Я давно хотел показать по возможности кратко и емко то, какими я увидел жителей Америки. Для этого нужно было съездить в Нью-Йорк, где они сконцентрированы. Надеюсь, у меня получилось.
Они не все такие. Я знаю, что в Америке есть нормальные Белые люди. Они водят большие машины-траки и работают на фермах. Они занимаются делом, и у них большие мозолистые сильные руки. У них красивые белобрысые дети. Смотрели фильм «Патриот» с Мэлом Гибсоном? Такие семьи есть. Мне жаль, что не удалось побывать в глубинной Белой Америке.
Рядом со мной идет Кайл – я уже писал, что этот человек стал моим хорошим товарищем на чужбине. Он умеет мыслить. В отличие от большинства населения Америки. Рядом со мной идет Крис – черномазый дружок. Чернее ночи. Я посчитал, что здесь или там за общение с негром в познавательных целях мне не пришьют косяк. Врага надо знать. Это было обоюдное решение. Тем более такого распиздяя-добряка невозможно ненавидеть. Над ним можно бесконечно угорать и стебаться.
А еще рядом Кончита. Мне ее по-человечески жалко. Нищета, за душой ни пенса, три дня питалась крадеными бананами… Жалкая и ничтожная, то, что ее взяли с собой в Нью-Йорк – тема для многочасовых разговоров с многотысячной армией родственников. Пусть так.
А мне уже все до лампадки. Я скоро улетаю. Меня ничего, абсолютно ничего не связывает с этой землей, с этой страной. Поэтому я иду по улицам Манхэттена и открыто смеюсь в рожи проходящих навстречу гоблинов. Посмотри на свое убожество, мразь. Ты ниже, гораздо ниже обычного крестьянина из глубинки моей Родины, потому что ты – генетически больной мусор, плод извращенной похоти дегенератов, больной на голову и на тело ублюдок. И если тебе навстречу идет русский парень и открыто ржет тебе в поганую морду – отходи. Так они и делали.
В процессе смеяться начинаем мы все, Кайл грохочет своим басом, Крис хихикает, щерясь белыми зубами. Мы идем на север. Даунтаун кончился, выходим на Бродвей.
- Сюзан, смотри, Бродвей, например. А у вас в Гондурасе есть Бродвей?
- Как красиво! – Кончита в восторге, - а мы пойдем смотреть мюзикл?
- Хуюзикл! Нет, конечно, мы пойдем сейчас жрать и искать ликеро-водочный.
До 46 улицы, до главного вокзала, Манхеттен – это сеть мелких лавок, пиццерий, сувенирных, тату-салонов и салонов красоты, забегаловок и прочей мелкой ерунды. После 46 улицы до Центрального парка начинаются дорогущие офисы и банки, посольства и представительства. Жилье там стоит таких денег, что у меня сил не хватит столько нулей набивать на клавиатуре.
Мы поели в какой-то итальянской пиццерии, причем Кончита опять была в восторге, мы ей накупили кучу еды и напитков. Дитя экваториального мира было на седьмом небе.
Ну а потом мы нашли вино-водочный лабаз.
Вы водку на пляже из резиновой шапочки для купания под палящим солнцем не пили? А зря… Потому как очень своеобразный опыт. Я вот сейчас сижу в морозные дни января 2008 года, создал себе полумрак, всех выставил из дома, чтобы не мешались мне, понимаешь, писать про великие мои похождения, и пытаюсь вспомнить, как это было. Как мы распивали спиртные напитки в Нью-Йорке. Вроде что-то вспоминается, хотя более яркие впечатления оставила дорога обратно, но об этом позже. Итак, по порядку.
Сначала мы засели на какой-то детской площадке в районе 35 или 37 улицы. Между 7 и 8 авеню, по-моему. Там был небольшой закуток между домами, с парой качелей, горкой. Главное, там было абсолютно пусто. Я не люблю людей. Я не люблю сборищ, шумных концертов или кабаков. По мне лучше засесть в лесочке на бревнышке или на скамеечке в парке. Или на берегу речки. Чтобы никто не мешал, чтобы любопытные не водили своими щщами направо-налево. Уже здесь, по приезду меня не раз обвиняли в радикальной мизантропии. Да, это правда.
- Классный денек,- в шуршащем пакете бутылка водки, два коктейля для Кончиты, пластиковые стаканчики и литр Кока—колы (ничего не напоминает - ?), - давай, Крис, расставляй стаканы, что спишь?
- Я никогда не пил в Нью-Йорке.
- Я пил и не раз. Один, - и я пустился рассказывать про то, как шлялся один по Манхэттену, пил водку в телефонных будках. На мне тогда были, как, собственно, и в этот день, скам-штаны защитного цвета, из одного набедренного кармана которых торчала початая бутылка Смирноффки, из другого – запивка. Я был небрит и в меру пьян. В ушах – громыхал тру-блэк, глаза сочились ненавистью, на солнце сиял в лучах солнечного света значок «Моя Честь – Верность», подаренный одним моим другом-музыкантом. Тогда я дошел до мощной кондиции и, продаблившись на Главном Вокзале, шел мимо сверкающих стеклянных офисов, прихлебывая уже на ходу, не таясь и не ныкаясь в будки. А на обратном пути на 9-й Авеню завернул на пип-шоу, - это отличный способ узреть мерзкую голую телку за небольшой прайс. Кидаешь таньге в монетоприемник, раздвигаются шторки, за стеклом танцует (точнее, пытается танцевать) существо женского пола, в меру безобразное. Кто хочет, может придушить старую скумбрию, я, например, просто подбухнул и вышел. Некрасиво это как-то, искусственно. Хотя, доступно.
- Ты, по-моему, уже везде, где только можно пил, - говорит Кайл, приподнимает стаканчик в знак пожелания удачи и опрокидывает его.
- Можно сказать и так.
- Ты уже взял билет обратный?
- Да, улетаю в конце сентября.
- А на работе сказал?
- Нет еще, в начале сентября скажу. Я хочу еще пару неделек поугорать.
- Да ты и так угораешь!
- Женщин никто не спрашивал!
Крис доливает последние капельки из бутылки и кидает бутылку на землю. Моментально получает от меня урок чистоты и необходимости ее сбережения. Виновато смотрит вниз, поднимает батл и опускает его в урну. Черномазые, хули, что с них взять. Хорошо сидим. Солнышко припекает очень мощно, все уже порядком веселые. Кончита допила второй коктейль и просит налить ей водки. Раньше надо было думать головой!
Собираем весь мусор в пакетик, кладем его в урну, идем дальше. Пообедали.
Мы сидим на скамеечке в Центральном парке, в тенечке. Центральный парк большой. Он располагается в самом центре Манхеттена, между 57 и 110 улицами, занимая более 800 акров. Ничего примечательного в нем, на мой взгляд, нет, просто неплохое местечко отдохнуть, покататься на роликах, поглазеть на безбашенных белок и уток, посидеть около воды. Место, конечно, культовое и знакомое всем нам по кино, например. По парку ходят всякие лошадки с детворой, всякие ажурные тележки скрипят, как у нас на ВДНХ.
Кончите налили немного водки, теплой и отвратительной. Кончита в бяку. Много мы взяли. Как обратно-то ехать, мне же машину вести… Ладненько, протрезвею как-нибудь. Мы ведем беседы о музыке, обсуждаем прелести американского хардкора, мусолим тонкости тру-блэка. Я вам не говорил, что черномазый Крис – отличный гитарист и любитель блэка? Так вот он такие темы блэковые исполнял, что у меня была идея его гитаристом в группу взять. А выступать он мог и в маске. Кончита, естественно, ничего не понимает из наших бесед, так как всю жизнь слушает песни из латиноамериканских сериалов, а группа Модерн Токинг для нее – это ад и трэш.
Стемнело. Время уже довольно позднее, а завтра – на работу. Все в приличное дерьмецо. Крис безостановочно улыбается. Надо ехать назад. Вечерний Нью-Йорк приятен пьяному глазу. Романтичен. Весь кал скрыт в подробностях темнотой, зато горят огни небоскребов, шумит огромный город, мелькают рекламы, звучит чужая незнакомая речь. Меня пробивает на романтическое созерцание. Я медленно плетусь к станции метро, рассуждая и заключая. Мусор за собой мы убрали.
О том, что мы сели не в тот поезд, в который нужно, и славно с пением гимнов уехали в Хобокен, я промолчу. Мы в шутку побили Криса, который первым ринулся в вагон, не удосужившись посмотреть конечный пункт паровоза. Про то, что Кайл заснул на скамейке на станции Хобокен и дико храпел, а потом безумно тряс хаером, когда его разбудили, я тоже промолчу. Про то, что я предлагал Крису устроить «белые вагоны» и долго рассказывал это громко всему вагону, я тоже умолчу. Про то, что бедная Кончита блевала каждые десять метров, тоже как-то не хочется рассказывать.
На станции Пенн Стэйшн Ньюарк мы были в полночь. Вышли из метро и вдохнули полными грудями свежий воздух штата Нью-Джерси. И вот о том, что было потом, расскажу пренепременно.
ЧАСТЬ 3. ЗАПЛУТАВШИЕ ВО ТЬМЕ.
Полушатко-полувалко мы вышли из метро. Сама езда в нетрезвом виде меня мало пугает, уже пуганный. Ребята вроде тоже не изъявляли особых протестов и не просили отоспаться на заднем сидении. К ночи проснулся небольшой свежий ветерок, стало чуть прохладнее, что взбодрило. Да и ехать-то совсем ничего, выехал на Первую дорогу и дуй обратно до Линдена.
Я вот помню, как впервые учился ездить на автомобиле. Мой хороший друг тогда был обладателем мощного автомобиля Жигули первой модели зеленого цвета, купленной за 300 американских рублей. Гонял он на ней лихо и особливо любил рассказывать нам, сидящим в дрожащем от гудения салоне, на скорости не ниже 140 километров в час в крайне левой полосе Минского шоссе о том, что некая техническая совокупность деталей и механизмов, которую он называл «шаровая» имеет статус «полный пиздец» и «может вполне отвалиться колесо». Это нас, безусловно, вдохновляло и сподвигало в усиленном режиме употреблять жидные анестетики, вроде паленой водки или купленного в деревне Емищево димедрольного самогона.
