— А потом?
— Время покажет, что из меня выйдет… И где я буду тогда нужнее — в лесу, или на кафедре, или в научно-исследовательском институте. Лесничество же не монастырь; если уж постричься, то навеки. Впрочем, Ярышкин наш из монастыря и то ушел!
Мария Кирилловна рассмеялась:
— С вами, Тася, не соскучишься. А если серьезно… У вас есть своя научная тема, которая вас лично интересует?
— Есть. Меня многое интересует. Во-первых, лесная гидрология. В частности, отепляющее влияние рек на климат. В Сибири это особенно интересно проследить. Водоохранная роль леса… У меня ведь и дипломная работа была на эту тему. Я тогда изучила чуть ли не всю литературу по этому вопросу. Еще далеко не все сказано о гидрологической роли леса. Вообще, как это ни странно, глубокого познания природы леса еще нет ни в нашей науке, ни за рубежом. Затем… Ну, это уже мечта… Все равно, как если бы я мечтала полететь на Марс!
— Что ж, полететь на Марс — это уже реальный план. Мы еще будем читать об этом в газетах. Какая же у вас мечта, Тася?
Я с минуту помедлила. Говорить или нет? Даже Михаилу Герасимовичу я еще не говорила. Никому. Скажут: фантазерка! Но Марии Кирилловне я почему-то рассказала.
— Эта тема пожизненная. Коллективная в самом широком смысле, как содружество ученых всего мира. А если наше поколение не успеет… передадим, как эстафету, следующим поколениям. Проблема преодоления времени в лесоводстве!! Добиться, чтоб кедр вырастал не за сто лет, а за год-два. Вы только подумайте! У меня даже дух захватывает.
Мария Кирилловна пристально посмотрела на меня.
— Когда-то этой проблемой увлекся Василий Чугунов. Он мне писал.
— Вы разве переписываетесь?
— Редко. Одно-два письма в год. Мы же однокурсники. Так вот… Василий охладел к этой теме.
— Я не Василий! — резко возразила я. — Ему нужна выигрышная тема для диссертации. А мне — цель на всю жизнь. Для души!
— Не представляю… Как же вы приступите к этой теме? С чего начнете?
— Ну… еще не знаю. Мне кажется, при изучении стадийных изменений древесных пород можно найти способы управления ростом деревьев. В институте, где работает Василий, пошли по пути селекции. По-моему, это не тот путь.
Мария Кирилловна долго сидела задумавшись. Пламя костра отражалось на ее круглом ясном лице, опаленном солнцем.
— Конечно, вы найдете время для научной работы, но это будет нерегулярно, предупреждаю вас. Иногда у лесничих не хватает времени даже на то, чтоб сварить обед.
— Я понимаю. Но я сильная. И сумею найти время. Буду меньше спать.
— Вы… интересный человек, Тася!
Я невольно покраснела: не привыкла к похвалам. Мы еще долго разговаривали у костра. Мужчины крепко спали. Лес тоже задремал. Даже ветер где-то улегся спать.
— Надо хоть немножко поспать, — спохватилась Пинегина и зевнула. Мы перешли на плот и стали укладываться спать.
Я уже засыпала, когда Мария Кирилловна окликнула меня:
— Тася, я очень хочу, чтоб вы остались с нами. Но ваше заявление ни к чему вас не обязывает. До осени еще есть время подумать. И обдумайте, как следует. Ладно?
— Ладно! Только я все равно останусь.
— А ваша аспирантура? Михаил Герасимович огорчится.
— В аспирантуре можно учиться заочно. Михаил Герасимович поможет с литературой. Но вы пока ему не говорите, а то все лето будет убеждать возвратиться в Москву.
— Я ничего от вас не слышала, Тася. Выбирать — вам.
На топографической карте района Ыйдыги был помечен заброшенный рудник «Синий камень». Стрельцов рассказывал, что в двадцатых годах там были богатые россыпи золота, но за какие-нибудь пять лет россыпи были выработаны, и с рудника все ушли. Теперь, конечно, дороги туда заросли лесом, а бревенчатые избушки, в которых жили старатели, наверно, разрушились от дождей и снегов.
— Вы были на «Синем камне»? — спросила я Марию Кирилловну.
— Нет, не довелось.
— А в первую экспедицию по Ыйдыге?
— Надо было потерять целый день, а мы спешили. Начальник экспедиции Петров не разрешил.
— Ну вот, а теперь вы сами — начальник экспедиции. Давайте его рассмотрим. Ладно?
Мария Кирилловна охотно согласилась. Я была в восторге и с нетерпением ждала, когда мы подойдем к «Синему камню». Он был расположен на мелкой речонке Забияке, впадающей в Ыйдыгу повыше устья километров на шесть.
Но Забияки мы достигли поздно вечером и сразу после ужина улеглись спать. Проснулась я от нетерпения раньше всех, наскоро искупалась в ледяной Ыйдыге и стала разводить костер. Едва я нажарила оладий (Мария Кирилловна еще с вечера поставила тесто) и сварила крепкий кофе со сгущенным молоком, как все уже проснулись. За завтраком было решено, что в лагере останется Ярышкин, он не протестовал. Решили по пути поохотиться. Стрельцов и Пинегина захватили с собой ружья. Набрали еды и двинулись в путь. Но сразу же натолкнулись на непроходимые заросли жимолости, голубики, шиповника и синей смородины-охты.
— За ягодой недалеко ходить, — пошутила Мария Кирилловна, — сварим чудесный кисель из охты, но пройти здесь без топора невозможно.
Стрельцов тут же вернулся и захватил топор. Заткнул его за пояс. Признаться, с ружьем и топором он походил на атамана разбойников или, выражаясь более современно, на главаря банды. Все-таки прошлое кладет свой отпечаток. На Стрельцове были кирзовые сапоги, ситцевая рубаха, видавшая виды фуражка.
— Можно пройти по ручью, — предложил он.
Действительно, Забияка оказалась мелководной — в самых глубоких местах по колено, — струилась неторопливо и добродушно и совсем не оправдывала свое название. Вода была хорошо прогрета солнцем, совсем не то, что в Ыйдыге.
Пошли по песку, вдоль ручья. Солнце только что взошло. Трава и кусты еще сверкали росой, а в воздухе уже мерцала голубоватая дымка: опять необычайно жарким будет день. В небольшой усыхающей протоке прыгали длинноногие кулики. Отовсюду слышалось гоготанье гусей, кряканье уток, крики множества птиц. Над нами парили в воздухе белоснежные чайки. На песчаных отмелях темнели влажные следы сохатых, росомахи, оленей, рыси. Безлюдная тайга эта была перенаселена зверьем и птицами, которые, кажется, чувствовали себя без человека превосходно.
Среди могучих — в два-три обхвата — кедров и лиственниц ярко выделялись высокие скалы. Никогда я не видела в природе такой яркой расцветки: красные скалы, синие скалы с зелеными, синими, желтыми натеками, чистоты и блеска драгоценных камней. Вдоль ручья валялись огромные синие, желтые, черные камни с вкрапленными в них кристаллами свинцово-серого цвета. Кузя все время ахал от восторга и то и дело щелкал фотоаппаратом. Мария Кирилловна с удивлением рассматривала камни.
— На обратном пути надо взять образцы, — сказала она, — да послать геологам. Все эти синие и зеленые налеты — признаки руды!
— Золотишко все тут повыбрали! — заметил Стрельцов, оборачиваясь. Он шел впереди, выбирая путь.
— Кроме золота, могут быть другие металлы, которыми тогда, сорок лет назад, не заинтересовались, — возразила Пинегина.
Вначале мы оживленно переговаривались, но постепенно как-то примолкли, подавленные дикостью и безлюдьем. Уже месяц, как мы были в самом сердце тайги, и я все не могла ее разгадать, потому что она бесконечно менялась. И если она была чем-то живым, то это живое обладало неисчислимым множеством душ — многоликая, разная, непонятная и прекрасная. Но еще ни разу тайга не представала передо мной вот такою: первобытной, непокоренной, свободной и страшной.
Все было в движении, все трепетало, жило, сверкало, источало аромат и тянулось к небу. Горячий сухой ветер раскачивал вековые деревья… Нет. Неохватные, массивные, потрескавшиеся стволы их, ушедшие глубоко в землю, стояли неподвижно, как мощные колонны, на глубоком фундаменте, подпирающие голубой свод небес, но ветви извивались, хлестали друг друга, сыпалась в воду хвоя, а в вершинах что-то гудело протяжно и низко, как орган. Вода звонко журчала, цепляясь о старые обомшелые коряги и странной расцветки камни. Мы шли молча, следуя извивам ручья и косясь на темные заросли, откуда веяло холодной прелью.
Лес неохотно расступался перед нами и сразу смыкался за спиной. И был непонятен, как если бы мы шли по неведомой планете. Нет, мы шли, конечно, по нашей, русской земле, но будто много веков назад. Мне вдруг вспомнилось одно предание, читанное еще в детстве. Когда татары разгромили и обезлюдили древний Киев, он зарос дремучим лесом, заросли все дороги к нему, и долгих триста лет только зверь мог продраться сквозь колючие заросли, чтоб пробежать по древним улицам, где даже дома заросли мощными дубами. Помню, на меня это произвело неизгладимое впечатление… И вот теперь я была свидетелем, как лес поглощал заброшенный рудник.
