– Хорошая собачка, – первое, что сказал он, нащупав мою шею, когда мы встретились на побережье, – останься хоть ты со мной, раз люди меня предали.
Вот так, очень банально, мы стали друзьями. Хотя правильнее сказать: я стала его другом. Ему всего лишь был нужен поводырь. Что поделать, мы, собаки, всегда ожидаем от людей слишком многого. Итак, Гомер приютил меня, как я приютила его. У него не оставалось выбора: люди его предали и покинули. Как из-за чего? Ах, этого в учебниках истории еще нет? Хорошо, я даю вам возможность пополнить главы по Древней Греции.
Гомер, разумеется, не был художником и творцом. Иначе говоря, он не писал поэм. По крайней мере до семидесяти лет. Он был простым писцом. Хронологом. Его взяли в состав экспедиции на Трою для того, чтобы Гомер просто записывал события осады. Грубо говоря, вел дневник боевых действий. Журнал. Естественно, о близорукости старика никто не догадывался: иначе бы его не взяли. А сам Гомер свое плохое зрение старательно скрывал: это был его последний шанс. Больных и увечных в Греции не берегли. Его ждала неминуемая смерть от голода на родине, где он уже лет пять перед осадой Трои не мог найти никакой работы. Хроникеры тогда никому не были нужны. Поэтому за возможность поплыть к Трое за питание и два золотых в месяц Гомер ухватился накрепко. Мы могли бы сказать, что Гомер продал свое перо. Но Гомер тогда еще не писал в нынешнем смысле этого слова. Он всего-навсего записывал. Поэтому Гомер продал перо, которого не было.
Надо отдать ему должное: старик держался все семь лет осады. Он изо всех сил делал вид, что прекрасно осведомлен о тонкостях боевых действий (еще одна ложь – Гомер был сугубо гражданской штафиркой). Он старательно что-то черкал в своем журнале. Вожди (по-нынешнему – генералы) были довольны. Но, к сожалению, на самом деле Гомер не мог различить в суете схваток и столкновений ровным счетом ничего. Поэтому он… нет, даже не выдумывал… а просто домысливал. Например, во время схватки Ахиллеса с Гектором вокруг драчунов поднялось столько пыли, что и хорошо видящий человек ни черта бы не разобрал. Что уж говорить о Гомере. Поэтому бедолага приплел в схватку и богов. То есть Гомер вписывал в журнал то, что ему казалось, а не то, что он видел.
Еще бы. Ведь он не мог видеть.
Тем не менее все были довольны, глядя, как Гомер сидит по вечерам у своей палатки, что-то карябая на пергаменте. Летописец наших войск – с гордостью говорили о нем вожди. Особенно любил Гомера Ахиллес.
– Ты уж напиши про то, как я сегодня отдубасил этих долбаных троянцев, старик, – просил он, посмеиваясь. И отправлялся пить вино.
Сам Гомер никогда не расспрашивал Ахиллеса о том, что происходило в гуще сражения. Ведь Гомеру платили деньги за то, чтобы он сам это видел.
И потом, интервью как жанр тогда еще не вошло в моду.
В общем, довольно долго и довольно удачно Гомер записывал события у Трои – творец решил конкретную задачу, поставленную перед ним самим бытием: он просто-напросто выжил. Семь лет питания и постоянного жалованья. А потом все кончилось, и как это обычно бывает, кончилось внезапно. Я узнала об этом, когда проснулась и побрела к миске, куда для бойцовых собак греки сваливали всякую всячину, оставшуюся после их вечерних попоек. У палатки Гомера наблюдалась какая-то возня. Я подбежала поближе и залегла под чьим-то плащом, надеясь не упустить ничего интересного. Ахиллес бился в истерике, крича:
– Какой Зевс? Какая Афина? Это я, я сам, лично, своими руками, забил этого несчастного троянца! Неужели ты, старик, думаешь, что я плачу тебе деньги для того, чтобы ты выдумывал сказки?! Нет, я плачу тебе за то, чтобы ты честно записывал все здесь происходящее! Стало быть, вот уже седьмой год я плачу тебе ни за что!
Ахиллес, как и все древние греки, был человеком крайне скупым. Деньги, уплаченные им Гомеру, приводили героя в отчаяние. Ведь на это золото можно было бы купить как минимум табун лошадей. Или дюжину женщин. Или пить на них лет семь, что, собственно, Гомер и делал.
Монотонно причитая, Ахиллес, больше в эти мгновения похожий на бабу, чем на легендарного героя, несильно бил Гомера по лицу. Старик недоуменно хлопал глазами, старательно прикрываясь. Видел он – повторюсь в который раз – очень плохо, поэтому все попытки защитить лицо от ударов, сыпавшихся и справа и слева, были неудачными. Да-да, Ахиллес просто-напросто надавал Гомеру зуботычин. Воины, окружившие старика и героя плотным кольцом, смеялись.
– Не я ли тебе, Ахиллес, говорил, – крикнул какой-то пожилой копьеносец, – что толку от этих поэтов в войске нет?
Хоть Гомер и занимал скромную должность летописца маленького городка Энелаиды (откуда его и взяли с собой воины), все знали, что в молодости старик баловался стишками. Ахиллес взвыл, бросил Гомера на землю, подобрал свиток и начал, подрагивая ноздрями, громко читать:
– «Так вопиял он, моляся; и внял Аполлон сребролукий, – руки героя задрожали, он все громче читал, – быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом, лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый; громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали, в шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный. Сев наконец пред судами, пернатую быструю мечет, звон поразительный издал серебряный лук стреловержца. В самом начале на месков напал он и псов празднобродных; после постиг и народ, смертоносными стрелами; частые трупов костры непрестанно пылали по стану…»
Воины гоготали. Вынуждена признать: Гомер и в самом деле нафантазировал. В этой стычке, которую описал слепец так красиво, все было не так. Бог Аполлон в ней никакого участия не принимал. Просто стрелки Ахиллеса – ровно сто пятьдесят откормленных и хорошо обученных бойцов, – умело маневрируя, так засыпали стрелами троянцев, что локальная стычка была выиграна. И приписывать этот успех Аполлону – с точки зрения людей, выигравших сражение, – означало просто-напросто украсть у них победу. Тем более победу в глазах потомков, которые будут читать этот текст. В этом воины были солидарны с Ахиллесом.
Ахиллес не желал видеть ничего в летописи осады Трои о богах, чувственных переживаниях и прочем, как он выразился, дерьме. Ему нужна была точная хроника. Ее он мог бы затем, в доказательство своих полководческих талантов, предъявить очередному нанимателю. Да, конечно, Ахиллес сражался за деньги.
Ахиллес почитал еще немного, затем снова побил Гомера, велел солдатам обобрать летописца и объявил, что увольняет слепого. Гомер к вечеру того дня и в самом деле стал слепым: от волнений и побоев остатки зрения ему отказали.
– Мой господин, – униженно просил Гомер Ахиллеса, который остался в памяти людей лишь благодаря ему, Гомеру, – не соблаговолите ли вы вернуть мне хотя бы те жалкие остатки бумаги, которые вы взяли у меня. Ведь для вас они никакой ценности не представляют…
Ахиллес ничего не отдал. Он поступил так из мести. Ведь бумагу можно было продать и жить на эти деньги около года. Ахиллес не хотел, чтобы Гомер жил еще год. А на рукопись ему было плевать.
Текст «Илиады» для героя «Илиады» никакой ценности не представлял.
Текст «Илиады» не представлял никакой ценности и для Гомера.
Просто он, как и предполагал Ахиллес, намеревался продать пергамент. Стереть запись (ту самую «Илиаду») с него, а потом продать его другим, более удачливым хроникерам. Но Ахиллес был зол. Он не отдал Гомеру «Илиаду» и тем самым спас одно из величайших произведений мировой литературы. Конечно, он и не думал ничего спасать. Он сунул свиток в свои вещи и забыл.
Гомера взяли с собой на корабль воины, отплывавшие домой за подкреплением. Штормом их отнесло к берегам Италии. Там они, потеряв всякую надежду вернуться домой, высадили Гомера на пустынное побережье и отплыли. Еды слепому солдаты не оставили. Им самим не хватало. На счастье, Гомеру подвернулась я. И мы побрели с ним по дорогам Италии, зарабатывая на хлеб всякими россказнями. Получалось не очень хорошо. Пришлось брать вопросы обеспечения нас питанием в свои лапы.
