Филип Рот - Профессор желания

— Что теперь будет? — спрашиваю я его. — Господи, Дональд, что теперь?

— Я ее вытащу, — говорит Гарланд.

— А это возможно?

— Возможно.

— Как?

— А как вы думаете?

Деньги? Шантаж? Девушки? Юноши? Я не знаю. Мне все равно. Я больше не буду спрашивать. Пусть делает, что может.

— Вопрос в том, — говорит Гарланд, — что будет, когда Элен освободят? Конечно, я мог бы устроить ее довольно прилично здесь. Я мог бы обеспечить ее всем, что нужно, чтобы она могла прийти в себя, Я хочу знать ваше мнение о том, что будет лучше для нее. Я не хочу, чтобы она опять разрывалась.

— Между чем и чем? Дональд, все это немного странно. Честно говоря, я не знаю, что будет для нее лучше. Скажите мне, пожалуйста, а почему она не поехала к вам по приезде туда?

— Потому что она планировала увидеться с Джимми. Она знала, что, если сначала приедет ко мне, я ни за что не позволю ей приблизиться к этому человеку. Я знаю его лучше, чем она.

— А вы знали, что она приезжает?

— Конечно.

— Вы узнали об этом в тот вечер, когда ужинали у нас?

— Нет, нет, дорогой мой. Только неделю назад. Ей надо было дать телеграмму, тогда бы я встретил ее в аэропорту. Но она все сделала по-своему.

— Она не должна была этого делать, — тихо говорю я.

— Вопрос в том, вернется ли она к вам или останется со мной. Я хочу, чтобы вы сказали мне, что лучше.

— Вы уверены, что ее выпустят из тюрьмы, вы уверены, что обвинения будут сняты…

— В противном случае я бы не позвонил.

— Что будет потом… ну, это решать Элен, разве не так? Конечно, я хотел бы поговорить с ней.

— Но вы не можете. Мне повезло, я смог. Нам повезло, что она пока не в наручниках и не на пути в Малайзию. Шеф нашей полиции не самый милосердный из людей, если только это не совпадает с его интересами, а ваш соперник — не Альберт Швейцер.

— Это очевидно.

— Она, знаете, что говорила мне: «С Джимми так трудно ходить по магазинам. Если я вижу что-то, что мне нравится, он покупает мне это дюжинами. Она говорила ему: Джимми, я же не могу надеть одновременно больше одной вещи». Но Джимми никогда не понимал, мистер Кепеш. Он покупает все дюжинами.

— Охотно верю.

— Я не хочу, чтобы с Элен когда-нибудь еще произошло что-то плохое, — говорит Гарланд. — Я хочу точно знать, где она останется. И хочу это знать сейчас. Она пришла через ад. Она была таким чудесным, великолепным созданием, а жизнь так жестоко с ней обошлась. Я не позволю больше никому из вас мучить ее.

Но я не могу сказать ему, где ее место. Я не знаю, где мое место. Я говорю ему, что должен сначала позвонить родственникам Элен и успокоить их. Я ему позвоню позже.

Позвоню ли? Зачем?

Как будто услышав от меня о том, что ее дочь задержалась после школы на собрании, ее мать вежливо спрашивает:

— А когда она будет дома?

— Я не знаю.

Кажется, это не очень беспокоит мать искательницы приключений.

— Надеюсь, ты будешь держать меня в курсе, — радостно говорит она.

— Да, конечно.

— Спасибо за звонок, Дэвид.

Что еще остается матери искательницы приключений, как не благодарить за звонки и за то, что ее держат в курсе?

А что делает муж искательницы приключений, пока его жена сидит в тюрьме на Дальнем Востоке? В обеденное время я делаю омлет, готовлю его очень тщательно, на нужной температуре, и подаю сам себе с мелко нарезанной петрушкой, стаканом вина и кусочком подсушенного хлеба с маслом. Потом долго стою под горячим душем. Он не хочет, чтобы я ее мучил; прекрасно, я не буду ее мучить — но лучше всего, я не буду мучить самого себя. После ужина я решаю надеть пижаму и лечь почитать в постели. Один. Никаких женщин. Пока. Все это от меня не уйдет. Всему свое время. Я опять на тех же позициях, что и шесть лет назад, когда, отделавшись от своей чувствительной спутницы, привел к себе гонконгскую Элен с того банкета. Правда, теперь у меня есть работа, я должен закончить книжку, у меня есть удобная квартира, так очаровательно и со вкусом отделанная. Она в моем полном распоряжении! Как там у Мориака? «Наслаждаться удовольствием неразделенной постели».

Какое-то время я совершенно счастлив. Кажется, я где-то слышал или читал о том, что такое случается; человек иногда катапультируется из страданий прямо в блаженство. Хотя житейская мудрость гласит о том, что чаще бывает наоборот. И я могу это подтвердить. Господи, да мне действительно хорошо. Я никогда больше не буду мучить ни ее, ни себя. С меня довольно.

Так продолжается почти двести сорок минут. Заняв денег у своего коллеги и консультанта Артура Шонбрунна, я покупаю билет туда и обратно и на следующий день лечу в Азию. (В банке я обнаруживаю, что неделей раньше Элен сняла все наши сбережения, чтобы купить себе билет на самолет в один конец и начать новую жизнь.) В самолете есть время, чтобы подумать — еще раз подумать — и еще раз подумать. Возможно, я хочу ее вернуть, просто не могу без нее остаться. Может быть, я ее люблю, хотя и сам не знаю точно, может, она моя судьба…

Все это кажется мне совсем не убедительным. Все это слова, которые я презираю. Элен так говорит, Элен так думает: «Я не могу жить без этого, он не может жить без того, моя женщина, мой мужчина, моя судьба…» Что за детские штучки! Киношные приемчики! Кинематографический роман!

Однако, если эта женщина — не моя женщина, что же я тогда здесь делаю? Если она не моя судьба, что же я тогда торчал у телефона с двух часов ночи до пяти утра? Может быть, только гордость не позволяет мне вверить Элен ее гомосексуальному защитнику? Нет, совсем не это. И не потому, что я чувствую ответственность, или мной движут стыд или мазохизм, или радость мщения…

Тогда остается только любовь. Любовь! С таким запозданием! Любовь! После всего того, что было сделано, чтобы ее разрушить! Любовь такой неожиданной силы!

Оставшиеся часы бодрствования во время этого полета я вспоминал каждое приятное, доброе, забавное слово, которое она когда-либо произносила.

В сопровождении Гарланда — мрачного, вежливого, теперь безупречного банкира и бизнесмена — представителя Гонконгской полиции и подтянутого молодого человека из американского консульства, который тоже пришел встретить меня, я отправляюсь в тюрьму на свидание с моей женой. Садясь в аэропорту в машину, я говорю Гарланду:

— А я думал, что она уже на свободе.

— Кажется, — говорит он, — в этих переговорах больше заинтересованных сторон, чем я предполагал.

— Гонконг, — просвещает меня с перекошенной физиономией молодой консульский работник, — родина коллективных сделок.

По-моему все в машине, кроме меня, знают что к чему.

После того, как меня подвергли обыску, мне разрешили остаться наедине с Элен в крошечной комнатке, эффектно заперев за нами дверь. Звук запираемой двери заставил Элен судорожно схватить мою руку. Ее лицо в пятнах, губы в волдырях, глаза… я не могу смотреть ей в глаза без ужаса. И от нее неприятно пахнет. Я уже не чувствую к ней того, что чувствовал там, в воздухе. Я просто не могу заставить себя так любить ее здесь, на земле. Я никогда так не любил ее раньше здесь, на земле и не собираюсь начинать это в тюрьме. Я не такой идиот. Может быть, я другой идиот… но это выяснится позже.

— Они подкинули мне кокаин.

— Я знаю.

— Ему не должно сойти это с рук.

— Не сойдет. Дональд собирается вызволить тебя отсюда.

— Он должен!

— Он занимается этим. Тебе не стоит волноваться. Тебя скоро выпустят.

— Я должна сообщить тебе нечто ужасное. Все наши наличные деньги исчезли. Полиция украла их. Он сказал им, что делать со мной, и они так и сделали. Они насмехались надо мной. Они прикасались ко мне.

— Элен, скажи теперь всю правду. Я должен знать. Мы все должны знать. Когда ты выйдешь отсюда, хочешь остаться у Дональда, в его доме? Он говорит, что будет заботиться о тебе, он…

— Но я не могу! Нет! О, пожалуйста, не оставляй меня здесь! Джимми убьет меня!

На обратном пути, в самолете, Элен пьет столько, что стюардесса отказывается налить ей еще.

— Я уверена, что ты был верен мне, — говорит она, став неожиданно болтливой. — Да, наверняка, — говорит она снова, одурманенная виски, благодаря чему слегка притупился ужас пребывания в тюрьме и кошмар реванша Джимми Меткафа.

Я не собираюсь никак отвечать на это. О двух случайных и бессмысленных связях в прошлом году даже нечего сказать. Она бы только стала смеяться, узнав от меня, кто были ее соперницы. Вряд ли бы я вызвал ее сочувствие, если бы сказал, что мне не доставляет никакого удовольствия обманывать ее с женщинами, которые не имеют для меня и сотой доли ее привлекательности, ее характера, не говоря уж о ее обаянии. Я готов был плюнуть в их физиономии, когда понял, какое удовольствие получили они, поставив Элен Кепеш на ее место. Достаточно быстро — довольно быстро — я понял, что обманывать такую жену как Элен, которую терпеть не могут другие женщины, было невозможно без того, чтобы не испытать унижения самому. Я не обладал даром Джимми Меткафа сначала холодно отвернуться, а потом нанести смертельный удар своему противнику. Его стилем была месть, моим — меланхолия… Речь Элен сильно смазана от действия спиртного и усталости, но, умывшись, подкрепившись, переодевшись и приведя в порядок свое лицо, она собирается начать разговор. Первый за много, много дней. Она собирается определить свое место в этом мире, но отнюдь не как побежденная.