— Это на сербохорватском.
— Я вам не верю.
— Тогда пеняй на себя. Мы скажем Ноно, пусть он ею займется.
— Симон, это правда?
— Понятия не имею, но, зная эту парочку гарпий, скажу, что все возможно.
Теперь Венсан порозовел.
— Нет, вы серьезно? Она что, правда приедет послезавтра?
Симон приготовился отъехать.
— Автобус в восемнадцать сорок! — уточнила Лола.
— Остановка напротив Пидула! — заорала я поверх ее плеча.
Когда Венсан исчез в зеркальце заднего вида, Симон окликнул меня:
— Гаранс!
— Что?
— Не Пидул, а ПидуН!
— Ах да, верно. Прости. Ой, смотрите, Ноно! Симон, сбей его, умоляю!
Мы ждали, когда машина выберется на автостраду, чтобы прослушать подарок Венсана.
Лола наконец решилась спросить у Симона, счастлив ли он.
— Ты спрашиваешь из-за Карины?
— Н-ну… отчасти…
— Знаете, девчонки… Дома она гораздо мягче… Вот при вас она выпускает когти. По-моему, она просто ревнует. Она вас побаивается. Думает, что я вас люблю больше, чем ее и… в общем, вы для нее олицетворяете все то, чего нет в ней самой. Ее сбивает с толку, что вы веселитесь как ненормальные. Вроде тех девушек из Рошфора…[55] Я думаю, она сильно закомплексована. Ей кажется, будто для вас жизнь — это как переменка на школьном дворе и вы по-прежнему остались хулиганками, которые потешаются над такими, как она, отличницами и пай-девочками. Которым только и остается стоять в сторонке и втайне восхищаться вами, хорошенькими, озорными и дружными не разлей вода.
— Эх, знала бы она… — бросила Лола, прислоняясь к окну.
— Да в том-то и дело, что она не знает. Рядом с вами она чувствует себя совершенно чужой, отвергнутой. Конечно, временами с ней бывает трудновато, но все равно я очень рад, что она моя жена… Она мне помогает, толкает меня вперед, заставляет проявлять инициативу. Не будь ее, я бы до сих пор возился со своими кривыми и уравнениями, это уж точно. Жил бы в каморке для прислуги и корпел над квантовой механикой!
И он смолк.
— А потом, она ведь все-таки подарила мне такую замечательную парочку…
Едва мы проехали через пункт уплаты дорожного сбора, я подключила iPod к магнитоле.
— Ну-ка паренек, что ты мне тут поназаписывал?
В машине расцвели доверчивые улыбки. Симон ослабил свой ремень безопасности, чтобы дать побольше места музыкантам, Лола опустила спинку сиденья, и я этим воспользовалась, чтобы прижаться щекой к ее плечу.
Марвин в роли мсье Луаяль[56]: «Here my Dear… This album is dedicated to you». Роскошная версия Pata Pata Мириам Макебы[57], от которой просто мороз по коже; Hungry Heart из Body Surfing Boss[58] — потому что вот уже пятнадцать лет как при первой же ноте этой песни у нас ноги сами пускались в пляс; далее по списку The River — отрада сердца, изголодавшегося по любви; Beat It покойного Бэмби[59] — на полную громкость и вперед, лихо лавируя между машин; Friday I’m in Love группы The Cure, не иначе как в честь — пардон, я сделаю потише! — нашего прекрасного уик-энда; Common People группы Pulp — их песни научили нас английскому в тысячу раз лучше всех преподавателей вместе взятых. Боби Лапуэнт с его жалобным «Сегодня ты красивей, чем всегда… но твое сердце, твое сердце холоднее льда, а я так в тебя влюблен…»[60]. Дальше его же «Рыбья мама», а за ней мама Эдди Митчелла: «Мама-мама, мне только что стукнуло четырнадцать лет… Я тебе обещаю заработать кучу монет…»[61] Потрясная версия I Will Survive из альбома Musica Nuda[62] и еще одна, отчаянно надрывная, My Funny Valentine в исполнении Анжелы МакКласки[63]. И здесь же Don’t Explain, от которой разнюнился бы любой, самый крутой бабник. Кристоф[64] в своем атласном жилете и со своей «Это была dolce vita…». Виолончель Йо-Йо Ма — из любви к Эннио Морриконе с его иезуитами[65]; Вулси, который смывается из Гримо[66], и Дилан с его настырным I want you, обращенным к нам, двум сестрам, почти целкам. «Заза, от тебя воняет, но твой вид меня пленяет…» — клянусь, я отдала бы все на свете, чтобы усесться на колени к Томасу Ферсену!.. Не забыть бы еще его «Чемодан» и «Идем туда, куда судьба зовет; идем, Жермена, идем вперед!»[67]. «Love те or leave те», — заклинает Нина Симон[68], а я тем временем вижу, что Лола сморкается… Ай-ай-ай… Но Венсану не нравится, когда его сестра грустит, и поэтому он тут же оглушает ее фальцетом Гольдмана, чтобы взбодрить: «Такова любовь, и тут ничего не попишешь»[69]. Монтан поет в честь Полетты[70], а Башунг — в честь Башунга: «Из часа в час… пчеловод угасает…»[71] «Новобрачная» Паташу[72] и Le petit bal perdu фальшивого простака[73]. Бьорк, которая орет, что вокруг слишком тихо, Nisi Dominus Вивальди в честь Камиллы[74] и песня Нила Хэннона, которого так любила Матильда[75]. Кэтлин Ферриер[76] с Малером; Гленн Гульд[77] с Бахом; Rostro[78] с его вечным покоем. Нежная песенка Анри Сальвадора[79], которую нам пела мама, а мы слушали, посасывая в полусне большие пальцы. Далида: «Ему било восемнадцат, он бил красив, как херувим…»[80] Саундтрек к фильму «Только не в губы»[81], который спас мне жизнь, когда жить не хотелось. Барбара с короткой метеосводкой «Над Нантом дождь»[82]; Луис Мариано, голосящий про солнце над Мехико[83], Пиенг Триджилл[84], без конца повторяющая: «Close to те». И я говорю себе: это именно так, именно так, дорогие мои… Элегантность Кола Портера, подчеркнутая Эллой Фицджеральд, и тут же Синди Лаупер[85] — для контраста. «Oh daddy! Les filles, elles just wanna to have fun!»[86] — распеваю я во всю глотку, встряхивая свою собаку как плюшевую игрушку, так что на меня дождем сыплются ее блохи.
Ну и куча всего другого… Куча мегаоктетов счастья.
Музыкальные намеки и воспоминания, нестанцованные медляки на неудавшихся вечеринках, Miousic wâse maille feurst love (for connoisseurs only)[87], клезмер, мотаун[88], удалая кабацкая музычка, григорианские хоралы, духовой оркестр, церковный орган и совсем уж неожиданно, когда машина жадно заглатывала бензин под натужные всхлипы насоса, Ферре с Арагоном, удивленно вопрошающие: «Разве так живут люди?»[89]
Чем больше я слушала, тем труднее мне было сдерживать слезы. Да, конечно, я уже говорила, что сильно устала, но дело заключалось не только в этом, и я чувствовала, как набухает и набухает комок в горле.
Слишком много переживаний выпало мне за этот день. Мой Симон, моя Лола, мой Венсан, пес у меня на коленях (назову-ка я его Глюк!) и вся эта музыка, которая столько лет подряд помогала мне жить…
Где мой платок? Надо срочно высморкаться!
Когда подборка кончилась, я подумала: и слава богу! Но тут раздался голос Венсана (ах, негодник!):
«Ну вот ты и прослушала все мое старье. Концерт окончен. Надеюсь, я ничего не забыл… Хотя нет, погоди, еще один пустячок, на дорожку…»
Это была каверверсия Hallelujah Леонарда Коэна в исполнении Джеффа Бакли[90].
При первых же аккордах гитары я прикусила губу и уставилась в потолок, глотая слезы.
Симон повернул зеркальце заднего вида и поймал в нем мое лицо:
— Что с тобой? Неужели загрустила?
— Да нет, — ответила я, стараясь не растечься в лужу, — я очень… очень счастлива.
Остаток дороги мы провели в полном молчании. Каждый из нас «перематывал назад пленку» и думал о завтрашнем дне.
Конец переменке. Вот-вот прозвенит звонок на урок. Дети, постройтесь парами.
Тишина в классе, пожалуйста.
Тишина, я сказала!
Мы высадили Лолу у Орлеанских ворот, а потом Симон довез меня до самого дома.
Он уже собирался отъехать, когда я тронула его за плечо:
— Погоди минутку, я сейчас…
И рванула к лавке мсье Рашида.
— На, держи, — сказала я, протянув брату пакет риса, — нехорошо забывать о поручениях…
Симон улыбнулся.
Я еще долго видела его поднятую в прощальном приветствии руку, а потом, когда машина свернула за угол, пошла назад к своему любимому бакалейщику, чтобы купить сухой корм и консервы для моего пса.
