А для нашего офицерья это – нож острый! Они только-только стали зарплату в настоящих бундесмарках получать, и так быстро привыкли к этому!
Как в компании – так все про тоску по Родине, а как домой придут – так молятся, чтобы их отсюда никуда не отправили.
Ну, все, конечно, тут же по стойке «смирно» и…
– Будет исполнено, товарищ генерал!..
– Как скажете, товарищ генерал!..
Я ничего этого сам не слышал. Но генеральский вестовой за пять марок и две пачки «Кэмела» мне весь их разговор слово в слово пересказал. Да так здорово, что я будто даже голоса их слышал. Такой талантливый парень этот вестовой! Просто артист!.. Ему заплати побольше – он тебе что хочешь расскажет.
Значит, иду я к генералу, а сам чувствую – развозить меня начало. Пока этого бугая Ваську вешал – вроде бы в норме был. Нервы, что ли? А сейчас, когда успокоился, забухел со страшной силой! Мотает меня из стороны в сторону, ноги не идут, вот-вот, думаю, шваркнусь где-нибудь…
Ищу местечко поукромнее, чтобы проблеваться хотя бы, а мимо меня «санитарка» чешет. Такой зеленый фургон на ГАЗ-63 с красным крестом. И прямым ходом к танковому парку, к ремонтной зоне. А за «санитаркой» бегут несколько первогодков из ремонтного взвода.
Я одного тормознул, спрашиваю:
– Эй, салага! Куда чапаешь?
Он увидел меня, вытянулся. Они меня как огня боятся. Хотя я никогда молодых не напрягаю. Потому что хорошо помню, как первые месяцы в «учебке» меня старослужащие под нары загоняли, пока я одного «деда» керосином не облил и не поджег. Его, конечно, потушили, но зато и меня перестали гонять, как жучку.
– Чего молчишь?! – говорю. – Докладывай, сучий потрох!
– Говорят, вы, товарищ старший сержант, там в ремзоне нашего товарища прапорщика повесили!..
А у самого рожа веселая, прямо счастьем светится. Ну, не может человек сдержать радости.
Уж как этот Васька-прапор над молодыми изгалялся – не передать. Один татарчонок из Казани даже застрелился. Пошел в караул и из автомата себе полчерепушки снес.
– Это правда, товарищ старший сержант? – И с такой надеждой спрашивает, что с меня даже похмелюга слетела.
– Врут, – говорю. – Он такой здоровый, а я такой маленький. Разве я смог бы?
А он смотрит на меня и так тихо, завистливо говорит:
– Вы бы смогли…
Я как рявкну:
– Кру-гом!!! Марш отсюда, малолетка необученная!
А он всего-то на полтора года младше меня… Но порядок есть порядок: угнетать его не обязательно, а место свое ему знать положено. А то, что это будет за армия? И потом – кто он и кто я!.. Тоже понимать надо.
Солдатик побежал к ремзоне, а я потихоньку потрюхал к казарме – помыться, переодеться. Не идти же в штаб в таком виде! И надо пожрать хоть что-нибудь… А то после первого стакана этот пердила-прапорщик сожрал всю закусь, и остальное мне пришлось пить «под рукавок». Шлепнул и утерся, шлепнул и утерся. Это же никакого здоровья не хватит.
Подождет генерал. Я ему нужнее, чем он мне. Ему в армии еще сто лет трубить. А у меня дембель на носу, и в гробу и в белых тапочках видал я вашу армию!
Тем более что нас отсюда вообще скоро попрут в Союз нерушимый. Уже есть даже точный график вывода войск с территории Германии. Я только не знаю, когда нашу дивизию начнут грузить. Но судя по похоронным рылам нашего офицерского состава – нам недолго тут осталось отсвечивать…
Тем более что мы всего-то в семи километрах от бывшей границы с ФРГ стоим. От нас до Мюнхена – рукой подать. Километров триста всего…
Американцы с той стороны, фээргэшной, уже вовсю уходят!
Их, говорят, там с музыкой, с цветами провожают. Бургомистры речи толкают, вручают америкашкам символические ключи от своих городов – возвращайтесь, когда нужно, ребята!.. До свидания… «Ауфвидерзеен» по-ихнему. Глюклихе райзен! Значит – «счастливого пути!». И вообще – херцлихе филен данк! Что-то вроде нашего – «спасибо сердечное!»
Мы-то на своей бывшей ГДР ни ключей, ни цветов не дождемся. Мы места своего расположения на ихней земле так засрали, так изгадили, что им после нас еще лет десять наше говно разгребать придется! Хорошо, если в спину не стрельнут.
Хотя «нашим» немцам, гэдээровским, тоже грех жаловаться. Некоторые особо шустрые на нас руки погрели – будьте-нате! Начиная с Военторга. Пихнут кому надо из начальства в лапу, и пожалуйста, – военторговские склады открыты! Они там по нашим заниженным ценам скупают почти весь алкоголь, шоколад, сигареты, почти всю радиотехнику, а потом в своих гаштетах (ну, это у немцев лавки такие) продают их втрое дороже. Но это так, по мелочевке.
А самые умные, те списанное оборудование – станки, машины, бэтээры, черт-те что, вплоть до танков, покупают! А списать в нашей армии можно что угодно. Даже новье любое. Собирается липовая комиссия, составляется дефектная и выбраковочная ведомость: так, мол, и так, напортачил завод-изготовитель. Претензии такие-то. При транспортировке произошло то-то и то-то. Списать и уничтожить! Печати, подписи…
И списывают. Только не уничтожают… А продают немцам как металлолом по три тысячи марок за тонну! Это по минимуму. Вот и считай, сколько «капусты» нашим начальничкам в карман идет?! Если один завалящий танк – не меньше сорока тонн!
Они все думают, что срочная служба – солдатики, сержантики – мудаки такие лопоухие. Ничего не видят, ничего не понимают. А мы все в лучшем виде сечем! Мы только помалкиваем, потому что никому неохота искать себе на жопу приключения…
Помылся, переоделся, и только собрался в столовую, как влетает в казарму наш командир роты, а с ним два перепуганных первогодка из комендантского взвода. С автоматами.
– Сапаргалиев! – орет командир роты. – Не двигаться! Лицом к стене, руки вверх, ноги на ширину плеч!
Насмотрелся, раздолбай, полицейских фильмов по телевизору. Повернулся я к стене, спиной к нему, поднял руки. Мне-то еще лучше – дышу в стенку, а не ему в лицо. Может, не разберет, что я уже сильно вдетый.
А он меня так обшарил, как в кино – от подмышек до сапог, и кричит:
– Оружие есть?
Я так удивился. Повернулся к нему и говорю:
– Вы, что, чокнулись, товарищ капитан? Какое у меня оружие?
Ну и конечно, нечаянно дыхнул на него. А он как заблажит:
– А-а! Так ты еще и пьяный, мерзавец! Убийца!..
Это он меня так при салажатах из комендантского взвода! Меня – лучшего из лучших, на которого вся дивизия молиться должна! Меня – старшего сержанта, механика-водителя первого класса – так обозвать при солдатах-новичках?!
Но я ему ничего не ответил, а только сказал:
– Пошел вы на хуй, товарищ капитан!
Что с ним стало!.. Он аж посинел весь, затрясся и как закричит своим автоматчикам:
– Глаз с него не спускать! Шаг вправо, шаг влево – считать побегом!!! Стрелять без предупреждения!!! Сгною-у-у!!!
И выскочил из казармы.
А я жрать хочу, как семеро волков! У меня всегда так, я с похмелюги могу один целого барана схавать.
– Мне, чего, так и стоять? – спрашиваю я этих пацанов с автоматами.
– Что вы, товарищ старший сержант… Садитесь, конечно, – говорит один, а второй предлагает: – Может, сигаретку хотите?
Знают Нартая Сапаргалиева! Уважают!
– Не курю, ребятки, – говорю. – А у вас пожрать нечего?
Руками разводят. Да и правда, откуда у них? Им самим-то в первый год службы ни черта не хватает. Вечно голодные ходят. Они только ко второму году наедаться начинают.
Подходит дневальный по роте, наш старослужащий, протягивает мне полную алюминиевую миску перловой каши с мясом, кусок белого хлеба с маслом и говорит:
– Кушай, Нартайчик. А то я уже эту перловку в упор видеть не могу. Я сейчас кого-нибудь из салажат отловлю и за компотом пошлю… Ты чего там учудил в ремзоне?
А я и ответить не могу – у меня уже полный рот каши. Дневальный рассмеялся и пошел. Пареньки эти из комендантского взвода тоже улыбаются, но автоматы не опускают. Так и лопаю под двумя стволами…
Не успел я и полмиски оприходовать, как входят в роту зампотех капитан Мелешко, командир комендантского взвода, наш бывший замполит – они теперь как-то иначе называются – и наш комроты, который меня сгноить обещал.
И вид у них у всех такой, будто по ним асфальтовым катком прошлись. Никто не кричит, не топает. Серьезные такие, тихие… Смотрят на меня и молчат. Только командир комендантского взвода тихонько говорит своим автоматчикам:
– Свободны. Марш в расположение.
Тех словно ветром сдуло. Потом капитан Мелешко так негромко спрашивает у меня:
– Что с фрикционом?
– Порядок, – говорю. – Все сладили.
– Машина на ходу?
– Так точно!
И опять все молча меня разглядывают. Кроме нашего командира роты. Он выдержки из уставов на стенке читает. Это, чтобы на меня не смотреть.
– М-да… – говорит Мелешко, переглядывается с остальными офицерами и добавляет: – Ну ладно…
– Все, товарищи? – спрашивает замполит.
