Я умираю от слюноотделения, я теряю нить разговора, я вдыхаю и забываю выдыхать! Это блюдо – моя индульгенция и фата-моргана, моя малая родина и застарелый опиум для народа. Я получила медаль в школе и звание лучшего читателя в районной библиотеке – только ради этого. Бабушка гордится моим высоким общеобразовательным уровнем и заманивает меня на наши воскресные беседы едой, против которой не возражает сам Будда.
Итак, я теряю нить разговора, вожделея и предвкушая. А в это время старушка продолжает рассказывать о своей нелегкой жизни. Очухиваюсь я, когда Ренуар и коэффициенты плавления перестают мелькать в разговоре. А через несколько минут возникает стойкое ощущение театра абсурда с сумасшедшими актерами.
Бабушка (громко колошматя пестиком в кастрюле с картошкой):
– … А я говорю – нет, почему это я не должна пользоваться благом?! Если есть варианты с мячом и гимном, то почему бы не сделать розовые рюшечки, а? Или я не Клавдия Максимовна?!
Я (глядя на зовущие меня котлетки):
– Я совершенно согласна с тобой, Клавдия Максимовна! Вот если бы ты была Циля Махмудовна – тогда, конечно, вопрос стоял бы по-другому… А так – получается какая-то дискриминация!
Бабушка (в сердцах взмахнув колотушкой и заляпав горячим пюре окно):
– … А этот молодой человек мне и говорит – «не слишком ли вы замахнулись, бабуля? Мы можем замуровать вас хоть в хрустальный саркофаг, только вот спящей красавицы из вас все равно не выйдет! Формат не тот!»
Ты представляешь – он мне еще намекает на мой возраст, сопляк! (пюре уже взбито до состояния воздуха, но бабушка все еще не может остановиться).
Я (окончательно потеряв представление о предмете разговора):
– А мне, например, хрустальный саркофаг тоже не нравится. Кто его чистить будет? Он же мутнеет! Может быть, молодой человек прав?
Бабушка (негодующе шлепнув котлеты мне на тарелку):
– Вот ты и будешь чистить! Ты же мне внучка! Но самое печальное, что по техническим причинам я не смогу вам петь! И больше никогда вы не услышите на праздники моего голоса!
Я (проникнувшись огромной благодарностью к неизвестному молодому человеку, который лишает нас бабушкиного пения):
– Это ничего! Мы будем вспоминать твой голос часто-часто! Мы даже сами можем петь для тебя твои любимые песни!
Бабушка:
– Я! Буду лежать! В гробу! Не в силах вымолвить ни слова! А вы – голосить и радоваться, что можете своими нестройными голосами мучить мой абсолютный слух?! Не дождетесь!!! Пока они не сделают аудиосистему – умирать не собираюсь.
Я (хрипя от застрявшей в горле котлеты):
– Так ты собиралась петь нам из хрустального гроба?!
Бабушка:
– А то откуда же еще?! Уж не из мавзолея, это точно! И не мечтайте, что вы меня закопаете, несчастную и бессловесную, а сами будете приходить ко мне раз в год с чахлыми цветочками и банкой засохшей зеленой краски для кривой оградки! (Тут бабушка начинает громко всхлипывать.)
В процессе утешения старушки и дальнейшего поедания котлет выясняется страшное. На днях бабуля прочла заметку про американские мавзолеи и загорелась идеей облагородить свой уход. Иногда я вот думаю – как было бы хорошо иметь неграмотную бабушку, а?
В газете «Счастливая старость» писали, что любая нью-йоркская старушка при наличии скромных пенсионных накоплений может позволить себе почетно лежать в пятиэтажном мавзолее со стеклянной крышей и двумя водопадами. Моя уязвленная бабушка, вооруженная свежей прессой, за один день довела до белого каления сотрудников всех похоронных агентств города. Траурные менеджеры с тихими скорбными голосами минут через пятнадцать срывались на стоны и высокий фальцет.
– Удивительно нервные и несдержанные сотрудники, совершенно не умеющие удовлетворять запросы усопших, – резюмировала бабуля, жизнерадостно поедая третью котлетку.
Оказывается, по примеру американских пенсионерок, старушка хотела выкупить себе индивидуальный склеп в современном колумбарии и оформить его по собственному вкусу. Прочитав, что футбольным фанатам украшают ниши мячами, а поклонникам Одри Хепберн можно транслировать на экран фильмы с участием кинозвезды, бабушка решила, что хочет много меньше. И затребовала украсить ее персональную нишу розовыми обоями, семью слониками на кружевной салфетке и записать диск с ее песнями для посещения родственников. А также установить программу автодозвона с предупреждением, если ее будут посещать реже, чем раз в два месяца.
Бабушка выхватила у меня котлетку и поволокла в комнату, где стребовала с меня страшную клятву на радиоле «Прибалтика». Что именно я буду самоотверженно прослушивать диск с бабушкиными песнями хотя бы два раза в год. На ее и мой день рождения. После чего мне захотелось заказать себе индивидуальный склеп со звуконепроницаемыми стенками.
Клятвы на радиоле – любимое бабушкино развлечение. Это и есть вторая достопримечательность ее квартиры. Бабуля завещала мне этот чудо-инструмент еще лет пятнадцать назад, перед операцией по сведению родинки на губе. Торжественно объявив об этом на прощальном родственном ужине (с котлетками). Все собранные родственники прослезились от умиления и обещали помочь мне перевезти радиолу – если что…
«Если что» не случилось, и радиола продолжала радовать бабушку своими многочисленными достоинствами. Во-первых, она незаменима для раскладывания на ней кружевных салфеточек и расстановки искусственных цветов. Во-вторых, именно из-за радиолы бабушка не заводит кошек (которых и я терпеть не могу!). Ведь кошка непременно прыгнет на радиолу со шкафа, и тонкие ножки антикварного инструмента с хрустом подломятся. В-третьих, радиола напоминает старушке о бурной молодости и многочисленных попытках развода со вторым мужем. Я много раз слушала рассказы о том, как «этот подлец меня хотел унизить и выбросить с балкона, но я была очень гордой. Я ушла, забрав ковер, ребенка и радиолу. А что – я должна была оставить подлецу музыкальный инструмент? Чтобы он радовал своих баб моей Шульженкой?!»
Я тщетно пыталась выяснить – как же можно было тащить на себе ковер 1,5x2 метра, радиолу с ножками и весьма упитанную трехлетнюю дочь, но тут бабушка пояснений не давала. Или очень туманно говорила – «была бы ты на моем месте – еще и шкаф утащила бы!» А когда бабушке соседки доложили, что «подлец» все-таки кого-то привел, страстная бабушка искромсала бывшее супружеское ложе. Ну и одежду «подлеца» заодно. После чего ей стало намного легче, и она пошла слушать музыку на радиоле.
И вот эта чудесная вещь все еще работает. На ней можно крутить пластинки, предварительно протирая их специальной фланелькой, а можно слушать иностранные голоса. Когда я остаюсь у бабушки на ночь, объевшись котлеток и вишневого киселя, она разрешает мне, как главной наследнице, включать радиолу и крутить в темноте ручки. Резкий немецкий, высокий китайский, гортанный французский… Я чувствую себя далеким полярником, которому мир доступен только через голоса. Сразу хочется выучить азбуку Морзе, уехать на Камчатку, испытать шторм на «ревущих сороковых» и выжить на арктической зимовке… Пробираюсь на кухню, пью сгущенку из дырочек в банке, сижу на подоконнике и мечтаю.
А утром бабушка неизменно кормит меня блинчиками с остатками съеденной ночью сгущенки и сообщает свежие планы. Она едет в гости! К подруге! В Одессу! «В город ветра, моря, шаланд с кефалью и Оси Бендера – лучший город на свете!»
Одесский вариант бабушкиных путешествий мне нравится больше, чем предыдущий – турецкий. После которого бабуле писали письма на плохом английском горячие турецкие поклонники. В Одессе же бабушкиной невинности ничего не угрожает – там много мужчин яркой семитской наружности. А их бабушка не любит из эстетических соображений. Маленькие кривоногие турки ей почему-то оказались ближе.
Самые яркие бабушкины впечатления об одесских мужчинах уместились в одной ее телефонной фразе: «Боже! Эти потные заплывшие поясницы!». Все остальное бабушка долго и со вкусом расписывала по возвращении. По ее словам, самое прекрасное в одесских мужчинах – это то, как они на нее смотрели. Но даже зазывные взгляды приморских красавцев не сломили сопротивление вдовы -эстетки.
– Но все же, бабушка, почему?
– Представь себе, подходит ко мне Миша Жванецкий, которого я люблю всем сердцем, – тут бабушка хватается за левую грудь и романтично закатывает глаза, – и говорит – «Клава! Вы – мечта всей моей бурной жизни! Я не встречал женщины прекрасней Вас, Клавдия! Станьте моей! Под этим звездным одесским небом, в горячем дыхании южной ночи!»… а у самого – ноги в пляжных шлепанцах поверх носочков. А носочки эти закатаны руликом! Как твоем далеком пионэрском детстве!.. Конечно, я вынуждена отказать Мише из эстетических соображений!
Я представляю Жванецкого с неизменным потертым портфелем в руке и сползающих носках, грязно домогающегося моей родной бабушки, и теряю дар речи…
