Было это уже давно. Десять дней назад. А сегодня воскресенье, половина десятого. На высокой и мрачной церковной колокольне начинают звонить колокола. Осеннее утро, безветренное и прохладное, но ни души на тихих улочках, где окна первых этажей украшены темно-зелеными растениями в горшках. Енс сворачивает в переулок, и церковь оказывается прямо перед ним, отсюда хорошо видна колокольня. Колокола раскачиваются вправо-влево вразброд. Кажется, что они совсем рядом, а может, это звук так густо заполняет узкую улочку, что колокола звучат громко, враждебно и фальшиво. Колокола мечутся туда-сюда, опрокидывая какофонию звуков на застывший, оцепеневший мир. Повсюду - воскресенье, на улицах - никого. Может, Енс остался один во Вселенной?
Вот было бы здорово!
Дело в том, что в школе вышла неприятность, и надо было сразу прийти и признаться, признаться в своей проделке; ведь никуда не денешься: окно во втором этаже разбито. Это серьезный проступок, и как ни крути, вина от этого меньше не станет. Во время перемены Енс вышел на школьный двор, взял мяч и, крепко держа его в руке, нацелился на окно: он был уверен, что попадет. И попал.
Кое-кто видел это. А когда дело дошло до того, что за его проступок хотели наказать всех, нашлись и свидетели. Сначала Енс все отрицал, но потом сознался.
И тут пошло:
- Дело не в разбитом окне!
- Хоть бы сразу честно признался!
- А другие за него должны страдать!
- Да еще врет!
Письмо здесь, за пазухой; мальчик стоит и смотрит на зловеще раскачивающиеся колокола. Похоже, что наступил Судный день.
Вот было бы здорово!
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, ПЯТНИЦА
Нельзя сказать, что он уж очень расстроился из-за этого письма. Ему случалось попадать в передряги и похуже. Он не из тех, кто вешает нос.
Наоборот, когда ребята, перекинув парусиновые сумки через плечо, возвращались из школы домой, настроение у него было почти праздничное. Несмотря ни на что, мальчики восхищались Енсом, хотя он и поставил их под удар. Ведь только один проболтался. А теперь, когда опасность для всех миновала, мальчики единодушно осудили ябеду.
Была пятница; приметы ее сразу бросились в глаза, как только Енс вернулся домой. Мать натерла полы. В двух комнатах пол был прикрыт газетами, а в третью запрещалось входить до возвращения отца с работы. Отец обычно довольно спокойно относился к школьным неприятностям сына, а в день получки всегда бывал в хорошем настроении - не то что другие, которые в этот день мрачнеют от тяжкого сознания, что денег хватит ненадолго. Но отец был по-своему человеком беспечным. К тому же они с матерью сегодня куда-то собирались.
Енс никогда не знал, что кроется за этим "куда-то". Но, собираясь куда-то, родители всегда радовались и шутили. Омрачить такой день было бы просто непорядочно.
ВТОРОЙ ДЕНЬ, СУББОТА
Уже с утра отец был мрачнее тучи, а когда вернулся домой, было ясно, что говорить ему о школьных делах не стоит. Все раздражало его. В такие дни, выразительно глядя на сына, мать предостерегала его, что сегодня лучше держаться от отца подальше. Денежные и другие заботы. Обычно родители не очень из-за них огорчались. Но нынче отец был хмур и сетовал на то, что учеба Рикарда в сельскохозяйственном училище обходится слишком дорого, хотя все прекрасно знали, как отец гордился Рикардом. В семье никогда ничего не скрывали друг от друга. Наверное, потому-то им всем так хорошо было вместе. Но в такой вот день взять и вытащить этот злосчастный конверт - нет, это было бы обидно всем и несправедливо по отношению к самому себе. При таком настроении отец мог и расстроиться сверх меры. И, конечно же, завел бы разговор о Рикарде, о примерном Рикарде, который никогда не доставлял родителям никаких неприятностей.
ТРЕТИЙ ДЕНЬ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
Воскресенье, в сущности, - один из наименее приятных дней. Особенно теперь, когда на дворе ни зима, ни лето. Но все с нетерпением ждут этого прекрасного дня, а наступит он - не знают, куда себя деть.
Тоску нагоняли и колокола, которые били, провожая каждую четверть часа, до тех пор, пока воскресный день наконец не пересечет ту грань, за которой становится совестно, что потратил этот день впустую.
Весь день они ходили друг за другом и были раздражены, не смея этого показать. Ведь воскресенье есть воскресенье, святой день. Это и отдых от работы, и отрыв от будничного уклада; еженедельная революция, к которой успеваешь приспособиться лишь тогда, когда она уже на исходе; это день, возведенный на пьедестал, откуда его нельзя низвергнуть. Грех тому, кто позволит себе непочтительно отнестись к этому дню. Ведь каким бы грустным он ни оказался, они радовались, ожидая его, и так же радостно будет ждать следующего. Да и в этой истории с письмом нет ничего такого уж страшного. Енс, в сущности, никогда не боялся отца. Вот только зачем он вечно ставит ему в пример брата Рикарда, этого непогрешимого брата Рикарда.
Вечером Енс запихнул письмо между Библией и поваренной книгой. Никто никогда не прикасался ни к той, ни к другой.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ, ПОНЕДЕЛЬНИК
Весь понедельник письмо простояло между этими двумя толстенными книгами. И всякий раз, когда Енс собирался вынуть его, кто-нибудь непременно входил в комнату.
В этом доме никто никогда не оставался в одиночестве, и это давало ощущение уюта. Но и уж конечно невозможно ничего сделать тайком. А если на отца нападет охота слушать радио, никакие силы не заставят его оторваться от приемника и покинуть комнату.
ПЯТЫЙ ДЕНЬ, ВТОРНИК
Перед завтраком удалось выудить письмо и запихнуть его в учебник по истории. Надежнее держать его при себе в школьной сумке. Да и, в конце концов, сегодня он непременно должен его показать. Классная руководительница уже с удивлением поглядывает на Енса. Должно быть, она ждет ответа на свое письмо. Его ведь так и не наказали. Только послали это письмо его добросердечным родителям, которые не расстраиваются по пустякам. Главное рассказать все как есть. Родители к тому же не выносят вранья. Отец всегда говорит, что одна ложь тянет за собой другую. У отца единственный недостаток: он любит без конца твердить одно и то же.
Наверное, в письме написано, что Енс солгал. Ведь учительница больше всего возмущалась его ложью. Если бы он сразу во всем признался, тогда - да, что тогда? Тогда, значит, все было бы в порядке и не важно, что он разбил окно? Но может, взрослые просто так говорят, потому что опоздал признаться? Хорошо бы знать это заранее. Вот если бы он тогда там, на школьном дворе, как только увидел, что окно разбито, заявил бы: "Да, это я". - "Ты хотел разбить окно?" - "Да". - " Ты думал, что сможешь точно попасть?" - "Да". "Зачем ты это сделал?" - "Чтобы посмотреть, как оно разобьется". - "Может быть, ты раскаиваешься?" - "Нет, уж очень здорово получилось".
Интересно, что бы тогда ему сказали. Он боялся снова услышать рассуждения про "ложь". Это звучало так нарочито, что становилось просто противно. Почти так же, как когда расхваливают Рикарда. Хорошо, что Рикард такой примерный, но совсем не обязательно выслушивать про это каждый день.
ШЕСТОЙ ДЕНЬ, СРЕДА
И когда за обедом Енс наконец собрался все рассказать родителям, отец вдруг произнес:
- А парень-то врал и хотел выкрутиться!
Суп застрял в горле у Енса.
Это была та самая старая-престарая история еще со времен войны. История про одного парня, который работал с отцом, он обманул своих товарищей, и с тех пор они не желали его знать. История эта рассказывалась дома множество раз.
- А все ложь, одна ложь всегда тянет за собой другую, - сказал отец.
Когда отец принимался рассказывать об этом, никто не мог его остановить.
- Что ж, пусть пеняет на себя!
- Мы это уже слышали! - сказал Енс Кристиан. Он даже покраснел от стыда и злости.
Мать удивленно взглянула на него, а отец смущенно улыбнулся. Все трое огорчились, а ведь им всегда так хорошо было вместе.
СЕДЬМОЙ ДЕНЬ, ЧЕТВЕРГ
Ложась спать, Енс взял с собой письмо. При мысли о том, что письмо могут обнаружить, сердце его сжалось от страха.
Еще, чего доброго, подумают, что он вообще не собирался его передавать. Всю ночь Енс нащупывал рукой конверт под подушкой. Утром Енса вырвало, и его оставили дома. У него поднялась температура. Он знал, что в этот день ему не выдержать взгляда учительницы. Ведь все неожиданно обернулось так, что он уже не был уверен, отдаст ли письмо родителям. Хорошо бы дождаться такой минуты, когда и мать и отец будут в добром расположении духа. Но, с другой стороны, в этом случае как раз всего хуже было их огорчить.
Енс поздно встал с постели, но все же начал помогать матери по хозяйству. Он стоял у крана и подливал в таз воду для стирки. Енс стоял спиной к матери и думал, как бы рассказать ей о письме. Мать готовила бутерброды к завтраку, и так хорошо им было вдвоем - как прежде, как давным-давно, когда Енс был маленьким.
