Я уже начинаю думать, что это они, бабы эти, из-за общения со мной так деградировали. Я оказался их единственным «другом», других у них нет (ни разу не видел, чтобы кто-то их посещал), и ведь обе должны были вот-вот быть выписаны. И у обеих случился слом. Эдэле вернули назад в «буйное», ей запретили гулять одной. Розамунде сегодня явно не выпустят. Она уже сама это знает. Она говорит, что здесь нельзя смеяться.
Я (в шутку): Да, вон сидит медсестра и записывает (та действительно сидит и что-то пишет), кто сколько раз за сегодняшний день посмеялся. А потом бежит к врачу докладывать…
Розамунде: Ха-ха-ха! Да мне на них насрать на всех! Они все быдло!..
Я быстро собрал свои вещи и в сопровождении русской сестры бегом в отделение A4.1.
В последний раз я вспомнил о Милоше Формане, когда в отделении появился мужичок, который манерно расхаживал, выгибаясь всеми своими членами, кругами в холле и так целый день. В «Кукушке» был танцующий дядечка…
Забавно. На часах 22:22. Внизу письма стоит 22-я страница из 22-х…
Отрывки из питерских писем.
На часах 22:22.
Это весьма загадочная для меня цифра и даже более чем. Преследует она меня десятый год, но я до сих пор не смог её для себя расшифровать. Это число стало навязываться мне ещё в Берлине, когда я там работал в далёком теперь уже 1998-м году. Я приходил после работы домой, заваливался в кровать и пытался придумать историю для своего персонального мультика… Рисовал-рисовал, но так за год ничего толком и не придумал. Лишнее доказательство кой-чего… Иногда я непроизвольно поднимал глаза на будильник и на нём неправдоподобно часто попадались эти четыре двойки. Иногда было даже такое — я что-то рисовал и в голову мне приходила мысль об этой временной точке, я глядел на часы и 22:22 было там как на заказ. Вторично я стал обращать внимание на это время, когда меня попросили УЙТИ ИЗ ДОМА в Ганновере. Мучился задачкой 15 месяцев. Теперь вот тоже самое здесь, в Питере. Я редко бываю в это время суток дома, но каждый раз кто-то потусторонний балуется этим совпадением, выгадывая паузы в моей работе, будто хочет мне что-то сказать, домигаться, а я всё не догадываюсь — что же именно мне следует понять.
Я даже пытался по аналогии с цифрой неонацистов 88 (88 = 8-я цифра алфавита «H» = получается «HH» = Heil Hitler) понять скрытый код. Получалось так: 22:22 = ББ: ББ, или 2+2:2+2 = 4:4 = Г: Г, или, сложив все двойки, = 8 = Ж, 22-я буква алфавита «Ф» = Ф: Ф. В результате получаем: ББББ, ГГ, Ж, ФФ. Произвольно смешиваю =
БГФБЖБФГБ
В полученной формуле присутствует БГ:), но также и ГБ:(
Что же тогда ФБЖБФ?! Моя версия:
БГ Финансирует Бывших Жён Благодаря Фондам ГБ
Глупость всё это, конечно, но тогда на фига они, цифры эти, меня ТАК часто преследуют?!.
Было и такое: я увидел на часах время 22:23 и не то чтобы разочаровался… но немножко пожалел о том, что «опоздал»…
22:21 не попадалось, но это тоже должно быть интересно по ощущениям. Типа отвожу глаза в сторону и так невзначай несколько секунд спустя… Бац, а вот вам и 22:22. ХЗЧ с головой происходит.
Ну и хрен с ним, с ней…
<…>
На часах 22:22. Что же это всё-таки значит?!
<…>
Вчера долго не мог заснуть. Повернулся к будильнику. На нём: 2:22. Цифры отражаются в полировке столика. Там в зеркальном виде другое число: 5:55. Без комментария.
<…>
22:22. Семь дней подряд. И ещё несколько раз ночью: 2:22… Чертовщина.
Веки мои ещё не разлепились в тот день. Утренний свет был не в силах справиться с ними. Осеннее солнце нежно грело их через миниатюрное окно спальни своей остывающей силой и это отлично контрастировало с морозным воздухом. Тело, расслабленное до предела, утопало в перине. Я — четырнадцатилетний мальчишка, охочий до ласки, но не получающий её, провожу свои выходные у бабушки с дедом. Абсолютный уют, несмотря на запах дачной сырости, регулярно вырывает меня из городской квартиры и манит к себе за полсотню километров от Питера в северном направлении в посёлок Рощино. Печка к утру как всегда остывает, и в комнату возвращаются духи древних обоев, ветхих занавесок и искалеченной временем мебели. Всё это становится достоянием моего носа. А запахи мне эти очень дороги. Я всегда обожал эстетику разрушения: ржавчину, гниющую древесину, лохмотья краски, битый кирпич, сгустки бумаги, трещины, царамины. Любил я это дело и глазом, и носом. Тем не менее, я охотно желаю вернуться в тот сон, из которого только что выпал. Вернуться в него нужно однозначно, т. к. несколько секунд назад я пытался втиснуть свою подростковую письку в девушку, после того как изрядно подержал в руках её грудь. Такое было возможно лишь во сне. Наяву мой сексуальный мир был куда трагичнее. То есть его вообще тогда не было. И тут я понял, почему нежное чудо меня покинуло. Уши мои прокалывал раздражающий, как комариный писк, звук. Бойкий шёпот моей тётки доносился из соседней комнаты. Она опять приехала спозаранку и что-то занудно рассказывала моей бабушке. Слов было не разобрать, да это, чёрт побери, и к лучшему. Мучительно хочется рухнуть обратно в сон, вернуться к женской коже, зарыться носом в копну волос и ласкать-ласкать… но раздражение от шёпота растет, и я окончательно просыпаюсь. Переворачиваясь с живота на спину, я задеваю холодные места простыни и одеяла. Брр! Накрываюсь с головой. Обильно дышу ртом, чтобы нагреть воздушный пузырь снова. Тёткин шёпот, лишь изредка переходящий в голос, не знает преград, он следует за мной через толщу перьевого одеяла вглубь ушной раковины, даже сквозь плотно прижатые к голове ладони. От рук уши начинают болеть, и от этого средства приходится отказаться. Если бы она не шептала, а всего лишь говорила вполголоса, или даже, если бы говорила в полный голос, я бы наверняка не обратил на этот акустический эффект особого внимания. Но она, как ей это всегда было свойственно, шептала-шептала-шептала. И это шипение было невыносимо. Бабушка время от времени вставляет своё «да», означающее внимание, но, наверняка ведь, думает о чём-то своём, не вникая в динамический бред сестры.
Теперь я не знал, что мне делать дальше. Выходить из спальни желания не было. Несмотря даже на то, что каждый раз, приезжая к бабушке и заставая меня у неё, тетя Нина щедро одаривала своего племянника то трёшкой, то пятирублёвкой. Я никогда не испытывал особой страсти к деньгам, и поэтому моя благодарность за подобные подарки всегда была неловкостью. Устраивать театральное представление со вступительным удивлением, хотя уже явно догадываясь о последствиях, когда вот уже виден её кошелёк, в нём роются, первым отказом от ненужных щедрот, отказом дальнейшим, заканчивающимся принятием денег с повторяющимися благодарностями… ну не мог я это сыграть!
В общем, я решил переждать ту беду и долежать до финала, когда незваная гостья (а бабушка никогда не приглашала никого к себе, все приезжали по собственной инициативе), нашептавшись вдоволь, удалится. Прошло полчаса. Находиться в постели стало невыносимо. За это время я насмотрелся на пейзаж за окном. Голые ветки яблони перед домом и чистое голубое небо, вот всё, что можно было увидеть в окне, лёжа в кровати. Начинала болеть спина. Я в очередной раз прошёлся взглядом по насыщенным узорам обоев, по маленькой почерневшей иконе в серебряном окладе (подарок тёти Нины моей бабушке), в который раз оценил размер 50-ти-литровой бутыли с самодельным вином и завершил свою утреннюю гимнастику для глаз на двух иллюстрациях Леонардо да Винчи. На них были изображены мадонны с младенцами. У одной из них была вынута грудь, которую сосал ребёнок. Я опять вспомнил о своём сне. Подобные подарки сновидений случались у меня не чаще, чем раз в два месяца. Мне было о чём грустить. Вместо того, чтобы баловать меня эротическими снами, мой мозг развлекал меня в снах ощущениями падения. Я тысячекратно испытывал этот ужас, человека летящего с огромной высоты и чувствующего себя обречённым. При падении больно не было, но было ощущение, будто боль вот-вот начинается, и вот остаётся лишь доля секунды до того, чтобы её ощутить во всей силе. Тут-то я и просыпался, либо проваливался в другой сон. Все вокруг говорили, что эти ночные полёты являются следствием моего роста. Возможно, отчасти так оно и было.
Шёпот за стенкой прекратился, но это не стало моим освобождением от родственницы-не-родственницы. Как раз наоборот, это был первый странный день в наших отношениях.
Вскоре пришла бабушка, чтобы разбудить меня. Мне пришлось сделать вид, что я был разбужен её приходом. Она сказала, что тётя Нина приехала поговорить со мной. Со мной?! О чём? Почему я не могу провести в покое мои банальные выходные без сюрпризов?..
Мне пришлось встать и одеться. Нехотя я вышел в гостиную, но там никого не было. Я пошёл на веранду. Она была также пуста. В окне я увидел тётку, прогуливающуюся перед домом.
