— Очень нравится, — с удовольствием подтвердила Полина. — Пусть их будет больше и больше и пусть все меня балуют!
— Пусть-то пусть, — вздохнула Олеся. — Но я не о том. Что случилось, Валерий? Почему тебе вдруг стало плохо?
— Это не вдруг, — начал Малахов и замолчал.
Продолжать не имело никакого смысла. Что он может сказать нового?
— Пора и мне собираться в дальний путь. Уходящий человек — просто уходящий человек…
Олеся сжалась.
— Что с тобой?
— А что со мной? — удивился Малахов. — Ничего особенного! Просто старость. Ты знаешь, что такое старость? Всего-навсего потеря остроты. Сначала кажется, невелика потеря, а потом начинаешь подсчитывать: нет остроты чувств, остроты переживаний, остроты впечатлений, наблюдательности, мышления… Значит, ничего нет. Еще совсем немного, и я стану стариком… Этот ребенок уже второй раз не пускает меня к тебе, и теперь так будет всегда, когда бы я здесь ни появился.
Олеся молчала, опустив растрепанную голову. Она долго ждала продолжения, не дождалась и в испуге сунула Валерию в рот новую гадость в виде таблетки, приказав сосать. Он лежал тихо, вытянув руки вдоль тела и закрыв глаза. По его лицу бродила вечерняя тень давней усталости и скрытой, незаметной прежде болезни.
— Прекрати кормить меня всякой дрянью, — попросил он Олесю. — Самое ценное в жизни — ее кратковременность, так что не стоит продлевать…
— Немедленно замолчи! — шепотом приказала Олеся. — Твое резонерство надоело! И вовсе не к месту! Это просто погода на выживаемость. Сейчас приедет папа…
— Погода всегда на выживаемость. А твой папа большой мудрец, он давно пытался внушить мне, что жену и курево надо бросать сразу, иначе толка не будет. Почему я не послушал его?
Олеся встала и отошла в угол. Брось он Эмму раньше — возможно, что-нибудь и устроилось бы… Конечно, неловко, нескладно, с несчастной Эммой перед глазами, но хоть как-то. А теперь ничего уже бросить нельзя — поздно! Теперь у ее подъезда стоит другой "князь ты мой прекрасный"…
Из-под приоткрытых век Валерий внимательно наблюдал за Олесей. Он отлично понял ход ее мыслей. Она запрещала ему сейчас действовать — он опоздал! Опоздал всюду, хотя всегда приходил к назначенному часу. Этот мальчик на его пути…
"Армяшка проклятый, — с отчаянием подумал директор, с ужасом вдруг обнаружив в себе ярого националиста. — А Олеся попросту шлюха — ну, кем еще может быть дочь Витковского? Ждет не дождется, чтобы мальчишка немного вырос и можно будет начать с ним трахаться, хотя, на мой взгляд, он вполне для этого созрел. Мое существование абсолютно ей не мешает. И вообще никому. Я только сам себе мешаю…"
Приехал шумный и встревоженный Глеб. Одной рукой прижимая к себе Полину, он вошел в комнату и сел возле дивана.
— Вся беда в том, Валерий, что нам значительно сложнее жить, чем женщинам. Они легче и проще находят себе в жизни замены: могут заменить мужа ребенком, семьей — работу, карьеру и наоборот. Мужчины на такие замены не способны.
Олеся фыркнула у отца за спиной.
— Тебе бы толстенные романы писать с этакой мудростью, а не стишками пробавляться.
— Ты лучше не встревай, — повысил голос Глеб. — В твоих рекомендациях никто не нуждается. А прозу я писать не могу по той простой причине, что от долгого сидения на стуле у меня начинает ужасно болеть спина. Понятно, дорогая? Стишок — совсем другое, приятное и очень милое дело. Тебе же, Валерий, я тысячу раз советовал никогда не спрашивать у женщин лишнего, чтобы не услышать лишнего в ответ. Твоих вопросов я боялся всегда, и вот сегодня их результат налицо. Ну, сознайся, ведь спрашивал? Спрашивал?
Малахов со вздохом кивнул.
— Зачем ты обманываешь? — возмутилась Олеся. — Как раз сегодня ни о чем меня не спрашивал, наоборот, это я без конца приставала к тебе, выясняя, что случилось.
— Я не у тебя спрашивал, — устало отозвался Валерий. — Сегодня — не у тебя…
— А у кого же? — удивилась Олеся и осеклась. Догадалась. Глеб тоже понял, в чем дело.
— Знаешь, моя девочка, — сказал он, — мне опять придется увезти от тебя Валерия. Эмме я позвоню сам, потому что, возможно, будет нужен врач. А ты пока… — он пристально, оценивающе осмотрел дочь с ног до головы, — займись чем-то отвлекающим, например, намажься кремом и сделай массаж. И не таращись на меня возмущенно. В непростых ситуациях лучше всего выручают настоящие пустяки. — Витковский помог Валерию подняться. — Включи телевизор, послушай какую-нибудь новомодную группу. У них удивительная бедность метафор, зато запоминается легко.
— А что потом? — тихо спросила Олеся.
— Вот напасть! — простонал Глеб. — И ты заразилась от него дурацкими вопросами! Ну что потом, что потом?! У каждого человека "потом" разные! Ты всегда плохо отделяла мелочи от главного, поэтому мой тебе совет сейчас вообще ни о чем не задумываться.
Поэт вывел Валерия на улицу. Снова черное, плывущее по ветру, уставшее небо. И бесконечный дождь. Тревожный равномерный стук.
"Никогда не замечал раньше, сколько тревоги в однообразном и размеренном действии, — подумал Малахов. — Сколько печали, недоверия, настороженности… И недосказанности одновременно. Словно хочется что-то высказать и непонятно, как это лучше сделать".
И ничего больше нет, кроме дождя и грязи, и желтых заплаток листьев на асфальте, и пестрой гусеницы зонтиков.
Карена в темноте Валерий не заметил, потому что хитрый Глеб постарался провести его к машине очень быстро и другой дорогой.
Карен видел, как они уезжали. И отлично понял, как плохо сейчас Малахову, как мечется он в поисках невозможного выхода из тупика, куда именно Карен, сознательно и жестоко, загнал его своим появлением на пути. Стало мучительно жаль директора. Беспомощный, совершенно обессилевший взрослый человек — что может быть тягостнее и безнадежнее? Карен решил пойти домой — на сегодня хватит! — но дождь неожиданно кончился, и Сонечка, так долго неслышно сидевшая под курткой, вскарабкалась мальчику на плечо и стала забавно перебирать передними лапками. Карен решил ее пока не беспокоить и немного подождать.
В эту минуту из дома вышла Олеся. Сгорбившись, наклонившись худой фигуркой вперед, она брела с трудом, вяло переставляя ноги и олицетворяя образ ходячей статуи скорби и отчаяния. Жалость с новой силой царапнула Карена, хотя он отлично понимал, что Валерий не нужен Олесе, и грусть быстро утихнет. И тем быстрее и проще, чем скорее найдется утешитель.
Олеся медленно, словно заставляя себя, подошла к Карену. Застыла, глядя ему в глаза. А потом неуверенно повела рукой в сторону дома.
— Пойдем, — пролепетала еле слышно.
Он скорее догадался о смысле, чем услышал коротенькое слово. Сонечка радостно плясала на плече у Карена. Она была явно третьей лишней, если не считать Полины, которая никогда и нигде быть лишней просто не могла. Но оказалось, что именно Сонечка — их единственный помощник, палочка-выручалочка в сегодняшний тяжкий вечер. Мышка стала легкой и простой темой для разговора, развлечением, отвлекалочкой, а заодно радостью Полины, которая не выпускала зверька из рук и без конца кормила.
Олеся и Карен сидели напротив друг друга и молча наблюдали за этими детскими забавами. Спасительная Сонечка… Тихая и назаметная, всегда незаменимая, необходимая и верная.
"Как ты там сейчас, беленький дружочек? — подумал Карен. — К кому теперь прижимаешься бедром? Кому опускаешь свои невесомые ладошки на плечи?"
Сонечка тихо, неодобрительно сопела и жалела девочку и мальчика. Правда, это был очень сильный и уверенный в себе мальчик, победитель. Однако даже Наполеон проиграл сражение, ставшее для него роковым.
Полина взахлеб делилась с Сонечкой в своей комнате последними данными о новом конкурсе красоты, перечисляя имена и фамилии красоток, а также размеры их груди и бедер.
— Какая память! — хлопнул себя по коленям Карен. — Такая же блестящая до сих пор у моего отца. Хот я тоже пока не жалуюсь.
Олеся молча тянула из стакана яблочный сок.
— Отец помнит наизусть целые страницы из книг и статей, запоминает заголовки, цитаты, стихи… Они словно фотографируются, отпечатываются у него в голове.
— Ты очень любишь отца?
Мальчик ласково и задумчиво улыбнулся.
— Наверное, да. В чем-то мне иногда даже хочется походить на него. Хотя я никогда не анализировал свое отношение к родителям. И мама мне ближе. Мне с ней всегда проще. Только иногда она пристает с ненужными вопросами, — Карен засмеялся. — Кто звонил, да зачем, да где я задержался, да почему мышку зовут Сонечка…
— А почему? — живо и заинтересованно спросила Олеся.
Карен насмешливо и выразительно округлил глаза.
— А почему ей не быть Сонечкой? По-моему, ей страшно подходит это имя: оно для тихих, беленьких и аккуратных.
