— Так значит, ты теперь — нелегальная иммигрантка?
Йеветта кивнула:
— И ты тоже, Мошка. И ты, и я, и эта две девчонка тоже. Все мы четыре отпускать из-за то, что я делать с мужик из министерство.
— А почему отпустили четверых, Йеветта?
— Он говорить, что, если уходить я один, на него падать подозрение.
— А как он выбрал остальных девушек?
Йеветта пожала плечами:
— Может, он закрыть глаза и тыкать в список булавка. Понятия не иметь.
Я покачала головой и опустила глаза.
— Чего ты? — спросила Йеветта. — Тебе это не нравиться, Мошка? Да вы все должны мне говорить спасибо за то, что я для вас сделать!
— Но без документов мы — никто, Йеветта! Разве ты не понимаешь? Если бы мы остались, если бы прошли все необходимые процедуры, может быть, нас отпустили бы с документами.
— Ага, Мошка, ага. Только так не получаться. Для люди с Ямайка так не получаться, и для люди из Нихер-рия тоже. Забери это в свой голова, дорогуша: есть только один место, куда приводить все правильный процедура. Это место называться де-пур-та-ция.
Произнося каждый из слогов последнего слова, Йеветта похлопывала ладонью мне по лбу и улыбалась.
— Если нас де-пуртируют, мы возвращаться домой, а там нас убивать. Так? А так у нас хоть какие-то шанс бывать, дорогуша, уж ты мне поверить.
— Но если мы нелегалы, мы не сможет работать, Йеветта. Мы не сможем зарабатывать деньги. Мы не сможем жить.
Йеветта снова пожала плечами:
— Когда ты мертвый, ты тоже не жить. Небось ты очень умный, Мошка, если это не понимать.
Я вздохнула. Йеветта усмехнулась.
— Вот это мне нравиться, — сказала она. — Чтобы такой юный девочка видеть все как есть. Риал-листично, да? Теперь послушать меня. Ты как думать, эти англичаны, твой знакомые, они могут нам помогай?
Я посмотрела на водительское удостоверение:
— Не знаю.
— Но больше ты никого не знать, так?
— Нет.
— И что мы делать? Когда мы туда приехать, если я пойти с тобой?
— Не знаю. Может быть, мы смогли бы найти какую-то работу. Такую, где не спрашивают документы.
— Тебе это быть легкий. Ты умный, ты красиво говорить. Для такой девушка много работа.
— Ты тоже неплохо говоришь, Йеветта.
— Я говорить, как женщина, который проглотить женщина, который неплохо говорить. Я тупой, или ты не видеть?
— Ты не тупая, Йеветта. Все мы, кому удалось проделать такой путь и выжить, — как мы можем быть тупыми? Тупым такой путь не проделать, уж ты мне поверь.
Йеветта наклонилась ко мне и прошептала:
— Это ты серьезный говоришь? Ты не видеть, как девушка в сари хихикать, когда увидать машина?
— Ладно. Может быть, девушка в сари не очень умная. Но она красивее всех нас.
Йеветта сделала круглые глаза и крепче прижала к себе свой прозрачный пластиковый пакет:
— Это быть обидный, Мошка. Почему ты говорить, что она — самый красивый? Я тебе хотеть давать кусочек ананас, а теперь не давать, дорогуша.
Я хихикнула. Йеветта улыбнулась и погладила меня по лбу.
И тут мы обе резко обернулись, потому что девушка без имени закричала. Она вскочила на кровати, прижала к груди свой пакет с документами и закричала снова:
— Остановите их! Не пускайте их! Они нас всех убьют, девушки, вы не понимаете!
Йеветта встала и подошла к девушке без имени. Она в упор на нее посмотрела. Возле ног Йеветты ходили куры.
— Слушать меня, дорогуша. Нет никакие люди, которые приходить и убивать тебя, я тебе это уже говорить. Это просто курица. Они нас бояться сильней, чем мы их бояться. Ну, смотреть сюда!
Йеветта нагнула голову и затопала ногами. Захлопали крылья, во все стороны полетели перья, куры начали вспрыгивать на матрасы, а девушка без имени все кричала и кричала и отгоняла кур ногами, обутыми в кроссовки Dunlop Green Flash. Но вдруг она перестала кричать и указала куда-то пальцем. Куда она указывает, я не видела, потому что кругом в лучах солнечного света летал куриный пух. Ее указательный палец дрожал, и она начала шептать:
— Смотрите, смотрите! Мой ребенок!
Мы все смотрели на нее, а когда пух и перья перестали падать, я увидела, что там, куда она показывает пальцем, ничего нет. Девушка без имени улыбалась, глядя на яркое пятно солнечного света на сером бетонном полу. Из ее глаз текли слезы.
— Мой ребенок, — повторила она и протянула руки к лучу света. Я смотрела на ее дрожащие пальцы.
А потом я взглянула на Йеветту и девушку в сари. Девушка в сари смотрела на пол. Йеветта встретилась со мной глазами и пожала плечами. А я посмотрела на девушку без имени и спросила у нее:
— Как зовут твоего ребенка?
Девушка без имени улыбнулась. Ее лицо просияло.
— Ее зовут Аабира. Она моя младшенькая. Правда, красавица?
Я посмотрела туда, куда она показывала.
— Да. Хорошенькая. — Я глянула на Йеветту и почти незаметно кивнула. — Правда, она просто прелесть, Йеветта?
— О. Ага. Конечно. Просто чудо, какой красивый девочка. Как ты говорить, ее называть?
— Аабира.
— Чудный имя. Слушать-ка, Аа-БИ-ра, пойти-ка со мной и помогать мне выгонять эти курица из амбар, ладно?
И Йеветта с девушкой в сари и младшей дочуркой девушки без имени начали выгонять куриц из дома. А я села и взяла за руку девушку без имени. Я сказала:
— Твоя дочка очень работящая. Смотри, как она выгоняет куриц.
Девушка без имени улыбнулась. И я тоже улыбнулась. Я порадовалась тому, что ее дочка вернулась.
Если бы я рассказывала эту историю девушкам из моей родной деревни, одним из новых слов, которые мне пришлось бы им растолковать, было бы слово «изобретательные». Мы, беженцы, очень изобретательные. У нас нет того, что нам нужно — с нами нет, например, наших детей, — и поэтому мы учимся как бы растягивать пространство вокруг нас. Вы только посмотрите, что удалось сотворить девушке без имени из маленького солнечного зайчика. Или полюбуйтесь, как девушка в сари ухитрилась наполнить желтым цветом пустой прозрачный пластиковый пакет.
Я снова легла на матрас и стала смотреть на свисающие с крыши цепочки. Я лежала и думала. Это солнце, этот желтый цвет. Кто знал, может быть, мне предстояло видеть не так много ярких красок. Может быть, новым цветом моей жизни станет серый? Два года в сером центре временного содержания, и вот теперь я — нелегальная иммигрантка. Это значит, что ты свободна, пока тебя не поймают. Это значит, что ты живешь в серой зоне. Я думала о том, как я буду жить. Я думала о том, что мне придется не один год быть тише воды ниже травы. Прятать все мои цвета и жить в сумерках и тенях. Я вздохнула и попыталась дышать глубоко. Мне хотелось плакать, когда я смотрела на эти цепочки и думала о сером цвете.
Я думала: если самый главный из ООН позвонит однажды утром и скажет: «Приветствую тебя, Пчелка, тебе оказана высокая честь придумать национальный флаг для всех беженцев на свете», то я бы придумала серый флаг. Для того чтобы его изготовить, не потребуется никакой особенной ткани. Я сказала бы, что этот флаг может быть любой формы и что сделать его можно из всего, что попадется под руку. Старый ношеный лифчик, например, который столько раз стирали, что он стал серым. Его можно привязать к рукоятке швабры, если у вас нет флагштока. Хотя… Если бы у вас был свободный флагшток — один из тех белых шестов, которые вертикально укреплены около здания ООН в городе Нью-Йорк, — то старый серый лифчик, пожалуй, выглядел бы очень забавно посреди ярких, разноцветных флагов. Я разместила бы его между звездно-полосатым флагом США и красным китайским флагом. Это была бы славная шутка. Когда я это придумала, я не удержалась. Села на кровати и рассмеялась.
— Какой черт ты хохотать, Мошка?
— Я думала о сером цвете.
Йеветта нахмурилась.
— Только ты тоже не сбрендить, Мошка, — попросила она.
Я снова легла и стала смотреть на потолок, но там ничего не было, кроме длинных цепочек. Я подумала: на одной из них я могла бы повеситься, и никаких тебе проблем.
К вечеру пришла жена фермера. Она принесла еду. В корзинке лежали хлеб и сыр и острый нож для резки хлеба. Я подумала: если придут те люди, я смогу перерезать себе вены этим ножом. Жена фермера оказалась доброй женщиной. Я спросила ее, почему она так к нам добра. Она ответила: потому что мы все люди. А я сказала: «Простите, миссис, но я не думаю, что Йеветта — человек. Я думаю, она какое-то другое существо, потому что говорит громче всех людей». Тогда Йеветта и жена фермера стали смеяться, а потом мы немного поболтали и рассказали, откуда мы родом и куда собираемся отправиться. Жена фермера сказала мне, в какой стороне Кингстон-на-Темзе, но еще она мне сказала, что ходить туда мне не стоит. «Ни к чему тебе эти пригороды, милая, — сказала она. — Ненастоящие они какие-то, и люди там тоже ненастоящие». Я рассмеялась и сказала жене фермера: «Может быть, мне там самое место».
