Апрель вовсю жарит и слепит до невольной улыбки. Надо спешить. Через тройку дней опять заявляется Кузнецов, приносит рукопись по Угловому — синьки остались в отчёте, придётся доделывать — и предупреждает, что сегодня тренировка, и он расскажет после, как там у министра было. Волей-неволей, а идти придётся — любопытство разбирает.
— Тебя можно поздравить, — говорит Дима.
— Спасибочки, — благодарю учтиво, — а с чем?
— С Ленинской, — смеётся весело, радуясь за меня, — с тебя причитается.
Но я не такой недотёпа, как некоторые Гниденки думают, и, конечно, не поверил.
— Почтой пришлют, — спрашиваю, — или под расписку нарочным?
— На блюдечке с золотой каёмочкой, — ещё пуще радуется соблазнитель, — сколько поместится.
— Негусто, — сокрушаюсь я. — Ладно трепаться-то, лучше расскажи, как там было.
Дмитрий успокоился, начал на ходу рассказывать:
— По деловому, — говорит. — Я докладывал. Дали двадцать минут, уложился в двадцать пять. А потом — вопросы, много вопросов, пришлось попотеть, Король помогал с ответами. — Дима улыбнулся: — Больше всего удивлялись тому, что богатейшее месторождение спрогнозировал рядовой инженер-геофизик, да ещё — молодой специалист. Министр тут же бросил упрёк начальнику Геофизического управления: «Ваша серьёзная недоработка, что он до сих пор рядовой». Когда все разошлись и остались зам, ваш начальник и мы с Королём, министр требует у Романа: «Давай список». Краем глаза, — продолжает Дима, — вижу на листке, который он протягивает министру, длинный заголовок, из которого уловил слова «кандидатов» и «на Ленинскую премию», а ниже столбиком шесть фамилий: Король, наш начальник экспедиции, главный геолог нашего краевого Управления, первый секретарь крайкома партии, моя фамилия и ваш Антушевич. «Так», — говорит министр, проглядев список, — «шестеро с ложкой есть, а где тот, что с сошкой, тот, который нашёл месторождение? Как его фамилия?» — обращается к сидящему рядом заму, и тот называет тебя: «Лопухов, самая настоящая и простая русская фамилия». «Он ещё молод и без стажа для такой серьёзной награды», — оправдывается покрасневший Король, — «мы его записали на значок первооткрывателя, вот», — и подаёт ещё один списочек, где всего три фамилии: его, моя и твоя. Называет геофизического начальника по имени-отчеству, я не запомнил как, говорит, что с ним согласовано. «Позиция геофизика мне совершенно непонятна», — отрицательно реагирует на согласование министр, а ваш геофизик объясняет, что о тебе отрицательно отзываются руководители экспедиции. «Это те», — ехидно спрашивает зам, — «что до самого открытия месторождения не знали, что делается на участке? Антушевича включили в список за то, что он не удосужился провести нормальную металлометрическую съёмку?» Король тут же вступается за друга: «Он — главный геолог экспедиции». «Как ты не поймёшь», — обращается министр к заму, — «ну, не пристало им, сплошь главным и начальникам сидеть на одной лавке с рядовым инженером. Не наш он, говорят, вот и спихнули, посадили своего. Поисковики, мать вашу так!» — он, конечно, выразился похлеще, уточняет Дима. «Забыли», — продирает их против шерсти, — «про живое дело, только и знаете, что делить между собой чужие заслуги да прокладывать маршруты по кабинетам!». Король ёрзает на месте, отворачивается, а с вашего начальника, что с гуся вода, сидит, задрав голову, и недвижимо смотрит поверх голов в стену, поблёскивая очками. — И я сразу хорошо представил себе лощёного Розенбаумовского двойника, а Дима продолжает рассказ: — «Камни привёз?» — спрашивает министр у Романа. Тот сразу ожил, вскочил. «А как же», — говорит, — «вон в углу, в рюкзаке», который я всю дорогу на горбу тащил, а в нём верных тридцать килограмм, не меньше. «Ладно», — останавливает Короля министр, — «потом посмотрим, сиди пока». Берёт чистый лист бумаги, переписывает заголовок с Королевской шпаргалки, а ниже вписывает первой твою фамилию, потом мою, а ниже номера 3, 4, 5, 6 в столбик, подчёркивает двумя жирными чертами, размашисто подписывает и отдаёт бумагу заму. Тот, не медля, ставит свою подпись и подвигает лист вашему очкарику, а он говорит, что подпишет, когда будут написаны все шесть фамилий. «Как хочешь», — не возражает министр, — «Мы своих претендентов внесли, а вы ниже вносите кого вам вздумается, хоть Папу Римского, хоть Черчилля», Так что, быть тебе, Василий, лауреатом. — Дмитрий смеётся, обрадованный и за меня, и за себя, конечно, тоже.
Примчался домой взапыхах от распирающей сногсшибательной новости, язык так и чешется, невмочь, а рассказать некому. Володька, гад, умыкнулся к своей крале и знать не знает о радостных мучениях товарища. Выйти, что ли, на крыльцо да заорать на всю вселенную с окрестностями? Послонялся в возбуждении по комнате, наталкиваясь на всё подряд, и вдруг вспомнил, что премиальных денег не дают, а отбирают в Фонд мира для вооружения борющихся за социализм стран, и враз успокоился. Сел на кровать, потом лёг, обдумывая приобретения и потери, а их ни с той, ни с этой из сторон и в бинокль не видно. Правда, тосковать-то особо не о чем: ботинки есть с запасом, новые кеды куплены, лыжный костюмчик висит на стене, ждёт зимы, так что гуляй, казак, тряси пустой мошной. Конечно, сотня-другая не помешала бы на лишнюю банку сгущёнки для укрепления расшатавшихся от волнений мослов, да и обмыть премию надо, а на что, если всё отберут? Совсем сник и для полного успокоения включил «Лунную».
На следующий день пришла другая новость: вызывает Ефимов. От их вызовов ничего хорошего не бывает, эти премий не дают, стараются зажать и получить сами, что ещё подлого придумали для бедного гусара в лыжном костюме и кедах? Среди нашего народа очень мало, как я погляжу, тех, кто живёт честно, не ворует, не обманывает, не присваивает чужого труда, их ласково зовут «идиотами» и люто ненавидят за то, что своим святым поведением и настроем к добру мешают жить нормальным людям. Я из этой любимой народом породы и ничего не могу поделать, я чужой в экспедиции, не прижился ни материально, ни духовно, мы «не сошлись характерами», как пишут при бракоразводных процессах, и нам надо разбегаться, а поскольку одному сделать это легче, то дело за мной. Почти три года и два полевых сезона ушли коту под хвост. Я, можно сказать без ложной скромности, стал опытным таёжником и специалистом, но ничему не научился в бытовой жизни, а пора — годы летят! — подумать и о себе, нельзя вечно стараться для всех, быть лопухом да ещё и с закорючкой. Тем более что для этого есть у меня и ещё одна потаённая новость: нежданно-негаданно получил хорошее письмо от Алёши Лыкова. Оказывается, они с Петром с прошлого года в Хабаровском управлении, работают в Опытно-методической экспедиции — во, размах! — читали нашу с Кузнецовым статью, — а я не читал и не видел, — и зовут меня от имени начальника к себе на место старшего инженера и руководителя темы по разработке геолого-геофизических моделей месторождений. Так бы и чесанул в новых кедах, но сжал себя в кулак и ответил, что обязательно приеду в сентябре, когда закончится моя трёхлетняя послеинститутская каторга. Ответного ответа, конечно, ещё не получил, но твёрдо знаю — уеду, чтоб глаза мои не видели здешнюю небратию-несестрию.
Так что, плевать я хотел с Эйфелевой башни на все их вызовы и накачки. Смело и независимо захожу в знакомую до последних трещинки и пятнышка пыточную, здороваюсь с Сергеем Ивановичем без руки, и экзекуторы не заставили себя ждать, оба налицо с противными физиями, и с ними зачем-то начальник партии, базирующейся неподалёку от экспедиции. Эге, мыслю, дело-то, видать, затевается нешуточное, без подмоги боятся не осилить. Не осилят, я в этом уверен на все 99, а один шанс, по доброте душевной, оставляю им.
— Присаживайся, — указывает Ефимов на ближайший к себе стул. От такого почёта, конечно, трудно отказаться, присел на самый краешек и замер, а он подсовывает узенькую бумажку с печатным текстом: — Читай. — Читаю: «Приказ: освободить от временного исполнения обязанностей техрука нашей партии Зальцманович С.С. и назначить исполняющим обязанности техрука Лопухова В.И. Подпись: Ефимов С.И.» Читал долго и слева направо, и сзади наперёд, переполняясь одновременно и гордостью, и горечью. Нет, решаю в конце концов, господа хорошие, билеты куплены и не на тот поезд.
— Отказываюсь, — говорю чуть захриплым голосом и смотрю укоризненно на Сергея Ивановича, который, по сути дела, меня предал, отдав из резерва. Кому тогда здесь верить? И вдруг осенило: не сами они придумали техрукскую рокировку, московский начальник им намекнул, сами бы они ни за что не согласились, и, утвердившись в этой мысли, ещё раз подтверждаю: — Не хочу! — и спрашиваю из любопытства: — И отчёт мне придётся писать?
Лишний начальник партии усмехнулся, решив, наверное, что я сдаюсь, и отвечает наставительно-покровительственно:
