Он снова возвращался к вопросу воздуха и света. Тайна ускользала от него. Это…
Ответа он не знал. Он опустил веки и, застонав, изо всех сил надавил пальцами на свои бесполезные глаза.
Не знал — но должен узнать. Это ключ к тайне материи. Если он проникнет в эту тайну, он сможет силой своей мысли расщеплять формы и создавать новые. Все стало бы подвластно ему. Это наивысшая власть.
Но и это не все. Постепенно приближаясь к неуловимому синтезу, он понимал, что нужна ему не власть. Он хотел знать.
На протяжении многих лет он испробовал разные пути для достижения своей цели. Он постился, проводил ночи в бдениях и размышлял над именами Бога. Он молился. Внимательно изучал свои книги в надежде, что в них скрыто что-то, что он пропустил. Обращался за помощью к духам. Использовал свои знания трав и корений для изготовления снадобий, воздействующих на его разум и чувства. Он бичевал бога тайн яростью своих заклинаний.
Он видел странные сны. У него были видения. Иногда он заболевал. Он не нашел ключа.
— Религию иудеев, — заметил Симон, — следует рассматривать скорее как форму искусства. Аналог греческой трагедии. Она величественно начинается, в ней есть хор стариков-моралистов, большое количество трупов, а также источник собственной гибели.
— Умно, — сказал Эли, — и дешево.
— Умно, — сказал Симон, — и правдиво.
Компания в этот вечер собралась небольшая: Морфей, Тразилл и Эли. Симон затеял дискуссию на тему монотеизма. Пока что они дискутировали вдвоем с Эли. Морфей с обеспокоенным выражения лица внимательно изучал пол, а Тразилл, у которого, по слухам, был тайный роман и который в последнее время выглядел утомленным, уснул.
— Каким это образом, — требовательно спросил Эли, — она содержит источник собственной гибели?
— Логическим. Она обращается за подтверждением к Писанию, а Писание не подтверждает ее. Большинству людей это неизвестно, так как у них не хватило терпения или грамотности изучить его внимательно. Каждому, кто это сделал, тотчас должно стать ясно, что Всевышний не единственный бог.
— Разве?
— Прежде всего, если у него нет соперников, почему он так болезненно ревнив?
— Он знал, что люди будут создавать других богов и поклоняться им.
— Тогда что он имел в виду, говоря: «Создадим человека по подобию Нашему»?
— Раз он Бог, — сказал Эли, — почему он не может говорить о себе во множественном числе?
— В таком случае как ты объяснишь: «Среди богов нет таких, как Ты, Господи»? Книга Псалмов. И: «Боги, которые не сотворили неба и земли, исчезнут с земли и из-под небес»? Иеремия. Подобных цитат очень много.
— Фигуры речи, — сказал Эли.
— Проблема монотеистов в том, — сказал Симон, — что у них нет абсолютно никакой интеллектуальной целостности.
Эли сердито надкусил оливу, и его зубы неприятно скрипнули по косточке. Симон посмотрел на него с улыбкой. Люди, жившие по Книге, не осознавали, как легко доказать их заблуждения с помощью Книги же. В Книге содержалось огромное множество богохульств.
Он решил продолжить игру.
— Он всеведущ, этот ваш Бог? — спросил он с издевкой.
— Естественно. Какой толк от не всеведущего Бога?
— Тогда он плохо проявляет это качество. Он не знает, что Адам и Ева попробуют яблоко, вынужден отправляться в Содом, чтобы выяснить, что там происходит, сожалеет, что создал человечество, а это свидетельствует о том, что он не предполагал последствий… Потом, есть качества, за которые его любят больше всего, — его справедливость, милосердие, общая отеческая забота. За послушание приказу Давида — который он, собственно, сам Давиду и подсказал — он убивает больше народу, чем взбеленившаяся Ассирийская армия. Двое детей нагрубили пророку и были съедены медведями. Кого-то еще поглотила земля за то, что тот неправильно приносил жертву. Даже Моисей был однажды на волосок от смерти без всякой на то причины, — во всяком случае, мне не удалось ее установить. А бедный старый Иов! Он вообще ничего не делал, когда его стада угнали, а его дом рухнул, погребя его детей, а сам он вышел весь в струпьях. Единственное, что требуется, чтобы этот любящий отец втоптал тебя в землю, — это выйти за порог своего дома в ясный день, когда ему будет хорошо тебя видно. Эли, хмуро слушавший первую часть речи, не удержался и улыбнулся.
— Ну хорошо… — сказал он.
— Недостаточно убедительно? — продолжил Симон. — Верь, если должен, что этот ужасающий Бог есть все, о чем он говорит. Возможно, ты даже прав. Но если это так, тебе понадобятся аргументы получше, чем те, что содержатся в Писании.
— К счастью, — натянуто заметил Эли, — истина остается истиной, невзирая на то, какие аргументы используются в ее защиту.
— Да. Но ты заблуждаешься, если считаешь, что вера не нуждается в интеллектуальной поддержке.
Эли кусал губу.
— Если не находится хороших аргументов, почти наверняка верование ошибочно, — сказал Симон. — Истинная вера всегда предоставляет собственные доказательства. Причем эти доказательства будут именно такими, какие требуются. Времена и обстоятельства изменились с тех пор, как были написаны Книги, так изменились и требования. Ты оказываешь своей вере плохую услугу, снабжая ее доказательствами, которые в наши дни могут показаться фальшивыми.
Его рассуждения усложнились, но Эли внимательно слушал.
— Говоря простым языком, — сказал Симон, — то, что было хорошо для наших отцов, недостаточно хорошо для нас, и если мы хотим сохранить веру наших отцов, нам нужно найти для нее новую интерпретацию, которая бы соответствовала нашему мышлению.
— Новую интерпретацию? — Эли взвешивал слова. — Какую новую интерпретацию?
Симон пожал плечами. Он не знал. Вопрос был исключительно теоретическим и не стоил дальнейших раздумий. Он попытался переключиться на что-нибудь другое, но понял, что Эли напряженно смотрит на него, словно пытаясь проникнуть в скрытое значение слов.
— Вы сами, — сказал Эли, — воспитывались в нашей вере.
— Да. И я счел ее недостаточной.
— Но вы говорили о «нас». «Нам» нужно найти новую интерпретацию.
— Я говорил риторически.
— Правда? — сказал Эли. Это не было похоже на вопрос. Он смотрел на пол, как будто там было что-то написано. — Вы можете найти новую интерпретацию? — неожиданно спросил он.
Симон начал улыбаться, но улыбка застыла на его лице, когда он увидел в глазах юноши ту же напряженность.
— Это не просто, — сказал он. — Поговорим об этом позже, если хочешь.
Эли кивнул. Непонятно почему, но уклончивость Симона его обрадовала.
Во время последовавшей за этим паузы Морфей вышел из состояния оцепенения.
— Если есть только один бог, — сказал он, — тогда император не может быть богом. Так?
— Ты ведь не веришь в эту чушь? — спросил с издевкой Эли.
Морфей обиделся.
— Иногда, с политической точки зрения, лучше не копать глубоко, — тихо сказал Симон. — В конце концов, какой будет вред, если сжечь немного фимиама? Может быть, мы все боги.
— Как это? — спросил ошеломленный Морфей.
— Просто пришло в голову, — сказал Симон.
Проснулся Тразилл.
— Люди называют вас богом, правда? — спросил он, зевая.
Симон засмеялся:
— Как только люди меня не называют!
Он понял, что они ждут продолжения. Но ничего не сказал.
— Ну… я хотел сказать… вы?.. — пробормотал Морфей.
Это было смешно, но трогательно. Эли снова напряженно смотрел на него. Было неясно, что скрывалось в его темных серьезных глазах.
— Послушайте, — начал Симон и остановился. Все это было слишком сложно, и он не хотел об этом говорить. Однако было бы забавно переадресовать вопрос им самим. — Кто я, по вашему мнению? — спросил он.
Наступило молчание, которое длилось целую вечность. Прервал его, конечно, Эли. Симон давно привык к сюрпризам своего юного угрюмого ученика, но его ответ поверг его в шок.
— Я думаю, вы — Таэб, — сказал Эли.
Огонь, остывая, становится воздухом. Воздух, остывая, становится водой. Вода, остывая и затвердевая, становится землей. Это известно. Теоретически возможно превращать одну стихию в другую и создавать новое твердое вещество.
Симон установил небольшую печь в углу своей рабочей комнаты. Над печью он поместил медные сосуды, соединенные трубками. Сосуды, изготовленные по специальному заказу, были запаяны и не пропускали воздух. Сначала он экспериментировал с воздухом и огнем. При нагревании воздух расширялся. Он хотел узнать, будет ли в процессе нагревания прохладность воздуха передаваться жару огня и уменьшать его. То есть сможет ли он увидеть, как воздух «воплощает смерть» огня. Каким образом воочию увидеть принцип, названный Гераклитом «замена огня», он еще не знал, но разработал серию подготовительных опытов.
Он с энтузиазмом принялся за работу. Труднее всего было поддерживать постоянную температуру огня, разведенного на углях. Деметрий, которому поручалось раздувать мехи, страшился хитроумного оборудования и умолял освободить его от всего этого. Симон надавал ему затрещин и заставил подчиниться. Работа продвигалась, и он уже сделал несколько важных открытий, когда Эли сделал свое поразительное и опасное заявление.
