Под вздохи и восклицания «любовь моя» он целовал песок неизведанных земель, водружал знамена и мучительно подыскивал слова для новых открытий. Ему не приходилось сражаться с врагами или храбрыми индейцами. Довольно было указать перстом и заявить: «Это мое!» — и по мановению его пальца — опытного и умелого — распахивались чащи, впуская Его Величество.
Так он шел вперед, нарекая имена и осваивая то, что было взято у него, подобно ребру Адама. Какая сладостная судьба! И вот настал момент явить свои открытия миру. "Это, любезнейший читатель, прежде всего вместилище влечения у женщин , — говорил он, указывая на берега царства Венеры.
Он поднимал якорь и вел корабль к проливам и архипелагам, где до него не ступала нога человека, и, подняв указательный палец, говорил: «Если проворно и умело тереть его пальцем, оттуда, независимо от их желания, по причине удовольствия стремительно вытекает семя», — и становился Господином и Повелителем женских приливов и отливов. Перед ним открывались и закрывались воды. Он был Господином, Покровителем и Сувереном желаний Венеры, и женщины, «независимо от их желания», становились его рабынями.
А он все шел вперед, нарекая имена в честь Святого Иоанна и Святого Иосифа. «Можно звать этот орган матка, утерус или вульва», —писал он и продолжал именовать.
Средоточием его «Америки» была, конечно же, Мона София. Чтобы пленить вероломное сердце, ему уже не нужно было рыскать по свету в поисках приворотной травы. Не нужно было взывать к богам или демонам. Не нужно было даже расточать любезности или обдумывать план совращения. У него был ключ от женских сердец — стоило лишь протянуть руку и с ловкостью и сноровкой потереть крошечный орган. Он проложил путь туда, куда до него не проникал никто. То, что с начала времен искали колдуны, ведьмы, правители, драматурги и, наконец, все влюбленные, нашел анатом Матео Ренальдо Колон. Теперь Земля Обетованная — Мона София — в его руках, умелых и ловких.
Однако анатом не остановился на достигнутом. Коль скоро женская душа — это царство, которое не в силах покорить все воинства мира, причина этого столь проста и очевидна, что ее, в силу той же очевидности, до сих пор никто не замечал: Amor Veneris, первоисточник женской любви, служит неоспоримым доказательством отсутствия души у женщин. И Матео Колон обосновал этот тезис в своем «De re anatomica».
Подобно путешественнику, который, углубившись в чащу, с трудом находит обратный путь, анатом окончательно заблудился в дебрях своего открытия.
Шестнадцатая глава «De re anatomica» стала эпопеей, эпической песнью. Шестнадцатого марта 1558 года, в соответствии с университетскими правилами представления работ к печати, Матео Колон вручил декану свой труд — тетрадь в сто пятьдесят листов, к которой прилагалось семь анатомических иллюстраций на медных табличках — одно из красивейших творений Возрождения, — собственноручно писанных маслом: карты нового континента, именуемого отныне Amor Veneris.
Двадцатого марта того же года Алессандро Де Леньяно ворвался в комнату Матео Колона в сопровождении университетского священника и двух стражников. Декан зачитал постановление Верховного Трибунала, удовлетворявшего просьбу Алессандро де Леньяно об образовании комиссии по изучению деятельности анатома и рассмотрению обвинений в ереси, богохульстве, колдовстве и сатанизме. Все рукописи анатома были конфискованы, включая висевшие на стене рисунки. То, что его не заключили в карцер, следует объяснить не благосклонностью властей, а их намерением не предавать процесс огласке. Матео Колону сообщили, что, согласно булле папы Павла III, возводящей комиссии докторов богословия в ранг Верховного Трибунала в вопросах веры, суд состоится в стенах Университета. Председательствовать на процессе будут сам кардинал Карафа, а также посланник кардинала Альвареса Толедского.
I
Сидя у пюпитра, Матео Колон смотрел, как за крохотным окошком над узким изголовьем его кровати сеет дождь. Дождь падал на десять куполов базилики и на луг, сливавшийся с линией горизонта. Накрапывал мелкий дождь, едва увлажнявший поверхность предметов. Тихий затяжной дождь, назойливый, как дурные мысли или сомнение. Как новая идея. Или тайна. Казалось, этот дождь пребудет вечно. Шел милосердный, нищий, францисканский дождь. Он был почти нематериален, словно стопы святого. И, как всегда, низвергался на бедных. Он падал медленно, но упорно и только силой своего падения должен был размыть мраморные пьедесталы каменных святых, врагов просвещения. Но это произойдет не сегодня и не завтра. Через несколько дней вспыхнут черные факелы, запылает костер. А пока сеет дождь, настойчивый и тихий, словно предзнаменование или предостережение. Льется ласковый, милосердный дождь, освежающий язвы на обожженном теле. Звенящий дождь равно орошает одежду крестьян, кормящих аббата, и епитрахиль папы Павла III. Изливается на Ватикан. Теплый, задыхающийся от страсти дождь, капли которого, подобно крохотным членам, проникают за наглухо застегнутый ворот священника. Брызжет оплодотворяющий латинский дождь.
Матео Колон смотрит на новый дождь. Из размытой земли выплывают на поверхность сокровища Античности. Идет археологический дождь. Под ногами возникает античное великолепие. Дождь смывает историческую почву, исторгающую мрамор, книги и монеты. Все, лежащее на поверхности, оказывается тривиальным и грубым. Под сорной травой истоптанных улиц, под площадями жалких деревушек вода обнажает древнее великолепие Империи, которое пора извлечь из небытия. Льется дождь, и из чрева земли возникают Истина и Красота. Льется дождь, и вместо увязших в грязи кондотьеров, воцаряется дух Сципиона и Фабия.
Изгнанный из своего рая, из открытой им сладчайшей земли, сосланный в свою каморку, вдали от родной «Америки», Матео Колон смотрит на дождь, который, если не случится чуда, станет для него последним.
Двадцать пятого марта 1558 года в сопровождении пяти верховых стражников, скакавших впереди, и пяти пеших, замыкавших шествие, в Падую прибыла комиссия под председательством кардинала Карафы и личного посланника кардинала Альвареса Толедского. Их высокопреосвященства расположились в здании Университета и объявили, что им потребуется три дня на изучение подробностей дела, по истечении которых начнется судебный процесс. Декан предложил провести его в анатомической аудитории, однако прибывшим зал показался слишком большим для столь немногочисленного собрания. В заседании участвовали трое судей: кардинал Карафа, пресвитер Алонсо де Навас, личный посланник кардинала Альвареса Толедского, и представитель падуанской Инквизиции. В роли обвинителя выступал сам декан, защита была предоставлена обвиняемому. Кроме того на суде предполагалось выслушать несколько свидетелей. Поэтому их святейшества сочли, что обычной аудитории для этих целей вполне достаточно.
III
Процесс начался 28 марта 1558 года. В соответствии с принятыми тогда формальностями суду предстояло выслушать сначала свидетелей обвинения, затем обвинителя и наконец самого обвиняемого. Предполагалось, что процесс не займет много времени. Свидетельские показания фигурировали на суде только в форме предварительно составленных нотариальных актов. Под угрозой обвинения в лжесвидетельстве, свидетелям не позволялось прерывать заседание суда или менять показания. Следуя этим правилам, университетский нотариус Дарио Ренни собрал необходимые свидетельства, которые ему предстояло огласить.
Показания свидетелей
Первое свидетельство. Заявление проститутки, сообщившей о том, что она была околдована анатомом
Стоя лицом к судьям, Дарио Ренни зачитал первое свидетельство.
Я, Дарио Ренни, приступаю к оглашению свидетельских показаний гетеры из таверны «Муло», именем Каландра, семнадцати лет, проживающей в вышеозначенном вертепе.
Вышеназванная гетера заявляет, что четырнадцатого числа июня месяца 1556 года в заведение над таверной явился человек с горящим взглядом и потребовал его обслужить. После того, как ему были показаны все женщины, он решил уединиться с одной из них по имени Лаверда. Свидетельница заявляет, что посетитель прошел с Лавердой в спальню, уплатив самую низкую цену, так как последняя была уже немолода и не совсем здорова. Затем он вышел оттуда один и поспешно удалился.
Свидетельница заявляет, что вскоре испытала сильное беспокойство, так как Лаверда не выходила из комнаты, из которой не доносилось ни звука. Тогда свидетельница вошла в спальню и увидела Лаверду, лежавшую рядом с постелью. Свидетельница заявляет, что сначала подумала, будто посетитель, оставшись неудовлетворенным, отомстил Лаверде за то, что та, будучи старой и беззубой, не справилась со своим делом. Но вскоре она заметила, что Лаверда дышит и на ее теле нет ран ни от кинжала, ни от палки.
