— Тебе не должно это понравиться.
— Найн, херр Иоганн. Гутен нахт.
— Ой, и вот еще что, Чарли?
— Йа?
— Оставь немного на потом, хм?
— Цу бефель,[60] херр Иоганн, — ответил я. Стерев вороватую бусинку пота с чела, я повесил трубку. А обернувшись к Лоретте, произнес: — Извините, дорогуша. Безумно важное дело. Я уверен, вы понимаете.
— Naturlich, — ответила она с ледяной сладостью в голосе. — Es Scheint mir dass du versucht hast von deiner Frau eine Freischute zu bekommen, und ich kann mirauch denken fiir was.
— Что что что? — осмысленно переспросил я.
— Я говорю, она разрешила вам потрахаться?
Ох батюшки, ох боженька, подумал я. В трубку, черт бы ее побрал, я назвал свое настоящее имя.
— Хо хо, — произнес я вслух с хитрецой и, за неимением более разумных слов или действий, заключил ее в объятия и страстно облобызал. Она уже застегнула «молнии» — опять мне вкалывать, — но персты мои ухватились за вытяжной трос. И тут Лоретта встала.
— Спокойной ночи, дорогой мой, — сказала она.
— Как это — «спокойной ночи»?
— Ну, видимо, так, как оно примерно есть, — спокойной ночи.
— Но но но…
— Да, было бы очень весело, но я собираюсь жить и дальше.
— Э?
— Я имею в виду, что не хочу оказаться убитой на этой неделе. Как и на любой прочей. Вот ваши зонтик и шляпа. И прошу, не думайте обо мне слишком плохо; вы мне показались очень славным, я всегда любила глупых мужчин. О, и еще, дорогой мой, — застегнитесь спереди. Ночи ныне холодны, вернейший способ обморозиться.
Швейцар читал за своей конторкой в вестибюле. Лицо его излучало милостивую пустоту, но мне поместилось, будто брови стража на йоту приподнялись, когда я прошаркал мимо.
— Спокойной ночи, — пробурчал я.
— Спокойной ночи, сэр, — озадаченно ответствовал он и вернулся к своему «Форуму». Вероятно, изучал статью о преждевременной эякуляции.
Дома Иоанна тоже воздела бровь — намного красивее и гораздо разрушительнее, чем швейцар.
— Ты так рано, Чарли-дорогуша?
Я рыкнул приглушенным манером и нацедил себе один из самых крупных стаканов виски с содовой за свою карьеру. Сифон с содовой я слишком не третировал. Без лишних слов Иоанна протянула мне две капсулы Е из маленького золотого «дражуа».[61] Я угрюмо проглотил.
— Я сдулся, — в конце концов вымолвил я.
— Сдулся, Чарли? Ты хочешь сказать, Лоретта высосала…
— Нет-нет — сдулась моя легенда. Ты что, никогда не читаешь шпионских романов? Лоретта знает, кто я такой, эта сучка говорит по-немецки. Лучше меня вообще-то.
Иоанна, похоже, удушила в себе улыбку.
— Ну разумеется, говорит, дорогуша. Она же немка, понимаешь.
— Надо было сказать.
— Надо было спросить.
Я усмирил слова, что рвались с моих уст, ибо мне отнюдь не свойственно грязно выражаться перед дамами — женат я раньше не бывал, изволите ли видеть.
— Как бы там ни было, — продолжил я, когда благословенный виски основательнее закрепился в моей кровеносной системе, — операция провалилась. Я из нее ничего не выжал.
— И ничего не вжал?
— Терпеть не могу пошлости в женщинах.
— Ну же, Чарли, не будь таким ханжой; я ни на миг не ожидала, что она станет трепаться. Она воистину отлично вышколена. На самом деле я вообще-то проверяла тебя, а не ее. Что-то вроде теста на инициативность, понимаешь?
Я переварил это вместе с новым стаканом виски-с-с, который мог бы оказаться старшим братом своего предшественника. Кровь моя вскипела от досады и бессильного раздражения, а голову заполонили горькие рассуждения о природе женщин. Мне почудилось, что единственный способ сохранить последние клочья самоуважения — это прошествовать к кровати подчеркнутейшим манером.
— Думаю, я отправлюсь в постель, — вымолвил я незаинтересованным тоном человека, пившего как «Арманьяк», так и скотч, и — более того — отвергнутого в самой кульминации процесса страстного свидания.
— В постель? — переспросила Иоанна. — Здорово! А мне можно?
Я присмотрелся к ней с легким шевеленьем невольного восхищения в тораксе. Она встала одним легоньким движением, пожатием плеча сбросила «пеньюар» и обнажила бесстыдное маленькое творение из черных кружев, кое, казалось, ненадежно поддерживается лишь ее выдающимися сосками. Черные кружева заканчивались ровно там, где начинались ее длинные превосходные ноги; если бы Иоанна не была натуральной блондинкой, можно было бы не угадать, где у этого творения подол. Мой взгляд восхищения неуловимо сменился таковым же нежности — мне вспомнилась предыдущая роль «крупного инвестора».
— Можно? — робко переспросила она.
— Не знаю, — ответил я, — но довольно-таки уверен, что я бы смог.
Она потрусила к спальне. По природе своей я не похотлив, но в зрелище прекрасной женщины, трусящей передо мной вверх по лестнице в подобном ночном облачении, есть такое, что будит во мне зверя. Сам не знаю почему.
— Чарли? — спросила она несколько мгновений спустя. — Чарли?
— Мм-гммм? — выдохнул я, поглощенный.
— Чарли, ты притворяешься, будто я — Лоретта?
— Ну разумеется, нет, — солгал я. — Я думаю о своем шестерке[62] в школе, если желаешь знать.
— Ты низок и порочен, — довольно пробормотала она.
— Чарли, — сказала она утром.
— Хрюк.
Твердой рукой извлекая мое лицо из ложбинки меж своих грудей, она повторила мое имя.
— Да, да, — капризно ответил я, — это по-прежнему я. Кого ты ожидала обнаружить? Онассиса?[63]
— Послушай, Чарли… нет, прекрати… ну хотя бы на минуточку. Мне нужно с тобой поговорить. Твое свидание с Лореттой вчера вечером было всего лишь вторым заданием, но ты не можешь не признать, что оказался нестойким, правда?
— Не могу восхититься твоим речевым оборотом, — сонно пробурчал я.
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Итак, если ты действительно хочешь принести мне какую-то пользу… нет же, перестань, я не об этой стойкости… тебя надо натаскать.
— Чепуха. Я натаскан. Специалистами. На Войне.
— Да, я знаю. Твое досье из Военного министерства[64] у меня в ящике стола внизу — стоило мне двухсот фунтов. — (Тут я проснулся.) — Ты набрал хорошие очки в рукопашном бою без оружия, организации диверсий и расстрелах, но это было четверть века назад, правильно? А курса подрывных действий ты так и не прошел, верно?
— Забыл, — ответил я, имитируя сонливость, коей больше не ощущал.
— Вовсе нет. Тебя пытались втащить в эти пакости сразу после Войны, но ты легкомысленно ответил им что-то о плоскостопии и трусости.
— Про трусость было правдой.
— Так вот, дорогуша, с этого же вечера ты записан на курс в нашем личном Педагогическом колледже.
— И вовсе никуда я не записал — и что, в любом случае, ты имеешь в виду под этим «нашим»? Кто эти «наши»?
— Записан-записан, дорогуша. А «наши» в данном случае — это «мы», я и некоторые мои подружки. Я все тебе когда-нибудь скоро об этом расскажу. Тебе понравится в Колледже, Чарли.
— И вовсе ничего мне не понравится, потому что, черт побери, никуда я не пойду.
— Милый старенький домик у Лейтон-Баззард.
— Я сплю дальше.
— Ты уверен, солнышко? Насчет того, что спишь? Уверен я не был, как выяснилось, еще примерно восемь минут, лишь по прошествии которых и заснул, но прежде она выжала из меня медленное согласие. Среди прочего.
Поскольку я органически не приспособлен к произнесению ложных утверждении, должен признаться: женившись на Иоанне, я остро предвкушал великую борьбу за власть между нею и Джоком. Увы, Джок подпал под чары Иоанны и превратился ныне в обычную пешку, спешащую предупредить ее малейшие желанья. Пожелай я в свои холостяцкие дни завтрак в половине первого дня — а именно в этот час завтрак был заказан в тот день, — Джок призвал бы кэб и отослал бы меня в «Лайонз» на ближайшем углу.[65] Сегодня же единственным его замечанием, когда он вкатывал корнфлексы, копченую рыбу, почки и кеджери,[66] был благовоспитанный вопрос, когда мадам пожелает отыметь ланч.
— Зачем ты так диковато урчишь, Чарли? — спросила Иоанна. — Похоже на Большой Кошатник в Зоопарке!
— Это запах копченой рыбы приводит тебе на ум данный зоологический анклав, — ответил я в надежде, что Джок меня услышит и помучается. Немного погодя, насытившись кеджери и крепким сладким кофе, я ощутил в себе довольно смелости, дабы вновь поднять вопрос о Педагогическом колледже для юных дам. С упором на то, что никакое обещание, выжатое из меня под воздействием натуральных блондинок, английским судом не принимается. Короче говоря, я никуда не еду.
