— Ты сама постоянно употребляешь такие слова.
— А может, ты постепенно становишься на меня похожа?! Если это так, то хуже меня тебе роли не найти.
Она злится:
— А может быть, это ты постепенно становишься на меня похожа? Именно это тебя бесит и пугает.
— Вставай, пойдем в бар. Посмотрим на этого Дональда Карра.
Она нагло смотрит на меня:
— Или пропустим по парочке рюмок, если мне захочется.
Ах, как мы командовать умеем.
— Как пожелает ваше наследное высочество. Я всего лишь ваша компаньонка.
Ее глаза победно блестят, и она говорит:
— Прошу вас пройти вперед. Сегодня я буду вашей компаньонкой.
* * *
Дональд Карр — высокий и очень красивый человек атлетического сложения. Редкие светлые волосы, толстые усы, подчеркивающие аккуратный нос, карие глаза, горящие неподдельным интересом, когда он смотрит вам в глаза. Немножко напоминает Хэмфри Богарта, когда кривовато, но пленительно улыбается. Слова так и перекатываются у него во рту, быстрые и небрежные, хотя каждое его слово имеет большой вес.
Он остроумен и весел. Любую неудачную шутку в свой адрес он тотчас делает удачной. Так как веселые мужчины — те, что могут быть веселыми без пошлых шуток, — превращаются в вымирающий вид, обычно я даю увлечь себя болтовней. А еще я рада, что не поссорилась с девочкой. Вскоре бар наполняется нашим смехом.
— Вы позволите?
Поворачиваю голову и вижу, что Мэри Джейн ждет, что я подвину стул и дам ей пройти. Ее глаза стали серо-металлического цвета, и я в тот же миг понимаю, что, внезапно появившись в баре с девочкой, порушила ее планы на вечер с Дональдом Карром.
Девочка пьет из огромного стакана колу через соломинку и раскачивается на стуле. Мы с ней переглядываемся. Девочка с издевкой смотрит на Мэри Джейн и нахально усмехается.
Когда Мэри Джейн уходит, придвигает стул к столу и говорит:
— Все время тырю у нее виски, а она и ухом не ведет!
— Молодец! Поздравляю! — ворчу я.
— В прошлом году я читал интересную статью, как раз о тебе, — говорит Дональд Карр. Он намерен растопить лед.
— Статья была про детей, употребляющих алкоголь? — язвит она.
— Нет. Статья была о твоей выставке в Берлине.
— Я не открывала в Берлине никаких выставок, — сердится она. — Не путайте меня с Микки Маусом!
— Ну ладно! — улыбается Дональд Карр. — Только и ты не спутай меня с Дональдом Даком!
Девочка улыбается. «Я нарисовала только одну картину. „Казнь китайца, съевшего панду“. Даже еще не закончила ее. Но картина получается ничего», — и взволновано поворачивается ко мне:
— Я права, ничего картина, да?
— Ты очень, очень хороший художник, — говорю я.
Ее глаза сияют, и она говорит:
— Нет, дорогая моя, нет, — и указывает на меня пальцем Дональду Кару:
— Она — моя компаньонка. Она будет со мной всегда, до конца моей жизни.
Чувствую, как во мне что-то натянулось — что она себе позволяет, эта девчонка? Только до конца твоего путешествия…
Мэри Джейн возвращается к нашему столу, приведя в порядок свои нервы и себя. Она полна решимости атаковать и ликвидировать меня. Она во всеоружии. На ней льняной брючный костюм желтого цвета. Она проходит на свое место, явно довольная тем, что выглядит лучше меня, и награждает меня презрительным взглядом.
— Ненавижу желтую одежду, — вдруг выпаливает девочка. — На картинах этот цвет смотрится красиво. А на людях — кошмар. Чего ты вдруг так вырядилась?
— Пожалуйста, — говорит Мэри Джейн, отбрасывая ей челку со лба, — о чем мы с тобой договаривались?
— Ты что, издеваешься? Чтобы я помнила, о чем я с тобой договаривалась? Чтобы опустилась до такого?
— С вашего позволения, — поднимается Мэри Джейн. — Хочу немного прогуляться по палубе и подышать свежим воздухом. Вы ее уложите спать, хорошо?
Я растерянно киваю. Дональд Карр вдруг ни с того ни с сего вскакивает: «Я пойду с вами».
На душе заскребли кошки ревности, но я виду не подаю: «Доброй ночи!».
Смотрю им вслед и — о боже! — входят Парвати Норан, пожилой миллионер и Капитан.
Вдруг перед нашим столом как из-под земли вырастает любовник писателя. Выплескивает в лицо девочке бокал вина. Он пьян в стельку и при этом хохочет.
Девочка вытирается рукавом рубашки и кричит: «Придурок! Грязный придурок, что ты себе позволяешь, урод! Ты, гомик мерзкий!»
Я хватаю ее за рукав:
— А тебе можно было обливать его вином? Ну-ка быстро закрой рот!
А она продолжает кричать, как сумасшедшая:
— Придурок! Козел! Мерзкий гомик! Подстилка!
Размахнувшись, бью ее по лицу.
Около нас появляется Капитан. Подняв огромные руки, он кричит:
— От вас постоянно один позор! С того момента, как вы появились на нашем корабле, у нас одни неприятности, позор и грязь. Вы — не человек. Вам не важно ничто прекрасное, ничто великое, ничто чистое. Вам важна только грязь, в которой вы пребываете…
— Успокойтесь, господин Капитан, — авторитетно вмешивается пожилой миллионер. — Ориентируясь по предположениям, невозможно достичь точных результатов. Чтобы сделать правильные выводы, прежде всего, нужны верные данные. А сейчас, пожалуйста…
— Откуда вам знать?! — гремит Капитан. — Вы думаете, так легко — знать, что я знаю, видеть, что я вижу, делать, что я делаю?
Девочка сгибается чуть не до пола. Ее рвет. Спазмы прекращаются, я поднимаю ее голову за подбородок: моя малютка плачет навзрыд.
Хватаю ее за талию и с силой поднимаю; мы кое-как встаем из-за стола.
— Вы не можете и дальше так себя вести!!! Я вам не позволю!!! Не позволю так обращаться со мной и с моим кораблем!!! — не унимается Капитан.
Мы добираемся до двери, но я оборачиваюсь, чтобы крикнуть: «Да пошел ты, дебил!!!»
Дотаскиваю ее до каюты.
Закрываю дверь, и тут она принимается говорить сквозь всхлипывания:
— Как ты могла?! Ты при всех… При всех ударила меня! КАК ТЫ МОГЛА?! КАК ТЫ МОГЛА ЭТО СДЕЛАТЬ?! Этот урод плеснул в меня вином. Сколько еще можно меня унижать? Скажи мне, сколько?!
— Знаешь, сколько можно унижать человека? — тихо говорю я. — Ровно столько, сколько он унижает других. Пока ты не перестанешь унижать людей, будут унижать тебя! И ты должна смириться с этим! Слышишь ты меня, дуреха? Ты должна смириться!
— Перестань! Я не желаю слушать! — она подбегает и бросается мне на руки. Тельце дрожит, как у пойманного голубя. Мы валимся на кровать. Она так сильно прижалась к моему лицу, что ее слезы попадают мне на губы; я облизываю эти горячие соленые капли. Потихоньку ее дыхание становится ровнее; наконец, она засыпает. Пытаюсь осторожно встать. Не открывая глаз, она просит: «Не уходи». Обняв ее, пытаясь не дрожать и уснуть, бормочу: «Ты должна смириться. Ты должна смириться».
…Я с Дональдом Карром.
Откидываю голову. Он осыпает мою шею поцелуями. Меня обдает жаром.
— Эй, хватит спать!!!
…Нахожу губами мочку его уха. Беру в рот. Покусываю.
— Сколько можно дрыхнуть! Вставай!
Чей-то голос разрывает нашу тишину.
Кто-то яростно раздвигает занавески. В глаза ударяет свет.
Зажмурившись, переворачиваюсь на другой бок.
Кто-то уставился на меня!
Хочу вернуться в сон.
— Ты вообще знаешь, сколько времени?!
— Что, поспать нельзя?
— Уже одиннадцать, — заявляет она. — Целых два с половиной часа уже жду, пока ты проснешься.
Сажусь.
— Сиди, не вставай, — командует она. — Я велела принести завтрак сюда. Ой, знаешь, почему я тебя разбудила? Хочу тебе сон свой рассказать! Правда, ничего такого, обычный страшный сон, но все-таки. А тебе что снилось?
— Ничего. Я моментально забываю сны.
Она идет в ванную. Открывает воду.
— Знаешь, пока ты дрыхла, я почти закончила «Танго танцуют вдвоем», — перекрикивает она шум воды. — Но еще не хочу никому показывать. Я ее спрятала. Когда закончу, всем покажу.
— Мэри Джейн знает, что я сегодня спала здесь?
— Не слышу, что ты сказала? — она выходит из ванной.
— Мэри Джейн знает, что мы спали вместе?
— Знает. Во время завтрака видела ее с Дональдом Карром. Обычно в таких случаях она устраивает мне разборку. Но сегодня она, ясное дело, подобрела, потеряла мозги, и даже если я упаду в бассейн и утону, ничего не заметит.
— С чего бы тебе вдруг падать в бассейн? — иду в ванну и умываюсь холодной водой.
Принесли завтрак.
— Я боюсь воды. Поэтому к воде меня не подпускают. Особенно Мэри Джейн. Ой, видела бы ты ее лицо, когда я сказала ей, что сегодня весь день буду с тобой. Нет в мире гаже картинки, чем влюбленная женщина. Такое не нарисуешь.
Нервно отвечаю ей:
— Ты неправа. Если художник хороший, то и влюбленную женщину он изобразит прекрасной. Скажем, в «Анне Карениной» женщина влюблена, но безобразной не кажется. А ты, значит, всех, кроме матери… — тут я поспешно смолкаю, не договорив: слишком опасна тема. — А ты, значит, не любишь влюбленных женщин. Каренина, конечно, — роман про Левина, то есть про самого Толстого. Но я лично читала эту книгу только ради сцен с Анной.
