На следующий день, пока у Тома шли tutorials, то есть индивидуальные занятия с тьютором, в кабинете молодого преподавателя – или дона — мистера Саутворта, только что принятого на должность в колледж Святого Петра, на улице его скромно и терпеливо поджидал полицейский. Он сказал, что хочет побеседовать с Томом, и попросил у Саутворта позволения войти, хотя запросто мог бы войти и так. Преподаватель поинтересовался, можно ли ему остаться или они будут беседовать вдвоем, на что полицейский ответил: по его усмотрению. Пока что он пришел лишь для того, чтобы уточнить у мистера Невинсона кое-какие детали и задать кое-какие вопросы. Это его “пока что” прозвучало не слишком ободряюще. Он представился инспектором, или сержантом, или кем-то еще: назвал перед именем одну или две аббревиатуры: DS, или DI, или CID, или DC [9], которые ни о чем не говорили Томасу, и поэтому он не смог их запомнить, как и звание полицейского. Твердо он усвоил только то, что полицейский по фамилии Морс служил в Oxford City Police. Все трое сели, Саутворта разбирало любопытство, а может, он просто чувствовал себя обязанным защищать своего блестящего ученика. Полицейский был деловитым мужчиной тридцати с лишним лет: водянистый взгляд, светло-голубые глаза, слегка крючковатый нос, плавно очерченный и словно нарисованный рот и сдержанная властность во всем облике. Его вопрос звучал скорее как констатация факта:
– Мистер Невинсон, вчера вечером вы находились в квартире Дженет Джеффрис на Сент-Джон-стрит, так ведь?
– Думаю, что да. А почему вы спрашиваете?
– Думаете? – переспросил Морс и с презрительным изумлением широко раскрыл глаза. – То есть вы не уверены, были там или нет?
– Я имел в виду совсем другое, поскольку только сейчас понял, что никогда не знал фамилии Дженет, а если она ее и называла, то уже давно, поэтому вылетела у меня из головы. Для меня она просто Дженет, работает в книжном магазине “Уотерфилд”. Но речь, скорее всего, идет именно о ней, если нужная вам девушка живет на Сент-Джон-стрит. Я бывал у нее несколько раз и, разумеется, вчера вечером тоже там был. А что случилось? И откуда вам это известно?
Морс на его вопросы не ответил.
– А вам не кажется немного странным, что я, видевший ее всего один раз, к тому же неживую, знаю ее фамилию, а вы нет? У вас были настолько случайные отношения?
– Неживую? Что вы имеете в виду? Почему неживую? – переспросил Томас скорее растерянно, чем с тревогой.
– Естественно, из вашего вопроса я могу сделать вывод, что она и вправду была жива, когда вы оттуда уходили. Сколько времени вы там пробыли? В котором часу ушли?
Томас вдруг начал что-то соображать, вернее, воспринимать слова инспектора всерьез, поскольку понял, что инспектор и на самом деле все это произнес. Он побледнел, почувствовал головокружение и тошноту, но сумел взять себя в руки.
– Она умерла? Этого не может быть. Я был у нее до десяти, или почти до десяти, и она была в полном порядке. Я пробыл у нее целый час, примерно с девяти до десяти, и Дженет ни разу ни на что не пожаловалась.
Полицейский несколько секунд помолчал, испытующе глядя на Тома, словно ждал, что тот еще что-нибудь добавит, или надеялся что-нибудь угадать по выражению его лица. Но этих секунд хватило, чтобы смутить Томаса и насторожить мистера Саутворта, который поднял руку и открыл было рот, словно желая вмешаться. Но не вмешался, так как, возможно, не сумел правильно сформулировать в уме нужную фразу, а он был человеком, привыкшим предельно точно выражать свои мысли. Поэтому он всего лишь вытянул ладонь в сторону Морса, словно уступая ему дорогу или требуя продолжения. Совсем как театральный режиссер, который торопит отвлекшегося или забывчивого актера подать нужную реплику.
– А ей и не на что было жаловаться, – ответил Морс со странной смесью суровости и вкрадчивости. – Причиной смерти стали ее собственные колготки, которыми ее удавили. Насколько нам удалось определить, примерно в то время, когда вы ушли. Чуть раньше или чуть позже.
Чувство опасности просыпается так же быстро, как инстинкт самосохранения, и Том Невинсон больше уже не думал о том, что Дженет покинула мир живых, а точнее, что ее из него изгнали самым жутким из всех возможных способов – без предупреждения и не дав времени на подготовку. К тому же она наверняка не желала покоряться чьей-то воле и умирать, а пыталась сопротивляться, не веря в реальность происходящего, и звала на помощь, хотя уже не могла выдавить из себя ни звука. Томас в тот миг не подумал о том, как это странно – перестать существовать и как трудно поверить в такое человеку, пока он еще находится в сознании, даже если оно угасает. Нет, он подумал о другом: “Эти колготки я небрежно стянул с нее вчера вечером и, возможно, при этом порвал или спустил петлю; они остались валяться на полу, как и трусы, ведь никто их не поднял, во всяком случае, мне это не пришло в голову, меня это просто не касалось. Кто бы мог вообразить, что колготки используют с такой целью, а вот тот человек их заметил, тот черный человек, убийца.
Это надо же – убийца… На колготках наверняка осталось полно отпечатков пальцев, но не того мужчины, который явился позднее и наверняка не снял своих серых автомобильных перчаток, ни на минуту не снял, а значит, и на кнопке домофона не осталось отпечатка его указательного пальца, когда он нажал на нее; а я стоял слишком далеко, чтобы разглядеть, в какую квартиру он звонил – скорее всего, в квартиру Дженет, правда, потом я не видел их силуэтов в окнах. Наверное, дверь и кровать были слишком далеко от окон, она встала, чтобы впустить его, а может, даже решила, что это вернулся я, пожелав все-таки добиться своего, и она снова оторвалась от чтения или от бессмысленного разглядывания страниц «Тайного агента», но этот роман она уже никогда не дочитает… ” Надо полагать, человек, ощутив угрозу, тотчас концентрирует все внимание на себе самом и на поиске спасения, при этом на задний план отступают еще не остывшие трупы – в конце концов, для них уже ничего нельзя сделать, ничего нельзя сделать для бедной Дженет с ее напрасно потерянным, а теперь и вовсе оборванным временем. Теперь надо спасать Тома.
– Это должно было произойти позднее, – простодушно выпалил он. – Поверьте, когда я уходил, она была жива. Это, вероятно, сделал мужчина, который пришел сразу после меня.
– Какой еще мужчина? – спросил Морс.
Том рассказал все, что наблюдал, стоя на углу Бомонт-стрит. Описал того типа и пожалел, что в памяти у него не закрепилось лицо, ведь он видел незнакомца лишь одно мгновение, и чем больше старался воссоздать его черты, тем более расплывчатыми они становились. Саутворт, проявив осмотрительность, попытался притормозить его откровения и сказал инспектору:
– Я не уверен, что моему ученику стоит продолжать говорить без адвоката. Насколько понимаю, в данный момент, учитывая все обстоятельства, он может оказаться под подозрением, так ведь?
Но полицейский пропустил слова про адвоката мимо ушей. Его задачей было разузнавать и расспрашивать, поэтому он мрачно ответил:
– До тех пор, пока никто не задержан, подозрения могут пасть на кого угодно. Даже на вас, мистер Саутворт, если только у вас нет доказуемого алиби. Поди узнай заранее, кто с кем знаком.
Саутворт прожег Морса взглядом, словно беря разбег, чтобы вновь заговорить, но удержался или, пожалуй, решил, что в этом нет ни малейшего смысла, однако на лице его ясно читалось: “Эта ваша последняя реплика неприлична и неуместна, она была безусловно лишней”.
– Продолжайте, пожалуйста, мистер Невинсон. Все это очень важно.
Подозреваемый, если он не знает за собой никакой вины, обычно спешит отвлечь внимание от своей персоны, рассеять любые сомнения и поэтому всячески старается оказать содействие полиции – он слишком пылко, даже с азартом сообщает все, что, по его мнению, поможет ему выскользнуть из-под направленного на него луча прожектора, не понимая, насколько этот луч подвижен, совсем как луч фонарика, способный то уходить, то возвращаться. Поэтому Том продолжал говорить и рассказал про Хью, о котором мало что знал раньше, но в последний вечер кое-что услышал от Дженет. Что Хью – Важная персона. Что Дженет поставила тому ультиматум. Грозилась испортить жизнь, по ее собственным словам. А еще она произнесла слово “месть”: мол, месть – дело трудное и связана с большим напряжением, поэтому ей лень заводиться. Но она сделает это, чтобы наказать Хью. Ради справедливости – око за око. Томас сам удивился, использовав это выражение, к тому же не употребленное Дженет, хотя оно и не противоречило ее планам. Ему казалось немыслимым, что ее нет в живых, что она больше не дышит и никогда не заговорит с ним. “Она умерла, – подумал он, – и я вроде бы не должен думать о ней в прежнем ключе, однако мое последнее воспоминание, последнее, что я видел, – это ее чуть раздвинутые ноги и вагина, которая опять меня распалила. Наверное, когда пройдет время, я стану относиться к этому мертвому телу с надлежащим уважением, хотя с еще большим уважением положено относиться к тем, кто умер насильственной смертью и был молод; и вот тогда я сотру из памяти картину, которую еще вчера вовсе не считал непристойной и которая сегодня начинает восприниматься именно так. Не знаю почему, но чувствую, что она непристойна, словно не ушедшее вожделение означает профанацию, словно оно никак не совместимо с состраданием и жалостью, которые обычно испытывают к покойным. И как ни рассуди, в мыслях мы не слишком различаем живых и мертвых, а Дженет с нынешнего момента будет всего лишь воспоминанием и поводом для размышлений – вот и все, бедная Дженет”.
