Я отдаю вам юного короля, Воды начала и конца. Не дайте погибнуть лесу. Примите его.
Молитва была произнесена, слезы Ога, Воинов, Бардов пролились вторым дождем.
Не плакали только Фионн и Ниам: она протянула над бассейном свою худощавую руку ладонью вниз.
На поверхности обширного бассейна в мутной дождевой воде вокруг лица поверженного юного короля блеснули светлые волосы.
Когда затихшие тучи над головой распахнулись, среди намокших дубов, почерневших гор и холмов, ступенями сбегающих к морю, и проносящихся клочьев тумана показалось ночное небо, подобное куску голубого шелка, проколотому серебряными ножами.
В лесу под лунным светом зажглись костры.
И тогда из прудов, окруженных огромными, в рост деревьев, тростниками, из низвергающихся в бездну потоков среди зарослей папоротника, ежевики, остролиста выплыли Девы-лебеди, одинокие и трепещущие, как огромные кувшинки, ступили на землю, и взгляды их пробуждали любовь в сердцах юношей.
Из укромных пещер по краям полян с пышной травой и голубым вереском вышли Жены-лани и бесшумно, быстрее, чем кони, примчались туда, где их ждали супруги и дети, и снова обрели свой прежний облик, руки и бедра, голос и улыбку.
Вышли один за другим Воины, павшие в самых давних битвах, вышли, пятясь задом, из темной расселины, вскрывшей сверху донизу серебристо поблескивающую скалу, высокую, как крепость над вольным морем.
Путешественники, столетия назад покинувшие этот холм, снова ступили на него; их принес туда корабль, целый, но без мачты, стройный, крылатый, с носом в виде грациозного исчезнувшего зверя, чтобы они сделали привал на эту ночь.
И зашел разговор о местах далеких, но достижимых, путешествиях нескончаемых, но длящихся мгновение, в эту ночь, когда рушатся все преграды и Вечерняя Звезда встречается со Звездой Утра, все услыхали об острове Серебряных Деревьев, стоящем на четырех громадных бронзовых столпах среди волн Океана, и о Царстве Десяти Стен, где в Источнике под сенью орешников и яблонь отдыхают лососи.
Фионн и Ниам, стоявшие друг против друга, оставались у алтарей до исхода ночи, не давая угаснуть языкам пламени, подымавшимся к луне. И они увидели, как на алтари спустились боги, оставив свои следы на дереве дуба и на камне. Спустились Таранис, Тевтат, Езус, Дагда, Дейрдре, Мананнан.
Последним явился Луг. Он снизошел в облике юного белокурого воина, слишком юный для бога, а может быть, и для воина, сияющий, полный радости, неся с собой первый белый луч рассвета, клинок своего светоносного меча, и вонзил его в самое сердце холма, между алтарями.
Так пришел Самайн, год и мир родились заново.
Солнце теперь сухое, словно отполированное. Переход свершился. С каштанов облетели все листья, покрасовавшись напоследок в сияющем венце, ветки превратились в черную решетку; сосны, замкнувшиеся в свой едва поцарапанный вечнозеленый панцирь, поднимались к небу, ставшему более голубым, более чистым и далеким. Теперь они принадлежали воздуху, а не земле. Папоротники исчезли все разом, поглощенные почвой, поникший, скрюченный вереск уже не отличить было от бурой земли. На темных блестящих ветках остролиста появились ягоды, в разгар зимы они покраснеют.
Переход свершился. Опала листва всех каштановых рощ вокруг холма. Но лес остался невредим. Иногда он загорался сиянием, даже там, где сплетение ветвей и кустарников было всего гуще и где, как нам с ней хотелось думать, были кабаньи норы.
Ярче всего искорки света вспыхивали ночью, в черной сосновой хвое и среди ветвей дубов.
А днем в пикирующем полете грифов над вершинами чувствовалась какая-то непреклонная радость.
Лес остался невредим. На вершине холма, в траве, среди обглоданных кустарников, осталась распахнутая церковь, ряд стройных колонн.
А вдалеке, над соснами, дубами, холмами, мысами, утесами, длинное лезвие моря разрасталось уже несколько дней.
Я собрал книги и записи — написал я мало, только отдельные главы, — запер дом и спустился на побережье.
Сара и Капитан не вернутся в город вдвоем. Их дом наверху был продан, и больше я их не встречал.
Море все подымается. Теперь оно почти достигает высоты маяков. Отблеск от них этой ночью едва виден: сноп зеленого света с большого маяка разглядеть нелегко, а красный свет с маленького и вовсе неразличим. Над портом господствует мрак волн.
Меньше двух часов назад бледному солнцу из-под продолговатых свинцовых туч все же удавалось протянуть по открытому морю до самого мола полосу света, которая дальше сжималась и разрезала надвое по диагонали бассейн пустынного порта. Эта полоса света была яркая и золотистая, но временами, когда тучи закрывали верхний край солнечного диска, она становилась стального цвета, поблекшие остатки золота были только по ее неровным, размытым краям; если же солнечный круг заволакивало сильнее, полоса света из ослепительной делалась тусклой, цвета глициний, пыли, снега, цвета, еще невиданного на море.
Чайки, обычно летавшие стаями над самыми высокими соснами и засохшими агавами, в этот вечер летали над самой водой, и каждая кружила поодиночке, не спускаясь за рыбой; их было множество, и у всех нижняя, более светлая сторона крыльев сверкала в пепельно-сером воздухе.
Будет ли море вздыматься еще выше? Поглотит ли порт и маяки? Надвинется ли на меня?
Этой осенью волны бывали длинными, как горизонт, кверху они заострялись, и гребень делался прозрачным, как дутое стекло. Волны перепрыгивали скалы, бились о волнорезы и обрушивались на пляжи.
Быть может, оно будет вздыматься еще выше — когда море кажется притихшим, это означает, что оно готовится к более мощным ударам.
Осень. Праздник Самайна не наступил для меня. Не было видений, не было возрождения. Здесь, за двумя столами — один у окна, выходящего на восток, другой у окна, выходящего на запад, — я вспоминал лес и глядел на море. Неужели никогда не будет у меня смиренной и неодолимой силы того, кто призывает и прекращает дождь, кто приносит жертвы богам? Что я сделаю, если море надвинется на меня?
Я хотел написать книгу легенд о море, о лесах, о богах, о чудесах. Передо мной лежат заметки, планы, отдельные главы. Страницы. Да посетит их сострадательный юноша-бог, творец лазурных чудес; в то время как все умирает и ничто не возрождается, пусть он допишет эту книгу, которую я лишь начал.
