— Ну хорошо, Деннис, — вздохнул, соглашаясь, Джейсон. — А у этого перца какая проблема?
— Ну, — невозмутимо начал проктор, — он немного, самую малость… агрессивный.
— Ладно, это еще куда ни шло. Я занимался боксом.
Линден кашлянул.
— Дело в том, что он дерется на мечах.
— Это какой-нибудь иностранный студент из Средневековья?
— Остроумно. — Линден улыбнулся. — Нет, вообще-то он первый номер в команде фехтовальщиков. Его имя то и дело мелькает в «Кримзоне» — Берни Акерман. В сабле ему нет равных.
— О, замечательно. И кого он собрался зарубить?
— Ну, не совсем зарубить. Он живет в Холворти-холле с одним очень чувствительным китайцем. И всякий раз, стоит им о чем-нибудь поспорить, как Акерман достает свою саблю и начинает размахивать ею перед этим малым. Парнишка сейчас доведен до такого состояния, что в студенческой поликлинике пришлось выписать ему пилюли от бессонницы. И совершенно очевидно, что мы просто обязаны их расселить.
— А почему, черт побери, вы не можете поселить ко мне китайца? — выразил свое недовольство Джейсон. — Похоже, он такой славный малый.
— Не можем. Он хорошо ладит с третьим соседом — тот музыкант. Поэтому прокторы решили их не трогать. Кроме того, я всем сказал, мол, такой парень, как ты, сможет преподать этому типчику хороший урок.
— Деннис, я приехал сюда, чтобы ходить на лекции и приобретать знания, а вовсе не для того, чтобы учить приличным манерам хулиганов из Лиги плюща[15].
— Ладно тебе, Джейсон, — уговаривал его проктор, — у тебя все обязательно получится, и ты сделаешь из этого пугала пушистого котенка. Кроме того, ты можешь рассчитывать на какую-нибудь положительную запись в своих документах.
— Деннис, — сказал Джейсон на прощание, — вы сама доброта.
16 января 1955 года
Вчера, в связи с началом зимней сессии, мы устроили грандиозную вечеринку, и Джейсон Гилберт смешил нас до потери пульса. Мы позвали нескольких тщательно отобранных краль из числа студенток местных колледжей, которые успели приобрести широкую известность своим наилегчайшим поведением. (Ньюол утверждает, будто поимел одну, пока отвозил ее назад в Пайн-Мэнор, но, кроме его слов, у нас ничего нет. Будь он поумнее, привез бы хоть какое-нибудь доказательство.)
Этому дьяволу Гилберту каким-то образом всегда удается быть в центре любой тусовки. Во-первых, он чертовски красив — до такой степени, что нам с трудом удавалось сохранять внимание к себе наших собственных подружек. А потом, когда он начал рассказывать всякие истории, мы все просто катались по полу от смеха. Оказывается, к нему недавно подселили нового соседа (что случилось с прежним, он так и не рассказал), так вот, этот парень немного больной на голову.
Каждый раз, когда Джейсон ложился спать и пытался уснуть, этот псих доставал свою саблю и начинал прыгать по гостиной, изображая из себя одного из героев Эррола Флинна[16].
В общем, уже в первую неделю их совместного проживания парень изрубил диван в гостиной чуть ли не на куски. Но больше всего Гилберта доставал шум. Похоже, всякий раз, когда этот чокнутый наносил победный удар, что не составляло никакого труда, поскольку диван не мог ответить ему тем же, он вопил: «Убью!» И конечно же, это бесило Гилберта со страшной силой.
И вот прошлой ночью они выяснили отношения. Гилберт вышел к этому типу, держа в руке всего-навсего теннисную ракетку, и как можно спокойнее поинтересовался, какого черта и чем он тут вообще занимается. Парень ответил, что ему нужно дополнительно попрактиковаться перед встречей с командой из Йеля.
Джейсон на это сказал, что, если ему и в самом деле нужна практика, он с удовольствием ее устроит. Только им придется сражаться до тех пор, пока кто-то из них двоих не умрет. Ясное дело, сначала парень решил, будто Гилберт берет его на пушку. Но чтобы придать своим словам убедительности, Джейсон разнес ракеткой на мелкие щепки все, что осталось от дивана. После чего повернулся к сопернику и объяснил, мол, с ним произойдет то же самое, если он проиграет.
Невероятно, но фехтовальщик выронил свое оружие и быстро ретировался к себе в комнату.
Этот случай не только положил конец ночному безумию, но на другой же день головорез сходил в мебельный магазин и купил там новенький диван в гостиную.
И у Гилберта наконец наступила спокойная жизнь. В самом деле, стало очень тихо. По всей видимости, теперь этот парень даже разговаривать с Джейсоном боится.
Подобно своему знаменитому предку, Сократ Ламброс был непреклонен в вопросах, касавшихся жизненных принципов. А раз так, то ничто не могло освободить его сына Теда от вечерней работы в «Марафоне». Именно поэтому Теду не разрешили в сентябре участвовать в церемонии посвящения в первокурсники, когда ректор Пьюси произносил свою яркую речь в защиту академических свобод.
А из-за того, что сразу же после занятий Тед становился человеком подневольным, он никогда не ходил на футбольные матчи и не сидел на стадионе «Солджерз-филд» среди своих приятелей-первокурсников, не кричал с ними до хрипоты и не напивался до дурноты.
Это была одна из тысяч причин, почему Тед эмоционально не чувствовал себя полноценным членом выпуска 1958 года. А ему так хотелось уподобиться своим собратьям.
Вот почему, когда объявили о проведении Дня первокурсника, он стал умолять отца отпустить его хотя бы на вечер, чтобы поучаствовать в веселом мероприятии под названием «Дымарь», которое проводится один-единственный раз за все время студенческой жизни в Гарварде.
Сократ проявлял твердость, но Таласса заступилась за сына:
— Наш мальчик все время работает, так старается. Позволь ему отдохнуть один вечер. Parakalo, Сократ.
— Ну ладно, — наконец-то уступил глава семьи.
Сам великий Демосфен при всем своем красноречии не смог бы подобрать лучших слов благодарности во славу великодушия какого-нибудь правителя, чем те, которые расточал своему отцу юный Тед Ламброс.
И вот в день праздника, 17 февраля, Тед Ламброс побрился, надел свежую рубашку и свой лучший твидовый пиджак (из секонд-хенда, но почти новенький) и зашагал к зданию театра «Сандерс». Он заплатил доллар, что позволяло ему не только пройти на представление, а потом пить пиво, сколько влезет, но и получить при входе лотерейный приз — от трубки из высушенного кукурузного стебля до рекламных пачек сигарет «Пэлл-Мэлл».
Deo gratias, наконец-то он один из них.
В половине девятого на сцену нервной походкой вышел чрезмерно загримированный ведущий вечера, чтобы объявить о начале представления. Его встретил шквал недовольных выкриков, приправленный немыслимыми для рафинированных студентов Гарварда ругательствами.
Первым номером программы было выступление вокальной группы «Вдовы из Уэллесли», в которую входила дюжина чопорных молоденьких певиц из соседнего женского колледжа.
Едва они начали петь, как изо всех уголков зала в них градом полетели монеты, — все это сопровождалось яростными криками: «Раздевайтесь донага!»
Конферансье посоветовал девам поскорее заканчивать выступление и убираться со сцены. Следующих участников концерта ожидала подобная же участь.
Поведение первокурсников во время представления, хотя и несколько вызывающее, показалось бы верхом любезности и приличия по сравнению с тем, что происходило потом. Основная часть этого праздника — собственно говоря, то, что и называлось «Дымарём», — еще была впереди: нужно было перейти по коридору в Мемориал-холл, куда подвезли триста столитровых бочек с пивом, чтобы первокурсники смогли утолить жажду.
Разумеется, молодые люди не были оставлены без присмотра. Здесь присутствовали четыре декана, прокторы всех общежитий, а также человек десять из университетской полиции. Копы оказались дальновиднее всех, поскольку были в дождевиках, которые в конечном счете им очень пригодились.
В мгновение ока Мем-холл — зал, где обычно проходят многие торжественные мероприятия университета, — был залит пивом по колено. Тут и там затевались драки. Прокторы пытались разнимать дерущихся, но их дубасили и толкали на мокрый пол.
Тед Ламброс стоял, наблюдая за всей этой потасовкой, и не верил своим глазам. Неужели это и есть будущие мировые лидеры?
И в ту же минуту его окликнули.
— Эй, Ламброс, — заорал кто-то, — ты даже не пьян!
Это был Кен О'Брайен, который учился с ним в одной группе по латинскому языку, он был мокрым насквозь и пьяным в стельку.
Не успел Тед ответить, как ему облили голову. Крещение пивом. Пока жидкость медленно стекала на его лучший твидовый пиджак, Тед сердито набросился на Кена и врезал ему кулаком по подбородку. Но из-за этого он потерял равновесие и упал на пол, уже превратившийся в море пива.
