– А я. Кажетца...
Удивившись, что собака так робко разговаривает, Сонечка открыла один глаз, заглянула им в трубку, чтоб удостовериться, что все именно так, и осторожно сообщила:
– Мне сказали, ты про таблетки знаешь, вот.
– Ну, не очень, я лучше про папиросы и волосяные заколки... ну и ватные шары немножко... – извиняясь, тихонечко сказала Тина, трогая белой лапой крошку на линолеуме.
– А вот знаешь, а мне надо про таблетки, – расстроилась Сонечка, – я плевалась, и все расстроились...
– А как тебя звать? – как-то не к месту вдруг спросила Тина.
– От этого прием зависит? – заволновалась Сонечка и затараторила:
– А целое имя или домашнее? Я Софочка или Со, Со-сонечка!
– Да нееет! – обрадовалась Тина. – Вот смотри, Со-Со, как надо быть. Прокати таблетку подальше, а пока мама тебя держит за рот – хватайся за горло и тряси головой. Она и провалится!
– Ничево се... – офонарела Сонечка.
– Ну ты позвони потом про че-как, ну? – попросила Тина, разулыбалась и трижды обернулась вокруг своей оси.
Вечером Сонечка совершенно безнаказанно лежала прямо посреди журнального столика – между тарелкой чипсов и кружкой пива – и, грациозно вытянув ножку в сторону телевизора, напевала:
– Дат май хат! Билонз! Ту дади! Да-да-да! Да-да-да! Да-да-да!
Дело в том, что, решив, будто Тинин вариант приема лекарств слишком мудрен, Сонечка просто собрала волю в кулак и сама съела таблетку, чем вызвала бурные аплодисменты, безудержное сюсюканье, обещание золотых гор, внеочередную тарелочку угощения и разрешение залезать на любые столы аж до следующей пятницы.
Вениамин
Однажды кто-то из нас, взрослых, не положил телефон на базу, а забыл на диване, и Сонечке смог дозвониться малыш.
– Оф, оф! – сказал он ей.
Сонечка расхохоталась и аж завалилась на бочок. Целых два раза она разговаривала с настоящей живой собакой. Первый раз по ошибке, второй – по необходимости. Но чтоб вот так!
– Эй, маленок, ты чей? – обнадеживающим голосом спросила она, стараясь ничем не смутить собеседника.
Песик на той стороне посопел в трубку и объявил:
– Я мамин. Мама велила быть смирно, но я упал и штуку эту уронил. И вот!
– Что вот? – Сонечка зажала лапой свободное ушко, чтобы лучше слышать.
– Тебе позвонил я, не понимаешь ты, что ли?
– Наверно, твоя мама с моей друзья, – догадалась Сонечка. – А ты кнопку нажал.
– Ой низнаю! – скептически заявил крошка, демонстрируя, что любые, даже самые важные обстоятельства окружающего мира обязаны были померкнуть ровно в тот миг, как он появился на свет.
Сонечка хихикнула:
– А как тебя зовут?
– Веничка, – ответил песик и гордо добавил: – Я этот... Пупс!
Сонечка совсем ослабела со смеху и скатилась с дивана. Когда же она вскарабкалась назад, Веничка вдруг горячо зашептал в трубку:
– Я застукан! Идут! – и отключился.
А вечером того дня мне позвонила подруга и нахвасталась, что завела себе крошку мопса, забавнейшего толстопуза. Я смеялась и повторяла: «Мопс, мопс! Веник!» Сонечка при этом досадливо кусала меня за пальцы и выкрикивала:
– Да пупс же он, ну? – но я, конечно, ничегошеньки не понимала и сердито куталась от нее в плед.
Первые слова
– Ты мине ни мама! – заявила Сонечка, едва научившись говорить. Я раззявила рот и выпустила из рук тщательно намываемую тарелку. Тарелка гулко ухнула на дно кастрюли и застряла там наглухо.
– Что за сраный мексиканский сериал? – спросила я озадаченно, глядя сверху вниз на уютно обернутый хвостиком-морковочкой наглый серый пенек.
– Ты здоровенная, – бесстрастно аргументировала Сонечка.
– Поверь, зайчишка, в свое время я тоже была малюсенькой, – заискивающе просюсюкала я. – Вот такой! – и в качестве доказательства покачала у Сонечки перед носом спитым чайным пакетом.
Сонечка от удивления слегка попятилась, наступила себе на хвост и чуть было не потеряла равновесие.
– А чтоб свет и вода? – задиристо крикнула она и нахмурилась.
Поскрипев скрижалями памяти, я выудила отличный способ уесть девчонку.
– Пользоваться водой самостоятельно я научилась только в три года. А до света доросла и вовсе в пять! – сказала я запальчиво и как бы стыдливо, чтобы Сонечка поняла, какое она чудо акселерации и как мне тяжело видеть любое подтверждение этого.
– Иииии! – закатилась Сонечка под табуретку.
«Чего только не позволишь ребенку в целях погашения скандала», – тоскливо думала я, остервенело колотя по перевернутой вверх дном кастрюле.
Кинокритика
Зазвонил телефон.
– Можно ли услыхать Со? – спросили меня оттуда нахально.
– Со кружится! – строго ответила я. – Кто спрашивает?
– Это Себосьен, и поскорее!
Я поперхнулась чаем и отнесла телефон Сонечке на диван. Совсем с ума посходили коты, решила я, и заперлась в ванной – от греха подальше.
– Что поделывает Со? – игриво осведомился Бася.
– Ну ничего тут, елозяю, – ответила Сонечка стыдливо и, не сдержавшись, неприлично мявк-нула.
– Тиш-тиш, – промолвил Бася, отгоняя нахлынувшие воспоминания юности, – скоро врачиха придет и чик-чирик!
– Птичек принесет? – удивилась Сонечка. Бася фыркнул и решил сменить тему.
– Ну а еще чего там?
– Кино вот глядели, – стала рассказывать Сонечка. – Про кота!
– Желтого? – деловито осведомился образованный Себастьян, имея в виду Гарфилда.
– Ага, желтого! – обрадовалась Сонечка. – Он с мамой жил, на шкафу и на кухне. Но мама говорила, что он – Никто.
– Кхе... – озадачился Бася.
– Но им ничего было, весело, – продолжала Сонечка. – Потому что часто приходили множества, а мама то и дело лазила в окно.
Бася заволновался и спросил:
– А кто мама?
Сонечка немножко подумала. Маленьким кошкам требуется время, чтобы вспомнить, как выглядят хозяева.
– Ну такая вроде, как у меня, например. В платье.
– А, – понял Бася. – Ну что они тогда?
– Ну а потом все так закружилось, – быстро сказала Сонечка и покосилась на свой змеящийся хвост. – Никто ехал в такси на самолет и ничегошеньки не подозревал. А мама его вдруг... – Со-нечкин голосок сорвался, – ...кинула наружу под дождь!!!
Сказать по правде, Бася отродясь не слыхивал такой ужасной истории. У него даже возникло искушение найти Серафиму и спрятать нос ей под палевую подмышку.
– Да, – страшным шепотом продолжала травить рыжую Басину душу Сонечка. – И умчала! А Никто сложил руки и промок, не сказав ни словца...
– Невозможно, чтоб так! – вскричал Себастьян и даже частично потерял дар речи. – Это не-допущчимо на свете про кота!
– Дядя Бася, вы что тут наперебивали, не все же еще, – возмутилась Сонечка с черствостью, свойственной всем подросткам.
– Ыыы, – проныл Бася, колотя кулаком по полу.
– Ну так вот, а с ними там ехал еще другой человек, он пожалел Никто и вышел за ним искать, и тоже промок, а злой маме дал заклятую коробочку! – нагнетала Сонечка.
– И что она? Умрила? – с робкой надеждой поинтересовался Бася.
– Нет вроде, – опешила Сонечка, – просто поглядела туда и сразу тоже пошла под дождем мяукать и звать Никто. Чуть с ума не сошла, пока он не появился в углу.
– А что он сказал? – решил узнать Бася. Это было очень важно – что сказал кот из кино. Ведь в кино кого попало не показывают и что попало не говорят.
Сонечка минутку подумала.
– Он сказал «я здесь». Человек и мама стали его обнимать и целовить, но он отворачивался, потому что наверно не очень простил. Вот.
Себастьян смахнул слезу и дал себе клятву, что он однажды тоже кое-кого тут не очень-то простит.
Выключая телефон, брошенный на диване, придерживая полотенце, намотанное на мне, упаковывая в коробку диск с «Завтраком у Тиффани», я все размышляла: о чем же могут час кряду болтать два, по сути, совершенно чужих друг другу кота?
Когда болит
В два часа ночи вдруг затренькал телефон. Светлана насупилась во сне, но треньканье тут же прекратилось, и ее брови разошлись по местам, разгладив переносицу. Ей, замешкавшись было, продолжили сниться оранжевые кленовые листья, налипшие на мокрую синюю крышу колодца.
– Але? – страшным шепотом спросила Сима.
– Мами не очень, – без предисловий сообщила Сонечка.
Сима изогнула хвост вопросительным знаком и покосилась на комнату, где была заперта Светлана.
– ? – уточнила она встревоженно.
– Мне надо было спать, но не тут-то, – медленно и серьезно сказала Сонечка, привыкшая ночевать у хозяйки на спине.
Сима усмехнулась.
– Что, танцевит на кухне унца-унца? – съехидничала она.
– Тетесима, она лежит там в темноте! – выкрикнула Со. – И вот!
У Серафимы дрогнули кончики ушей. «Нельзя, чтоб дети боялись», – сказала она себе и велела тихонько:
