Уилл захлопал на нее глазами. За спиной у него по-прежнему торчала официантка (или она, как и миссис Стовер, называлась здесь диетологом?), поэтому пришлось углубиться в изучение меню:
ЗАВТРАКВторник, 12 ноября, 1907
– Как насчет закуски, мистер Лайтбоди?
Уилл оглянулся и увидел не одну, а сразу двух грудастых, пышущих здоровьем девиц – официантку и диетолога. Их широкие, простодушные лица, казалось, были отмечены неким тайным знанием, в которое их посвятил несравненный Шеф и кумир.
– Меня зовут Евангелина, – сказала та, что повыше ростом. – Я буду руководить вашей диетой. А это, – она показала на вторую девушку, – Гортензия. Она будет вашей официанткой. Если позволите, я объясню вам содержание меню. – Она откашлялась. – Надеюсь, вы обратили внимание на колонки цифр, напечатанные справа от названий блюд…
Уилл вцепился в меню так, словно это была веревка, протянутая над ямой с крокодилами. Соседи по столу молчали, почтительно наблюдая за его выражением лица: речь шла не просто о еде, то была высокая наука.
– Итак, – продолжила Евангелина. – Если сложить все цифры, стоящие справа от названия блюда, вы получите общую сумму калорий. Итог нужно написать внизу каждой из колонок. Подчеркните выбранные вами блюда, подпишитесь внизу, а потом отдадите вашему врачу. И так после каждой трапезы. Видите, как все просто?
– Вижу, – согласился Уилл, переведя взгляд с диетолога на мисс Манц, а потом и на всех остальных. – В общем, да…
– Ну что ж, – жизнерадостно сказала Евангелина. – Тогда повторю свой первый вопрос: как насчет закуски? Могу посоветовать вам наттолиновое желе или протозовые пирожки. Самая уместная пища для человека в вашем состоянии.
Уилл провел рукой по волосам. Желудок начинал ерепениться, как старый враг, загнанный в угол, но не собирающийся сдаваться без боя.
– Знаете что, – пробормотал Лайтбоди. – Я, пожалуй, тостик возьму. И еще воды. Да, стакан воды.
– Тостик? – хором воскликнули девицы, всем своим видом изображая шок и недоверие.
– Но послушайте… – начала высокая, однако тут же сменила тон. – То есть, конечно, мы можем сделать вам тост, если угодно. Но, сэр, я бы порекомендовала вам кукурузную кашу, коричневый суп и оладьи из чернослива. Это уж самый минимум. Вы правильно поступаете, что не хотите переедать, однако для того, чтобы очистить организм от яда, нужна обильная и здоровая пища.
Тут в разговор вмешался англичанин:
– Это правильно, старина. Нужно прочищать организм. Вам тут всю внутреннюю флору поменяют, уж можете мне поверить. – При этих словах почему-то весь стол покатился со смеху. – А вы должны им помочь.
Уилл покраснел. Флора? Какая еще к черту флора? А чего стоит это меню! Полнейшая чушь! Наттолиновое желе, протозовые пирожки, какая-то мелтоза, белки, желтки и прочая дребедень. Такой же дрянью питалась и Элеонора. Все это очень мало походило на нормальную еду. Лайтбоди выпятил вперед челюсть и свирепо уставился на официантку.
– Тост, – повторил он непреклонно. – Сухой. И больше ничего, большое спасибо.
Присмирев, девицы ретировались. Когда же Лайтбоди снова повернулся к столу, его взгляд встретился с напуганными желтыми глазами мисс Манц. Барышня, впрочем, тут же повернулась к русскому астроному и завела разговор о погоде:
– Какая необычно холодная погода, не правда ли?
Англичанин принялся разглядывать манжеты на рубашке, а миссис Тиндермарш занялась изучением заоконного пространства. Что до Хомера Претца, то он сосредоточенно жевал нечто, плохо поддающееся зубам. Именно в эту минуту относительного спокойствия Уилл снова подумал об Элеоноре. Где она? Почему она не подошла пожелать ему доброго утра? Или метод Келлога в том и состоит, чтобы вбивать клин между мужем и женой? Разделять и властвовать? Ну уж нет, не станет Уилл Лайтбоди рассиживать тут и грызть тост в отдалении от жены!
Он как раз собирался встать, когда снова появилась официантка. Принесла ему тост, а миссис Тиндермарш – кумыса. Уилл неохотно опять опустился на стул, все оглядываясь, не появится ли Элеонора. Увы, ее не было. Дам в зале было предостаточно, буквально сотни – в возрасте от пятнадцати до восьмидесяти лет, причем все разодеты по самой последней моде (разумеется, с учетом предписаний обожаемого Шефа). Все наслаждались здоровой пищей и светским общением. Болтовня слышалась отовсюду, она наэлектризовывала воздух и сливалась в некий стройный гул, словно жужжание насекомых в летний вечер. Лайтбоди наклонился и с отвращением поднес ко рту тост.
Разок откусил – и сразу началось ворчание в желудке. Вернее, не ворчание, а рычание, да еще со злобным шипением, словно сунули палку в клетку с хищником.
– Не робейте, дружище! – воскликнул англичанин, выставив на всеобщее обозрение свои лошадиные зубы.
Мисс Манц прикрыла губки хорошенькой зеленой ручкой и хихикнула. Уилл кисло улыбнулся, захрустел хлебцем.
Когда он жевал второй кусок, а желудок уже превратился в Везувий, на плечо ему опустилась чья-то рука. Лайтбоди обернулся и увидел, что над ним нависает необъятная физиономия, похожая на китайский фонарь. Физиономия принадлежала румяному седовласому джентльмену, напоминающему комплекцией доктора Келлога – такому же коротенькому, плотненькому и пузатенькому. Джентльмен положил Уиллу руку на плечо, озабоченно нахмурился и поцокал языком.
– Нет-нет-нет-нет, – зачастил он, предостерегающе воздев палец. – Вы все делаете совершенно неправильно.
Уилл оторопел. Они что, знакомы? Он пригляделся к выпученным голубым глазам, увесистой челюсти, обесцвеченным волосенкам, венчавшим тыквообразную голову… Пожалуй, это лицо было ему знакомо…
– Жуйте, – сказал мужчина, словно отдавая приказание, а потом еще и визгливо прикрикнул: – Жуйте же! Работайте зубами! Флетчеруйте!
Он снял руку с Уиллова плеча и показал на огромный лозунг, висевший над входом в столовую. Жирные черные буквы, фута по три каждая, вслед за коротышкой призывали:
ФЛЕТЧЕРУЙТЕ!
Только тут до Уилла дошло. Это был сам Хорейс Б. Флетчер собственной персоной, во всей своей челюстно-жевательной славе. Разумеется, Лайтбоди знал этого человека. Да и кто в Америке его не знал? Флетчер был гением натуристики, открывшим миру главный принцип крепкого здоровья, диеты и пищеварения: жевание. Жевание – ключ ко всему. Флетчер утверждал (а доктор Келлог безоговорочно соглашался с ним), что панацея от всех желудочных недугов и расстройств пищеварения – полное перемалывание пищи в ротовой полости. Пищу следует размельчить челюстями пятьдесят, шестьдесят, даже семьдесят раз – пока она не превратится в кашицу, и тогда «пищевые ворота» раскроются, с радостью приняв полностью обработанный корм. Все светила пищевого тракта встретили это простое, но грандиозное открытие воплями восторга. И вот титан жевания, герой зубов и челюстей стоял возле Уилла Лайтбоди посреди огромного зала, кишевшего выдающимися личностями. Великий человек лично обучал Уилла высокому искусству пережевывания тоста. И Лайтбоди проникся торжественностью момента.
Он стал жевать медленно и вдумчиво, как никогда прежде, а мелодичный учительский голос Хорейса Б. Флетчера отсчитывал вслух: «…десять, одиннадцать, двенадцать, вот так, тринадцать, четырнадцать, да, да». Уилл старался изо всех сил, а сильные толстые пальцы Великого Жевателя нежно взяли его за шею и пригнули голову вниз, как того требовала классическая флетчерская поза. Уилл жевал, жевал, жевал, жевал. После двадцати у него вдруг заболел нижний резец; на счете «двадцать пять» онемел язык; на тридцати кусочек тоста превратился в кашу; на тридцати пяти – в воду; на сорока заболела челюсть, а крошки смешались со слюной. Потом они вдруг взяли и чудодейственным образом растворились.
Весь стол наблюдал за этой процедурой в полном молчании. Когда священнодействие закончилось и Уилл осторожно поднял голову, Великий Жеватель одобрительно хлопнул его по спине, подмигнул пронзительно-голубым глазом и с довольным видом зашагал прочь. Уилл увидел, что миссис Тиндермарш смотрит на него с лучезарной улыбкой, да и все остальные соседи по столу тоже. Казалось, сейчас они разразятся аплодисментами. Уилл не мог взять в толк – с чего такое воодушевление из-за обычного жевания, но ему все равно было приятно, и он застенчиво улыбнулся, готовясь исполнить этот номер на бис.
Но анкора не состоялось. В этот самый миг из гула голосов выделился один-единственный, знакомый Уиллу не хуже, чем его собственный, и Лайтбоди дернулся на стуле, будто пронзенный током. Элеонора! Он вскочил на ноги (стул отлетел в сторону) и принялся озираться вокруг. Ее голос вновь донесся до него. Жующие головы поднимались и опускались над тарелками, подавальщицы подавали, диетологические консультанты консультировали. Уилла вдруг затошнило от страха.
