У Цзяоцин имелись все основания для того, чтобы столь эмоционально, почти болезненно, отреагировать на эту татуировку. Давным-давно, когда она была совсем маленькой девочкой, один даосский монах, чудом не погибший во времена культурной революции, гостил в хлебосольном доме ее отца. Он и предсказал тогда, что девчушку, любимицу доктора Сяо, так смешно и забавно поглядывавшую на гостя из-под широкого рукава национальной одежды, ждет жених с котом на плече. Ее родные потом долго смеялись и вышучивали малышку, представляя ей в лицах, как к ней явится свататься высоченный парень, несущий у себя на закорках сердито шипящего кота. Кот, говорили они, непременно будет черно-белый и больно оцарапает ее, как только жених приблизится…
Дина, как современная девушка, много ездившая по свету и прочитавшая немало умных книг, давно уже забыла о предсказании. Иногда ей казалось, что все это была глупая шутка старого, почти выжившего из ума — или, по крайней мере, с большими странностями — монаха. Но время шло, ей исполнилось уже двадцать пять лет, и хотя родители считали, что ей пора уже обрести пару и подарить им внуков, женихов как-то все не находилось. Разумеется, ее отец занимал достаточно высокое положение, да и сама Дина была довольно хороша, чтобы не испытывать недостатка в поклонниках. Но ни один из них не сумел затронуть сердечка Цзяоцин, как нарекли ее при рождении. Увлеченная учебой, она и не думала искать себе суженого, а в последнее время уже стала побаиваться, что, того и гляди, ей придется выйти замуж за человека, которого, по китайскому обычаю, выберут для нее родители.
Кот на плече… Обычная, хотя и мастерски выполненная татуировка. Как же она раньше не видела этого знака? Ах да, конечно, она ведь до сих пор никогда и не видела Ло с обнаженной спиной!.. Но отец-то наверняка знал об этой татуировке — не мог не знать, он ведь лечил юношу, пересаживал ему кожу, много раз осматривал его! И о предсказании старого монаха он, разумеется, тоже забыть не мог. Так, может быть, именно поэтому он и возится с незнакомцем? Может быть, видит в нем не только земное повторение погибшего сына, нечаянный подарок судьбы осиротевшему дому, но и возможного будущего зятя? Отец просто хочет помочь ей?… Но вправе ли она, Цзяоцин, брать на себя какие-либо обязательства? Ей необходимо прежде всего разобраться в себе, понять, что она чувствует и нужен ли ей этот человек, упавший к ней прямо с небес обгорелым калекой и оказавшийся воплощением давнего предсказания?…
Дина решила никому ничего не говорить о своем открытии. Ведь все в ее доме помнили про шутку старого монаха. А вот о татуировке нового пациента, к счастью, знал пока лишь ее отец. И Дина ничего не говорила ему, не желая открывать свое сердце, так долго молчавшее и сейчас смятенно бившееся в груди…
Лечение явно шло на пользу этому странному Ло. Он поправился уже настолько, что мог самостоятельно выходить за ворота клиники. У него было новое имя, новое лицо, новое гражданство. Но кто он, откуда родом и как попал в Китай, к этим добрым людям, он так и не знал. Доктор Сяо был великолепным мастером своего дела, и молодой человек мог без страха смотреть на себя в зеркало. Его лицо стало нежным, как у девушки: молодая кожа обтягивала лоб и широкие скулы, небольшой прямой нос выглядел вполне гармонично, а темные брови над голубыми глазами делали взгляд выразительным. Пухлые розовые губы — такого цвета, какого не бывает обычно у взрослых мужчин, — придавали мужчине вид совсем юноши, почти подростка.
Первые прогулки за воротами клиники Ло начал предпринимать, разумеется, в сопровождении Дины. Она показывала ему близлежащие улицы, рассказывала о людях, домах и машинах. Он забыл, что такое велосипед, и был теперь уверен, что не смог бы проехать и метра на такой вертлявой штуковине. А настоящий китаец, думал он, катается на велосипеде с ранних лет до преклонного возраста. Так кто же я?…
Эта навязчивая, болезненная мысль преследовала его всюду, всегда, — во сне и наяву. Ло хотел теперь научиться всему сразу: и езде на велосипеде, и пользованию городским транспортом, и умению водить машину. Но, говоря Дине об этом, он непрестанно задумывался: а раньше-то я умел это делать?… Дина и ее отец советовали ему не торопиться, щадить себя. «Твоя кожа должна крепко прирасти, не торопись. Если ты ее порвешь, пришить заново будет трудно», — говорил доктор Сяо, глядя на него с ласковой улыбкой. И Ло кивал, неотступно размышляя при этом: а моя старая кожа — какой она была? Такой же светлой — или?…
Никакая психика не сумела бы выдержать постоянного прессинга подобных мыслей, сомнений, раздвоения личности и неуверенности в себе. Мало-помалу Ло стало казаться, что он всегда жил в этой стране, в этой клинике, общался с этими добрыми и ставшими дорогими его сердцу людьми. Память так и не вернулась к нему, но пустота в его душе медленно и верно заполнялась новыми мыслями, чувствами, образами и воспоминаниями. С тех пор как он вышел из комы, у него появились новая собственная память и новые понятия. Доктор Сяо точно вылепил его из глины и иногда, почти ощущая себя Господом Богом, думал: это я создал эту новую жизнь. Я снова стал отцом, хотя всего лишь и названым. Я возродил это тело с нуля — из пары лоскутков кожи, из пряди волос… Я хотел этого, и у меня получилось…
А Ло теперь уже не только говорил по-китайски, он думал на этом языке. И стал почти забывать, что упал в Поднебесную — как называют Китай его жители — прямо с неба…
Но продолжим наш рассказ…
Итак, срок пребывая Пономарева-старшего послом в Китае закончился, и они всей семьей постоянно теперь жили в Москве, наслаждаясь коротким отдыхом и ожидая нового назначения, которое наверняка будет не хуже прежнего.
Сергей все собирался сообщить родителям важную новость о себе, но для этого необходимо было, чтобы отец оказался дома, чтобы ни он, ни мать никуда не спешили и оба пребывали в хорошем расположении духа. Пономарев-младший долго выбирал подходящий момент, и наконец он настал.
Они сидели за ужином в большой и уютной столовой на даче и обсуждали, куда отправиться отдыхать в очередной отпуск. Весна оказалась ранней, с начала мая в Москве стояла небывалая жара, и семья перебралась на дачу раньше обычного. Пономаревы всегда вели размеренный, правильный образ жизни. И прежде всего они тщательно следили за своим здоровьем. Много лет подряд, строго дважды в год, родители бывали в санатории, уезжая туда по весенней и осенней распутице, когда в Москве особенно слякотная погода. Лето же обязательно проводили на подмосковной даче. Отец Сергея вырос в деревне, любил и умел копаться в саду, гулять по лесу, собирать грибы. Мать же была женщиной сугубо городской, но за долгие годы брака привыкла к такому укладу жизни. Она азартно участвовала в сборе грибов, потом солила и мариновала добычу, разрабатывала различные способы хранения — варку, заморозку, сушку, придумывала новые рецепты приготовления различных яств. Зимой все это выставлялось на стол и во время домашних приемов с похвалами поедалось гостями под водочку. Дачная жизнь была неотъемлемой частью их любовно обустроенного, достигнутого немалыми трудами жизненного уклада. И настроение здесь у родителей тоже было стабильно приятным…
Сергею казалось, что нет лучшего места и времени объявить о своей предполагаемой женитьбе, нежели сейчас, в этот теплый дачный вечер. Сладкий запах сирени за окном; мотыльки, отчаянно бьющиеся в матовое стекло низко висящей старинной лампы; пряные сумерки пронзительно-лилового цвета, каких никогда не бывает в Москве, — все это согревало и ласкало душу, настраивало на умиротворяющий лад. А потому Сергей имел все основания надеяться, что его давно вынашиваемая в потаенных закоулках души новость встретит у отца с матерью понимание и приятие. Единственное, что смущало его и заставляло опасаться за успех задуманного, — это то, что родители имели обыкновение расписывать всю жизнь (и свою, и его) на долгие годы вперед. Оба тщательно следили за собой, оба не любили попусту терять время — его надо было тратить только с умом. Жизнь их была продуманной, правильной и скрупулезно распланированной. И надо признаться, что в этих планах ранняя женитьба сына не предусматривалась.
Несколько раз уже открывая рот, чтобы небрежно и радостно обронить как бы между прочим: «А знаете, у меня для вас новость!» — Сергей останавливался, чего-то остерегаясь, и решал выждать еще несколько минут. То по телевизору мелькала какая-то неприятная информация, задевавшая родителей и приводившая отца в раздражение, то мать выходила за чем-то на кухню, — а ведь в своем непростом деле Сергей полагался в основном именно на нее. Мать чаще бывала на его стороне, умела все разложить по полочкам, обмозговать и успокоить отца, вспыльчивого, как порох, часто находила именно те аргументы, которые свидетельствовали в пользу сына. И дело заканчивалось тем, что отец говорил: «Как ты хочешь, милая, так и сделаем…»
