Ознакомительная версия.
Аугуст вернулся к себе одухотворенный и радостно возбужденный, и сразу же помчался к Ивановым (так он продолжал звать по привычке своих саратовских «родственников»), чтобы похвастаться Аэлитой и показать им фотографии с торжества. Все, конечно же, порадовались безмерно, после чего Федор вручил Аугусту билет на спортивную арену, где в ближайший субботний вечер предстояло состояться первому бою Костика в качестве профессионального боксера. Людмила в ужасной тревоге за сына на бой ехать отказалась: она не сможет видеть, как будут бить ее ребенка — заявила она (Людмила всегда была против увлечения сына боксом, и уж тем более против профессиональной спортивной карьеры Костика «в должности боксерской груши», — как она говорила, однако сбить фанатическую устремленность Кости на чемпионский пояс так и не сумела). Аугуст же с Федором поехали, и семь раундов подряд эти двое трепетали, вскакивали, хватались за голову, и стонали, и кричали: «Костя, по корпусу бей, по корпусу лупи: он уже задыхается!»… Когда в начале восьмого раунда Костик отправил противника в нокдаун, Аугуст с Федором несколько раз кричали по-русски «Ур-ря-а-а!» и обнимались, а после дружно полезли на помост, чтобы поздравить там объятиями и рукопожатиями пьяного от счастья и потери сил, мокрого от пота и вылитой на него тренером воды, будущего чемпиона мира Константина Бауэра. Вечером в местных теленовостях прошло сообщение об уверенной победе «…Нашего многообещающего земляка Константина Бауэра над французом Мохаммедом Бубо, который после боя сознался: «Бауэр бьет быстро, как молния. Я просто не успевал. Хотя и мне удалось его измотать до нуля. Еще бы один раунд — и я, возможно, победил бы…». После чего камера показала измотанного Костика, который действительно почти шатался, а затем кадр наплыл на обнимающихся на помосте всех троих: Федора с Аугустом и Костика; репортер прокомментировал эти кадры так: «Велика радость ближайших родственников нашего победителя — его отца и деда. Еще бы: полвека шли Бауэры к этой победе: дед тренировал сына, сын — уже своего сына, то есть нашего Константина Бауэра, и вот она — победа! Есть от чего обниматься трем поколениям Бауэров!». С какого высокого табурета нужно было свалиться безвестному репортеру, чтобы сочинить эту басню про тренерские династии Бауэров! Но так или иначе — басня была хороша, и Ивановы-Бауэры потешались над ней, шутливо споря о тренерском вкладе каждого поколения в боксерские успехи Константина.
Однажды, вспоминая в очередной раз перед сном курьезную сказку про три поколения тренеров-боксеров-Бауэров, изобретенную местным тележурналистом, и улыбаясь в темноту, Аугуст подумал вдруг, следуя своим философическим склонностям, о вероятной неслучайности этой глупой репортерской импровизации. Получилось, что посторонний человек, болтая невесть что, соединил людей, о которых он на самом деле не имел ни малейшего понятия, в единую генерационную линию. Нет ли в этом всем некой символики, не несет ли эта случайность некоего надсистемного сигнала?.. Понимая, что рискует зациклиться на вопросах, на которые все равно не существует ответов, Аугуст усилием воли заставил себя сначала думать о другом, а затем и вовсе дал себе команду спать.
В ту же ночь, ближе под утро ему опять приснился сон с участием Дементьева. Но на сей раз это был совсем другой сон, чем прежде. А именно потому, что Дементьев был не один, а с товарищем, смутно знакомым Аугусту Бауэру; где-то они уже встречались, но Аугуст никак не мог вспомнить — где. А вспомнить было необходимо, потому что товарищ Дементьева явился в роли старшего: это было сразу понятно. Этот товарищ, гладко выбритый, седой, аккуратно причесанный и одетый в очень чистый костюм белого цвета с орденом Трудового Красного знамени на груди, обернулся к Аугусту и стал ему широко улыбаться. «Вы меня знаете?», — спросил его Аугуст. «Конечно, — ответил тот, — и Вы меня тоже знаете». — «Неправда, — возразил Аугуст, — я не помню, чтобы мы были с Вами знакомы». — «Не валяй дурака, Андрей, — вмешался Дементьев, — конечно, ты его знаешь. Присмотрись-ка!». Аугуст стал присматриваться, и вдруг его осенило: «Так это же я сам и есть. Правильно?». — «И правильно, и неправильно одновременно, — засмеялся седой человек, — потому что Вы — Аугуст Бауэр, и я тоже — Аугуст Бауэр: ну, вспомнили теперь?». И тут Аугуст вспомнил: ну конечно же: это Аугуст Бауэр с фотографий Людмилы: это отец Людмилы, тесть Федора, герой целины, российский немец из села Гуссарен. Дальше сам Аугуст Бауэр как будто то ли раздвоился, то ли наблюдал со стороны за встречей двух других Аугустов Бауэров. «Наконец-то мы встретились, — сказал тот Аугуст, который был раньше Хромовым, а то я уже давно хочу поговорить с Вами об одном важном деле…». — «Я знаю о чем, — ответил другой Аугуст, — Вам нужно решить одно уравнение (тут Аугуст из Гуссарен подмигнул Аугусту-Хромову), а оно не решается, правильно?». — «Да, правильно, — согласился Аугуст-Хромов. «Так вот, — сказал Аугуст-первый, — я обратился в одну специальную Академию — пока, из соображений секретности я не уполномочен сообщить Вам как она правильно называется, и там Ваше уравнение с помощью компьютера решили. Оно решено с положительным для Вас результатом. Об этом я и прибыл Вам рассказать. А Вашему другу Дементьеву я уже все объяснил. Он очень сожалеет, что не зная всех обстоятельств дела, третировал Вас все это время и мучил Вас своими обвинениями. Все обвинения с Вас отныне сняты. А Дементьев готов извиниться перед Вами. Сергей Петрович, подойдите к Аугусту Бауэру и помиритесь. Подайте друг другу руки и обнимитесь». Аугуст Бауэр с восторгом в сердце двинулся обниматься с Дементьевым, который уже шел ему навстречу, широко раскинув руки. Аугуст обнялся и расцеловался с Дементьевым, но другой Аугуст уже торопил: «Все-все: нам пора… Ах да, чуть не забыл: Константину вот этот прием покажите — он с ним всегда будет побеждать, — и Аугуст Бауэр из Гуссарен сделал какое-то очень хитрое движение рукой, которое Аугуст несколько раз успешно повторил. «Отлично, — похвалил его исходный Бауэр, — а теперь затренируйте хорошенько, чтобы не забыть, а то проснетесь когда, то ничего уже помнить не будете…». И Аугуст Бауэр стал усиленно тренироваться и проснулся. Несколько раз еще врезал он темноте хитрым хуком правой-левой, пока не сообразил, что уже не спит больше, а лежит на спине в своей кровати. Тогда Аугуст проснулся окончательно и стал хохотать. А потом, отсмеявшись, долго еще лежал в светлой ночной темноте с ощущением невероятного счастья в сердце: все, уравнение решено! Он оправдан Высшим Судом с формулировкой: «Делал в жизни преимущественно Добро».
Настоящий Бауэр не обманул: вредный Дементьев к Аугусту Бауэру больше во сне не являлся, и по ночам его не тревожил. Он вообще перестал сниться Аугусту.
А профессиональный боксер Константин Бауэр, которому Аугуст несколько раз пытался показать фирменный прием его деда, но так и не смог его вспомнить в деталях, отсмеявшись, пообещал сделать своему старому «тренеру» ценный подарок. И вскоре сдержал слово: приехал однажды с телемонтером, установил на домике Аугуста спутниковую антенну и подключил к телевизору «русский» ресивер. С этого дня, если он не был занят с документами Аббаса Геллуни, не писал писем Аэлите, не возился в огородике и не рисовал русских стрекоз, Аугуст сидел перед экраном телевизора и активно участвовал в разного рода политических поединках Владимира Соловьева, выступая при этом активнейшим третейским судьей по каждой дуэли; постигал моменты истины с Андреем Карауловым и много кой-чего полезного подсказывал тому, хотя телеведущий и не мог слышать мудрого старика из Германии, а также внимал, интенсивно кивая, Михаилу Леонтьеву с его проблемными политическими телекомментариями, повторяя вслед за журналистом в конце передачи: «Однако!»; а раз в неделю, уже с утра распалясь, Аугуст весь вечер оглушительно орал третьим голосом, стараясь перекричать жутко вопящих, стоящих друг перед другом и не слышащих друг друга Сергея Кургиняна и Николая Сванидзе, объявляющих свои разнонаправленные, но равнобеспощадные приговоры несчастной Истории.
Сосед Друккерт, слыша громкие вопли в доме Аугуста Бауэра, давно уже перестал звонить полицию и сообщать, что старика Бауэра убивает русская мафия. Друккерт теперь уже выучил, что старый Бауэр таким способом смотрит телепередачи из России.
Особенно любил Аугуст смотреть канал «Культура», а также историческую программу «365 дней». И еще обожал он старые фильмы из серии «Легенды нашего кинематографа». Но и современное российское кино его интересовало все больше. Очень забавно было рентнеру Друккерту, развернув любительский телескоп с фотоприставкой на окна соседа Бауэра, наблюдать со стороны, как старый Аугуст смотрит телевизор и плачет; Друккерт недоумевал: ладно бы показывали биржевые новости, так нет же — от обыкновенного художественного кино плачет его русский сосед! А с чего там плакать-то?: кино оно и есть кино — пиф-паф и хэппи энд через полтора часа с рекламой пополам: брехня одна, другими словами, и чистая потеря времени. Откуда было знать бывшему страховому агенту Друккерту, что старый Аугуст смотрит не голливудский фастфудный непотреб, а плачет от «Судьбы человека» по Шолохову, или, в другой раз, уже от современного российского фильма под названием «Остров». Хорошо, что у телескопа нет ушей, понимающих русский язык, а то бы Друккерт еще больше удивился, слыша, как Аугуст Бауэр, сидящий перед «Островом» на своем экране и утирая слезы, шепчет странные слова: «Возрождается, возрождается, ей-Богу, честное слово: ведь возрождается же!..».
Ознакомительная версия.
