Заметут ведь рано или поздно.
А ведь вот – пригодилась.
Короче, Злата даже испугаться не успела, как эта комиссия по встрече уже по улицам Митина неслась, давая фору любому олимпийскому спринтеру.
Но старшего я догнал.
Слишком мне, блин, его слова насчет «девки» не понравились.
Располосовал морду, развалил надвое обе щеки.
Уж очень розочка удачная получилась.
Жалко, сцуко, было выбрасывать, не использовав по назначению.
Гляжу – Никитос тоже кого-то в сугроб завалил.
Мордой вниз.
Сел сверху и что-то старательно своей выкидушкой у него на жопе выписывает.
Художник, блин.
Мастер настенной живописи и прочей прикладной графики.
Тут-то Злата и заорала.
Я от удивления аж гопника из рук выпустил.
Бегал он, надо отдать должное, – совсем неплохо. Ошметки от обеих щек, как крылья, за спиной развевались.
Уважаю.
Хотя – жить захочешь, не так раскорячишься.
– Звери! Звери! – кричит во весь голос моя принцесса, моя золотоволосая девочка.
И я вдруг с удивлением понимаю, что это отнюдь не к наехавшей на нас чуркестанско-гопнической шобле относится.
А как раз наоборот.
К нам с Никитосом.
Нет, ну ни фига ж себе, думаю.
– Звери! – плачет. – Какие же вы звери! Прекратите! Прекратите немедленно!
Сгреб ее в охапку, поволок к машине.
Орет, отбивается.
Всю таблицу мне когтями исполосовала, кошка чешская.
Пришлось вкатить оплеуху.
Причем не слабую.
Слабая бы в таких говенных обстоятельствах точно не помогла.
Дотащил до машины, засунул на заднее сиденье.
– Грузись! – кричу Никитосу. – У меня тут оперативка по ликвидации стихийного бедствия!
– Угу! – кричит в ответ. – Морду от этого бедствия береги! А то оно те точно глаза повыцарапает! Вот ведь, блин, темперамент! Даже завидую!
А сам туда-сюда носится, пока я Злату нейтрализую.
Пакеты с покупками в багажник «субарки» скидывает.
Ну, погрузились кое-как.
Тронулись.
Я Злату за руки держу и лицо от нее старательно отворачиваю, а то она уже пару раз кусаться пробовала.
– Ты, – ору Никитосу, – куда-нибудь во дворы двигай! Чтобы у меня была возможность ее успокоить! А то, если ментов проезжать будем, они верняк решат, что у нас тут изнасилование запланировано!
– Согласен, – выворачивает руль. – Садиться в тюрьму в мои планы пока что не входит. Да еще по такому поганому обвинению.
Наконец она устает.
Обмякает.
Сидит, всхлипывает.
– Звери, – шепчет. – Какие вы звери…
Пришлось ей снова пощечину выписать.
На этот раз достаточно легкую.
Взял за плечи, подтянул к себе, заставил смотреть в глаза.
– Это они, – говорю, – звери. Даже не звери. Твари. Ты представить себе не можешь, что бы они с тобой сделали. А мы с Никитой – не звери. Мы, девочка, укротители.
Пока мы доехали до дачи, Злата почти успокоилась.
Правда, похоже, так и не простила.
По крайней мере, разговаривала исключительно односложно.
«Да».
«Нет».
«Не знаю».
Чувствовал я себя после всего этого, мягко говоря, – не очень уверенно, врать не буду.
Когда наконец доехали, из машины – даже не вышел, а вывалился.
Будто мешок с говном.
Да и хозяева, встречавшие нас на пороге, когда мою разодранную таблицу разглядели, скажем так – немного удивились.
Али, так тот – аж присвистнул от изумления.
– Что, – спрашивает, – котик подрал, что ли? За что это он так тебя? Мясо несвежее зверю подсунул, что ли?
Вздыхаю, лезу в карман куртки за сигаретами.
– Ага, – прикуриваю, заслоняя огонек зажигалки сложенными в лодочку ладонями, – котик. Чешский. Породистый, блин, прям до не могу. Можно даже сказать, кошечка.
Минута молчания.
Потом Инга фыркает, стыдливо прикрывая рот аристократической узкой ладонью взрослой, ухоженной женщины.
– Молодец, – говорит, косясь в сторону Глеба, – девочка. С вами, кобелями, только так и надо, иначе нельзя. Стоит, наверное, тоже взять на вооружение.
Али тоскливо вздыхает.
– А ведь возьмет, – опасливо кивает в сторону жены. – Прецедент создан. Дальше – дело техники. А если серьезно, что случилось-то? Может, помощь нужна?
– Да нет, – вздыхаю, – уже, пожалуй, не нужна.
И излагаю события.
В своей версии, разумеется.
Но – максимально приближенной к реальной боевой действительности.
Инга моментально становится серьезной, потом подходит к Злате, обнимает ее за плечи.
И я замечаю, что эти плечи опять мелко дрожат.
Будто моя принцесса вот-вот снова расплачется.
– Пойдем, – говорит Инга, – пойдем со мной, девочка. Пойдем в дом. Сейчас мы с тобой умоемся, почистим перышки, приведем себя в порядок…
И, большой, рассерженной кошкой, вполоборота в мою сторону:
– Мудак!
Я чуть сигарету от удивления не проглотил.
Нет, ну ни фига же себе!
Я же – как лучше хотел!
Гляжу, Али тоже башкой укоризненно качает.
– Не могли просто эту шпану пугнуть, что ли?! Тоже мне, хардкор, блин. Раззуделась удаль молодецкая?! Идиоты! Пижоны доморощенные. Спортсмены. А что у девчонки шок может быть, трудно, блин, догадаться?! Она же, может, кровь впервые в жизни увидела, ты, козел! Вот ведь, блин, учишь вас, учишь…
И тоже уходит в дом.
А мы с Никитосом так и остаемся стоять на крыльце.
С раззявленными, мягко говоря, щщами.
Может, думаю, мы и вправду что-то не так сделали?
Да нет, все верно.
По крайней мере, сегодня эти уроды уж точно никого не ограбят, не убьют и не изнасилуют.
Это что, плохо?!
Хотя насчет Златы, наверное, Али прав: не стоило девчонку так вот сразу шокировать.
Неудобно получилось, чего уж тут говорить.
Интересно, как она там сейчас?
В это время дверь открывается и на крыльце снова появляется Али. С бутылкой коньяка в руках.
И с тремя пустыми стаканами.
– Пойдем, – качает головой, – выпьем, идиоты малолетние. На лавочке посидим, пока там Инга твою Злату в порядок приводит. Похоже, кстати, хорошая девочка. И любит тебя, идиота. Вот ведь повезло придурку. Прям как утопленнику.
– Хм-м, – удивляюсь, – а в чем, интересно, утопленнику повезти может?
Али жмет плечами.
– Хрен его знает, – ставит стаканы и бутылку на лавочку. – Может, в том, что не повесили…
– Ну, – смеется Никитос, – разве что в этом. Ты б лучше сказал, Глеб, в чем наш косяк-то? Че вы все на нас с Дэном накинулись?!
Али хмыкает, ехидно изгибая левую бровь «домиком».
– Дэн уже, по-моему, понял. Правда, Дэн?
Я – молчу.
Если честно, ни хрена я не понял.
Так, догадки.
С одной стороны, мы с Никитосом стопудово правы были.
Даже безотносительно личных тем.
Ведь если по-взрослому разобраться, этих отморозков даже в ментовку сдавать бессмысленно.
И не потому, что тупо откупятся.
Откупятся, не откупятся – какая разница.
Думаю, у главаря, которому я щщи розочкой располосовал, в районной ментуре куча друганов и одноклассников.
А то и родственников.
Так что даже если б мы их тупо повязали и чисто по закону отвели в ближайшее отделение – толку от этого не было бы ровным счетом никакого.
Но это не важно.
Важно то, что когда бы эти гоблины из ментуры ни вышли – хоть через день, хоть через семь лет, скажем, по приговору суда, – в их тупых мозгах все одно ничего, по сути, не изменилось бы.
Ни-че-го.
И в следующий раз, возможно, их жертвой стал бы тот, кто не имеет такой школы уличных драк, как мы с Никитосом.
Так в чем тогда наш косяк, извините?
В излишней жестокости?!
А что делать, если эти уроды по-другому не понимают?!
А Злата…
А что Злата?
Пусть привыкает.
Нам с ней – жить.
Долго и, по возможности, счастливо.
Так что о моей «изнанке» ей лучше сейчас узнать, чем через пару лет или месяцев.
Потому что я такой, какой я есть.
Санитар леса.
И меняться в этом отношении – не собираюсь.
– Что, Дэн, и вправду понял? – продолжает лезть Никитос.
Жму плечами.
– Давайте лучше выпьем, – говорю. – И забудем на хрен эту никому, блин, не нужную историю.
Что мы немедленно и сделали.
А через некоторое время к нам Инга присоединилась.
Со своим стаканом, само собой.
– Напугал ты девчонку прямо до полусмерти, – вздыхает. – Она ведь любит тебя. И похоже, по-настоящему.
– Я ее тоже, кажется, люблю, Инг. И что теперь, не пить?
– Да пить, конечно! – смеется. – Только приучать к своей жизненной философии влюбленную в тебя девочку нужно не сразу. Она же совсем маленькая еще. К тому же иностранка, человек с совершенно другой ментальностью. Меня вон Глеб, знаешь, как берег от лишних знаний о своих невинных развлечениях? И то в шоке была, когда узнала! А если б раньше узнала, могла бы и замуж за него не выйти, представляешь?! И мучились бы сейчас оба.
Чокается с Глебом, делает маленький глоток коньячку, потом прижимается к нему, осторожно целует в свежевыбритую щеку.
– Да, – вздыхаю.
До меня, кажется, наконец-то начинает доходить вся щекотливость сложившейся ситуации.
