю дверцу, поставил Ленька подошву на железную скобу, нырнул в черный зев, словно в преисподнюю. А там еще одна, внутренняя дверца, чтобы отделить беспокойных пассажиров от конвоя.
Захлопнул стрелок-собачник Ленькину дверцу, потом уж свою, крайнюю. Взвыл мотор, дернуло, понесло.
Нет, вы поглядите, ну не смех? У Леньки тут салон на десять рыл, а что там, у стрелка с собакой? А стрелок сидит, стиснутый дверями с боков, словно в собачьей будке! И трясет его в задке машины, конечно, посильнее. Тоже собачья жизнь, если в корень глянуть! Можно и посочувствовать.
И стал думать Ленька, как подвезут его к штрафному лагпункту, как введут в зону, как братва будет ржать по всему двенадцатому бараку, хлопать его по шее, удивляясь. И конечно, будут все интересоваться, что нового на том, вольном свете.
А что там нового? По правде говоря, разглядеть не успел Ленька, не до того было, но одно может сказать твердо: люди еще не перевелись, несмотря на суровый климат. Не закоснели от брехни, не озверели. Только притворяются, что с Белобородовыми живут чинно, а на самом-то деле жизнь эта вся с подоплекой. И голодному кусок хлеба еще не жалеют…
А что: гляди, и уцелеет еще Ленька, не сдохнет! Два года ему осталось буреть, а там — воля! Может, на войну пойдет, настоящих фашистов уродовать. А может, к тому времени и войну прикончат? И сердце у него молодое, сильное, как сказал Евгений Иванович, доктор. И доктора этого Ленька также не забудет, как и Николу Снегирева, никому теперь в обиду не даст, лучковую пилу с легким станком на повале уступит, если нужно… А на воле — иди хоть в шофера, хоть в трактористы, хоть и воруй… Но воровать он вряд ли станет. Он к тому делу и вкуса не успел заиметь, да и трусоват, кишка тонка, самосуда боится. Не лучше ли баранку крутить, как Колька Снегирев, американского «форда» обгонять, Райку-сменщицу заиметь! Будет Ленька шпарить по ровным дорогам на грузовом АМО, точно. И еще толстую официантку себе заведет — не старый еще. Только вот подкормиться малость, жирку набрать, и — можно.
От избытка чувств, от внутреннего восторга Ленька перестал даже холод ощущать, начал напевать себе под нос блатную песенку-прибаутку:
Мы мчалися на тройке — хрен догонишь,
А вдали мелькало — хрен поймешь!
Если, брат, судьбу не проворонишь,—
Черта самого в толпе «обмоешь»
И дочку прокурора уведешь!..
Газует спецводитель в кабине, мчится «черный ворон» вверх-вниз по лесам, по горам, снег и ветер шуршат по крыше. А в зарешеченном окошке — тьма. Ни огней, ни звезд.
Город позади остался, вот и нет огней.
Но что-то почету тебе, Сенюткин, многовато! На троих почету, на все три фамилии. Сроду такого не было, чтобы из-за одного доходяги тяжелый фургон гонять… Пешком ведь гоняют одиночек! А главное, ксиву заметил он в руках водителя, там, у опервзвода.
Куда везут? Смутная тревога проснулась в душе. А еще и такое дело — у Дворкина-то из-за него теперь «горение букс», у нарядчика, у всех придурков! По всей зоне шухер! Мама родная, как же он про это не подумал-то? Ведь тут будет совсем не праздничная встреча в зоне! Придурки, они могут и приморить по зубку! Придурки, они обидчивые! Недаром их и режут в лагерях чуть не каждую неделю.
Короче, возьми себя в руки, Сенюткин! Сыт, жив — и слава аллаху! А дальше будет видно. От Дворкина ты сроду добра не ждал, пускай злобствует, начхать на него с вохровской вышки. С бригадиром Сашей и Толиком-нормировщиком у тебя дела «вась-вась». Гришка Михайлин тебя понять должен, у него ведь голова — не макитра, тонкий, жук… А остальное все — побоку!
Везут, однако, долго. Давно бы уж пора приехать…
Закачало Леньку, прижался в уголок, носом поклевывать стал. Вдруг — др-р-р… Затормозил «черный ворон». Открылась одна дверка, вторая. На просвет — сутулые плечи и голова в ушанке, а рядом зеленые волчьи глаза блестят.
— Выходи! Руки назад!
«Да что вы боитесь, собаки! Не побегу я. Сказал — не побегу, значит, не побегу!» Но руки все же завел за спину Ленька. Мало ли что? Теперь у них это просто. У каждой винтовки затвор и патронник есть.
Вылез на мороз, ничего не поймет. Куда притаранили? Жердевая зона, вся в огнях и в мотках колючки, но — не трехметровой высоты, как обычно, а, пожалуй, разика в два повыше. Как древний острог на диком бреге Иртыша. Не штрафняк это, похуже что-то. Оглянулся назад — вдали чернеет горбина высокой горы, а над ней — слабое сияние от далеких городских огней…
Вот черти! Они его, оказывается, в центральный изолятор приволокли, в лагерную тюрьму. За что?
— Давай! — кричит собаковод. И опять его псом травит.
За проходной вахты другой конвоир Леньку ошмонал. Повел по мосткам тесовым вдоль зоны к двухэтажому дому с веселыми яркими окнами, вроде гостиницы.
Дом-то веселый с виду, а душа у Леньки ёкнула. Не раз он слышал про это место. Была когда-то тут первая лагерная тюрьма. Про нее лучше не рассказывать, в ней сам Кашкетин, посыльный Ежова, развлекался с пистолетом. Потом ее сожгли. Кто и как — о том история умалчивает. Деревянная тюрьма всегда может загореться… Да. А теперь вот тут другая тюрьма, с предзонником.
Дверь, широкий вестибюль с люстрой, ковровая дорожка по ступеням наверх. И на лестничной клетке, на крашеной подставке — большая усатая голова из белого гипса.
Сбился было с ноги Ленька перед этой глыбой, да стрелок его под зад дулом, и дальше! Пока все ступеньки одолел, дух захватило. У-ффф… А наверху еще длинный коридор в оба конца и два ряда дверей, обитых коричневой клеенкой, с глазастыми номерками.
Вот так влип ты, Сенюткин! Это ж — следственный корпус, тут одни кумовья и оперсосы обитают, преступления создают за глухими дверями! Дела…
Открылась одна дверь навстречу, на пороге — личность знакомая с петлицами. Кум Пустоваленко со штрафного. Вот так встреча! Он, значит, и тут орудует, на полторы ставки старается?
— Давай его, — кивнул Пустоваленко спокойно.
Ну, Ленька и сам понимает, раз его сюда завезли, то деваться некуда и скрываться не приходится. Прошел тихонько в кабинет, ждет.
