Но как ни парадоксально, именно ее поведение привлекало Мэтта. Достоинство, с которым держалась Офелия, спокойное изящество ее манер произвели на него неизгладимое впечатление. В ней не чувствовалось ни резкости, ни вульгарности. У него тоже в первую минуту мелькнула мысль назначить ей свидание, но Мэтт напомнил себе об осторожности. Годы и годы ушли на то, чтобы оправиться после разрыва с Салли. Ему казалось, душа его омертвела. Теперь он уже больше не любил жену. И не ненавидел. Она стала ему безразлична. Там, где у любого человека сердце, Мэтт чувствовал пустоту. Все, на что он способен сейчас — по крайней мере он так считал, — это дружба с одиннадцатилетней девочкой.
Неделя, когда Пип из-за своей ноги была обречена на затворничество, оказалась мучительной. Устроившись на кушетке, она либо читала, либо смотрела телевизор, или, если у Офелии находилось время и желание, играла с матерью в карты, правда, редко. Когда удавалось найти листок бумаги, Пип делала небольшие наброски. Но больше всего ее раздражало, что она не может ходить, иначе давно помчалась бы на пляж, чтобы повидаться с Мэттом. Но это было строжайше запрещено, ведь песок мог загрязнить еще свежие швы. А тут еще погода испортилась окончательно, что выводило Пип из себя.
Она просидела дома уже целых три дня — настоящий домашний арест! — когда Офелия, решив подышать свежим воздухом, отправилась на берег и машинально свернула в сторону общественного пляжа. Погрузившись в свои мысли, она брела, не глядя по сторонам, пока не наткнулась на Мэтта, как всегда, устроившегося на берегу со своим мольбертом. Мэтт тоже ее не видел — он с головой погрузился в работу и не замечал ничего вокруг. Так же как и Пип в самый первый день, Офелия смущенно переминалась с ноги на ногу, не зная, остаться или уйти. И тут, словно почувствовав ее присутствие, Мэтт обернулся. В своей робости она до странности напомнила ему свою дочь. Лицо Мэтта расплылось в улыбке, и Офелия решилась подойти.
— Добрый день. Не хотела вам мешать, — смущенно улыбаясь, поздоровалась она.
— Никаких проблем, — успокоил ее Мэтт. — А если честно, я даже люблю, когда мне мешают. — На нем были футболка и джинсы, и Офелия невольно отметила про себя его спортивную фигуру. Мэтт явно следил за собой. Широкие плечи, сильные руки, непринужденная манера держаться… — А как Пип?
— Скучает, бедняжка. Не привыкла сидеть дома. Но больше всего ее раздражает, что она не может прийти сюда, порисовать вместе с вами.
— Я бы с радостью пришел повидать ее, если вы, конечно, не возражаете, — не желая казаться навязчивым, осторожно предложил Мэтт.
— О, Пип будет прыгать от радости!
— Надеюсь, мне удастся ее развлечь.
Офелия бросила взгляд на его работу. Он снова рисовал океан, но на этот раз в штормовую погоду — чудовищные валы вздымались к самому небу, угрожая в любую минуту раздавить хрупкую рыбачью лодчонку. От картины просто веяло ощущением силы. Грозная мощь океана и утлое суденышко, беспомощная игрушка в руках разбушевавшейся стихии… Картина производила неизгладимое впечатление.
— Мне нравится ваша картина, — искренне сказала она. И это была чистая правда.
— Спасибо.
— А вы всегда пишете акварелью?
— Нет, обычно я предпочитаю масло. И люблю писать портреты.
Он вспомнил о своем обещании написать портрет Пип, который она думала подарить матери. Ему хотелось начать, до того как она уедет из Сейф-Харбора, но из-за случая с ногой у него не было возможности даже сделать набросок. Хотя Мэтт давно уже решил, как он напишет ее.
— Вы живете здесь постоянно? — с интересом спросила Офелия.
— Да. Уже почти десять лет.
— Должно быть, зимой тут довольно одиноко, — поспешно проговорила она, так и не решив, уйти ей или остаться. У нее было такое чувство, что эта часть пляжа принадлежит только ему, как мастерская — художнику.
— Местечко тихое, но мне нравится.
Почти все обитатели близлежащих коттеджей приезжали сюда только на лето. Конечно, были и такие, кто, подобно Мэтту, жил тут круглый год, но, когда лето кончалось, их оставалось немного. Зимой поселок выглядел вымершим. Мэтт тоже производил впечатление довольно одинокого человека, но, казалось, его это ничуть не огорчает. Похоже, что он живет в мире и согласии с самим собой. Один из тех чудаков, кто предпочитает «вариться в собственном соку», как говорят французы, решила Офелия.
— Вы часто ездите в город? — спросила она.
Этот человек заинтересовал ее, теперь она понимала, почему он сразу понравился Пип. Не слишком общительный, он, однако, принадлежал к числу тех, с которыми всегда легко.
— Почти никогда. Да и зачем? У меня было свое дело, но я продал его десять лет назад и переехал сюда. Сначала я думал, что ненадолго… так, что-то вроде короткого отпуска. А потом решил остаться здесь.
Продав свое рекламное агентство, когда дела его шли в гору, Мэтт понял, что может позволить себе жить, как ему хочется, даже после развода с Салли. А небольшое наследство, полученное после родителей, только укрепило его в своем решении. Все, о чем он мечтал тогда, — это отдохнуть годик-другой, прежде чем заняться чем-то еще. Но потом его бывшая жена переехала в Новую Зеландию, и он раз за разом мотался туда, чтобы повидать детей. Через четыре года он оставил свои попытки, но к этому времени у него окончательно пропало всякое желание заняться чем-то еще. Теперь он хотел только одного — писать. За прошедшие годы у Мэтта было несколько персональных выставок, но он решил, что с него хватит. Он больше не чувствовал желания показывать свои работы — только рисовать.
— Мне тут нравится, — тихо поведала Офелия, опустившись на песок в нескольких ярдах от него — достаточно близко, чтобы видеть картину, и в то же время достаточно далеко, чтобы не мешать ему.
Ни ему, ни ей не хотелось казаться навязчивым. Так же как и Пип, Офелия долго сидела молча, наблюдая за работой Мэтта. Прошло довольно много времени, прежде чем Мэтт решился прервать затянувшееся молчание.
— Детям тут хорошо, — задумчиво проговорил он, вглядываясь в свою работу и снова переводя взгляд на разъяренный океан. — Да и потом здесь безопасно — они могут целый день бегать по берегу. Жизнь тут куда проще, чем в городе.
— Мне тоже это нравится. Можно уехать ненадолго и оставить Пип одну. И ходить никуда не надо. Тут хорошо.
— Мне тоже нравится. — Мэтт улыбнулся ей.
Ему очень хотелось знать об этой женщине как можно больше. Мэтта снедало любопытство. Конечно, кое-что рассказала ему Пип, и, однако, Офелия заинтересовала его. Чувствовалось, что жизнь бьет в ней ключом, но этому странно противоречил ее вечно затравленный взгляд и постоянная печаль, которая просто бросалась в глаза.
— А вы работаете?
Он почему-то был уверен, что нет. Накануне она ни словом не упомянула об этом, а Пип ничего не рассказывала.
— Сейчас нет. Когда-то раньше работала. Мы тогда еще жили в Кеймбридже. А потом переехали сюда, родились дети, и я бросила работу. Моего заработка явно не хватило бы, чтобы платить няне, так что какой смысл? А в Гарварде я работала лаборанткой в лаборатории биохимии. Мне это нравилось.
Работу лаборантки подыскал ей Тед, когда она еще продолжала мечтать о медицине. Но прошло немного времени, и об этих планах пришлось забыть. Впрочем, ее главной и единственной мечтой всегда был Тед. Он и дети стали для нее всем миром.
— Звучит неплохо. А вы не думали о том, чтобы вернуться к своим планам? Я имею в виду медицинский колледж?
Офелия грустно рассмеялась в ответ.
— Для этого я слишком стара. Колледж, ординатура, диплом… к тому времени, как я смогу приступить к практике, мне стукнет пятьдесят.
Теперь ей было сорок два, и все ее прежние мечты о медицине давно уже развеялись как дым.
— Ну и что? Не вы первая, не вы последняя. Это даже забавно.
— Да уж, действительно забавно! Но я была счастлива просто в качестве замужней женщины.
Во многом она по-прежнему оставалась француженкой. Офелию вполне устраивала роль «второй скрипки». Правда, сама она называла себя «группой поддержки», и, в сущности, так оно на самом деле и было. Именно поэтому их брак продержался столько лет. Тед нуждался в ней, она выполняла роль связующего звена между ним и внешним миром. Офелия — единственная, кто поддерживал его в черные дни. И вот теперь она осталась одна, и вокруг никого, кто бы сделал то же самое для нее, — кроме Пип.
— Я думала о том, чтобы подыскать себе работу. Нет, если честно, то об этом думают другие. В основном те, с кем я занимаюсь в группе. Ну и моя близкая подруга, конечно. Они считают, что мне нужно отвлечься. В конце концов, Пип целый день в школе, а у меня не так уж много дел.
Теперь, когда Теда и Чеда больше нет, ее миссия окончена. С Чедом, с его вечными приступами раздражительности было столько проблем, что Офелии приходилось крутиться как белка в колесе. Да и Тед требовал постоянного внимания. А вот Пип — нет; она весь день была занята — днем в школе, а конец недели девочка обычно проводила с приятелями. С самых первых дней она — удивительно самостоятельная и независимая личность. И вот сейчас Офелия чувствовала, что потеряла не только семью и любимое дело.
