На большой еженедельной летучке, где обсуждались программы Украинского телевидения, сидела вся наша редакция, в том числе и Ира Талалаевская - женщина яркая и экспансивная. Вдруг кто-то, заглянув в зал, покивал ей пальцем: мол, иди сюда. Ира взвилась и исчезла. Тут же я получил записочку от Володи Маевского, впоследствии известного спортивного журналиста.
В горячечном летучки гуле
Что с Талалаевской стряслось?
Ушла. На неостывшем стуле
Следов ее не осталось.
С Маевским мы работали в одной редакции и постоянно обменивались записками самого дурацкого содержания. Однажды Володе кто-то позвонил, но не застал. Я оставил ему записку: «Звонок из ниоткуда. Как сообщает агентство «Юнайтед пресс», 24 июня гражданину СССР Маевскому, мастеру спорта и члену жюри, позвонила женщина, пожелавшая остаться неизвестной. В информированных кругах этот новый шаг спортивной общественности Советского Союза рассматривается как. Боб Пинчер».
Ответ Маевского был громоподобен. «Опровержение ТАСС. 24 июня с.г. агентство «Юнайтед пресс» распространило сообщение своего агента в Киеве, пресловутого Боба Пинчера, где грубо извращены факты о том, что известному общественному деятелю В.Маевскому звонила женщина, якобы пожелавшая остаться неизвестной. ТАСС уполномочен заявить, что это является вымыслом, рассчитанным на легковерных людей, не знакомых с истинным положением вещей. Буржуазные акулы пера, типа печально известного Б.Пинчера, рады использовать любую возможность, чтобы вбить клин между т. Маевским и женщинами, которые ему якобы звонят. Эта позорная тактика, равно, как и грязная война американских империалистов во Вьетнаме, Камбодже и где они еще захотели, обречена на провал».
Стиль заявлений и опровержений ТАСС сохранен в точности.
Еще одно письмо. «Тов. Заманскому. Конфиденциально! Очень важно! 15 октября с.г. в связи с моим уходом на работу я устроил себе завтрак. С советской стороны на завтраке никого не было, равно как и со всех других сторон. Завтрак прошел в теплой, непринужденной обстановке, хоть батареи у нас еще не включили. Улицы города, по которым я следовал на работу, были украшены трудолюбивыми руками работников Управления по оформлению г. Киева в разные разности. Трудящиеся вышли на магистрали и площади, чтобы приветствовать троллейбус номер двадцать, в котором я обычно следую. А я пошел пешком. С уважением, В.Маевский, орнитолог».
Другие свои письма (например, о том, что если кому нужна обстановка, то она в Боливии, сообщают газеты) он подписывал как эсквайр, букмекер, гофмейстер и даже хлоралгидрат.
Однажды мне дали общественное поручение: провести в коллективе «работу по гражданской обороне». Первое занятие, оно же последнее, прокомментировал Витя Цыганов, игравший на всех инструментах и написавший колыбельную для передачи «На добраніч, діти!» Ныне Виктор Васильевич кандидат философии, преподаватель вуза, весьма заслуженное лицо. Он писал:
Пускай трепещет враг заокеанский -
Уж близится его последний час.
Недаром многоопытный Заманский
Нас учит надевать противогаз.
На одном из собраний Витя, с тоской глядя в окно на улицу, где шел нудный осенний дождь, написал стихи. Они заканчивались так:
Что-то там бубнит Волошин,
От старательный, хороший
И хорош его отчет…
По стеклу вода течет.
Этот же Цыганов как-то положил на стол нашему коллеге открытку, где от имени организации «Книга - почтой» сообщал, что адресату будет выслана книга «Половая жизнь в эпоху неолита» с цветными иллюстрациями. Стоимость - 17 рублей. А также монография «Тычинки и пестики», 49 рублей.
Коллега немедленно стал звонить в «Книгу - почтой»: он хотел бы ограничиться неолитом, а от «Тычинок и пестиков» отказывается. После нескольких таких звонков, рассказывал Витя, и я не уверен, что он это не выдумал, сотрудники «Книги - почтой» якобы попросили у звонившего его адрес. Тот якобы спросил: «А зачем?» И те якобы ответили: «Приедем к вам с психиатрической бригадой».
Странно видеть этих ребят дедушками. Впрочем, они и сегодня за словом в карман не лезут.
ТАРАС ПЕТРИНЕНКО КАК ЗЕРКАЛО НАЦИОНАЛИЗМА И СИОНИЗМА
В нашей конституции сказано, что цензура запрещена. Правда, что такое цензура, не сказано. А в семидесятых годах, когда я пришел на телевидение, нигде не говорилось, что над нами висит меч цензуры. У нас была свобода, а цензура существовала при свергнутом царском режиме. Тем не менее, каждый сценарий надо было нести в так называемый лит. Там сидели строгие и как бы допущенные к секретам государственной важности товарищи. За их спинами высились сейфы, где, по-видимому, и хранились государственные тайны. Товарищи внимательно читали наши материалы и если не находили, что там раскрываются секреты, то ставили на обложке штемпель «Цензор такой-то». Разрешали. А если что-то вызывало сомнения, то штемпель не ставили. То есть запрещали.
Впервые я увидел слово «цензор» на государственном штемпеле, когда еще корректором пришел работать в типографию. Меня страшно удивило это слово. В школе нам объясняли, что от цензоров страдал Пушкин, а теперь не страдает никто. И это была правда. Мы не страдали от цензуры, потому что сами прекрасно понимали, о чем можно писать или говорить, а о чем нельзя даже думать. Так что цензоры если и доставляли нам неудобства, то небольшие, да и то изредка.
Однажды я написал в сценарии, что приглашенный в студию гость «говорит о том, что…» И далее излагал своими словами, о чем он будет говорить. Цензор, дама, как тогда говаривали, не просто партийная, а партийная во всех отношениях, разрешить передачу отказалась категорически. «Вы должны написать дословно, что именно он будет говорить. А не «о том, что», - наставительно произнесла дама. Я попытался ей объяснить, что наш гость будет именно говорить, а не читать с бумажки. «Это ваше дело, - ответила дама. - Пусть выучит на память».
Я понял, что спорю с горным утесом. Поэтому во фразе «говорит о том, что…» я вычеркнул все, кроме слова «говорит», поставил двоеточие, открыл кавычки, все остальное оставил без изменений. Это цензурную даму вполне устроило.
Я быстро понял, что у нас засекречено, а что нет. В народе ходил анекдот: того, кто написал на заборе «Хрущев дурак», осудили за разглашение государственной тайны. Что в Америке средняя заработная плата выше, чем у нас, тоже было тайной, не подлежащей разглашению.
Со временем передачи для детей были освобождены от цензуры. Тем не менее, мы сами как-то вырезали из видеозаписи детского концерта прелестную девочку, певшую такую же прелестную песенку. Но платье у девочки было желтое, а бант на головке - синий. Дитя, таким образом, пропагандировало украинский буржуазный национализм. Мы это понимали без всякой цензуры.
Ходить в джинсах, а если женщинам, то и просто в брюках, было запрещено. Штаны на женских ножках считались вызовом общественному мнению. Милиционеры, дежурившие на входе в Гостелерадио УССР, получили приказ: женщин в штанах не пускать. И не пускали. Не удосужился я в свое время спросить у Ады Роговцевой, правда ли, что когда милиционер не пропустил ее на телевидение из-за того, что актриса пришла в брюках, Ада Николаевна, благо, что была в пальто, взяла да и скинула брюки: «А так можно?» - «Так можно», - сказал обалдевший милиционер.
Однажды в детскую редакцию пришла компания студентов киевской консерватории. Среди них был Тарас Петриненко, сын знаменитой певицы и нашего, к сожалению, рано ушедшего сотрудника - милейшего, умнейшего Гаринальда Петриненко, с которым мне посчастливилось дружить. Был в этой компании и Кирилл Стеценко, тезка и внук знаменитого композитора. Ребята спели нам несколько украинских песен в современной аранжировке. Это было великолепно. Сегодня так поют все, но тогда так еще никто не пел. Партия считала, что народная песня, костюм, народная архитектура являются таковыми, если они отвечают канонам эпохи позднего феодализма. Если же народная песня звучит под электрогитару, то это либо тлетворное влияние Запада, либо буржуазный национализм.
Мы об этом не подумали и решили немедленно записать хлопцев, тем более что студия оказалась свободной, а такой случай вряд ли представился бы так скоро. Оформления в студии не было, но молодцы-телеоператоры поставили под стеной несколько осветительных приборов, тонкие лучи образовали на голой поверхности замысловатый узор, и ребята спели так хорошо, что мы уже нацелились на благодарности и похвалы.
После просмотра видеозаписи меня вызвал наш самый большой начальник, человек умный, но опытный (опыт и ум вещи разные и порою взаимоисключающие). Глядя в сторону и внутренне страдая, он сказал, что в эфир передача не выйдет. В узоре на стене кто-то усмотрел шестиконечную звезду. «Это сочетание украинского национализма с сионизмом… ну, вы же сами понимаете», - сказал шеф, и я все понял.
