Уже к концу второго дня пути мы оказались в городе-миллионнике, столице одного из регионов страны. Ночью мы решили не выходить на трассу и дождаться утра.
Жрать уже хотелось невыносимо, желудок болел от никотина, который мы поглощали в огромных количествах, стреляя сигареты у прохожих или подбирая бычки.
Аскать деньги Шнырь не любил и нашел другой выход из ситуации: недалеко от вокзала был киоск с быстрым питанием, а на столике возле него аппетитно лежали остатки чьего-то обеда. Абсолютно не обламываясь брезгливых взглядов зевак, Шнырь спокойно взял эту бумажную тарелочку и мы набросились на еду, жадно глотая кусочки пиццы и пирожков — этого было мало, но лучше, чем ничего. За нашей скромной трапезой наблюдал какой-то бомж. Даже он брезгливо отвернулся, проворчав «едите, как воробьи».
Надо было искать место для ночлега. Шнырь почему-то решил, что на вокзале лучше не оставаться: там было много мусоров, и нас могли задержать до выяснения личности. Малолетние оборванцы вообще могли привлечь к себе нежелательное внимание.
Сначала мы приютились на трубах теплотрассы (ночи-то прохладные, а трубы греют), но вскоре находиться там стало невыносимо из-за вездесущей стекловаты. Она забивалась в глаза, зудела вся кожа.
И мы, почесываясь, побрели по прекрасному вечернему городу в поисках подходящего ночлега. Вскоре на пути попался полуразрушенный деревянный двухэтажный дом. Он больше напоминал прогнивший сарай. Шнырь сказал, что это идеальное место.
Мы устроились на чердаке, придавив люк какой-то балкой. Спалось тревожно. Во-первых, из-за холода, и, как мы ни жались друг к другу, согреться не было никакой возможности. Еще все тело чесалось от стекловаты, что тоже не способствовало сну, казалось, ползают и кусаются какие-то насекомые. Лежать было жестко, мы даже ничего не постелили, и в тело упирались какие-то не то щепки, не то колючки. Но больше всего мне мешало другое — страх. Я вздрагивала от любого звука, боясь, что сюда, в нашу скромную обитель, могут пожаловать недобрые люди.
К любой мерзости и лишениям можно привыкнуть, и они уже не отвращают. Но когда рассвело, меня чуть не вывернуло от увиденного: всю ночь мы лежали на голубиных полусгнивших костях, они-то и упирались в тело, а по останкам ползали какие-то мелкие кусачие насекомые, которых невозможно было разглядеть при свете спичек.
Кое-как отряхнувшись, мы побрели в сторону трассы.
Это была самая легкая часть поездки. Мы добрались до нашей цели всего с двумя пересадками (сначала остановилась фура с заскучавшим дальнобоем, который был рад любым попутчикам, потом какой-то «москвич», управляемый молодым парнем, судя по следам от пирсинга — бывшим неформалом), и были в заветном городе уже к вечеру.
Шнырь знал, где найти друзей, и мы сразу отправились в тот двор. Небольшая кучка грязноватых панков сидела на заплеванных скамейках.
— Нам бы пожрать, три дня уже не ели нормально, — сказал Шнырь после бурных приветствий.
— Ща устроим, — пообещал один из приятелей.
И мы отправились на местное кладбище, которое стало нам шведским столом. Признаться, поначалу меня коробило, но человек ко всему привыкает. Я даже не испытывала уже голода (когда голодаешь три дня, есть вообще потом неохота, появляется какая-то даже легкость и бодрость), но, глядя на ребят, весело жующих пряники и выпивающих водку с могил, я тоже решилась. Так мы и отужинали — в темноте, на кладбище, поедая поминальные подношения. Потом один из парней, напившись, упал на оградку, серьезно пропоров себе ногу — мне это показалось дурным знаком, стало страшновато.
Больше с той поездки ничего особо вспомнить не могу — почти месяц мы прибывали в том городке в пьяном угаре, спирт лился рекой.
Помню, как сидели на каком-то чердаке, а парни предлагали понюхать клей. Мы со Шнырём отказались, предпочитая алкоголь. А у меня вообще было отвращение к нюхачам, я часто видела своего соседа Дениса, перепачканного клеем, в полной невменяемости. Тот образ прочно засел в голове, и нюхать клей я бы не стала ни за какие коврижки. Оставалось только наблюдать за их кривляньями и дикими воплями от галлюцинаций.
Помню, была драка с какими-то гопами, но не помню, кто победил. По крайней мере мне не досталось тогда.
Помню, как жили у какого-то парня, и он нам показал видеокассету с фильмом «Сид и Нэнси» — кино меня сильно впечатлило, безбашенность харизматичного Сида в исполнении Гэри Олдмена казалась образцом поведения.
Помню, как эти пьяные уроды начали ссать друг на друга. Было мерзко, я еле успела отбежать подальше, но меня тоже зацепило.
— Да не очкуй, ты же панк! — подбадривал меня один из них.
Все же в череде безумных попоек мне удавалось иногда отзваниваться маме, сообщая о своем присутствии в мире живых и здоровых. Она все время умоляла вернуться поскорее, я старалась ее успокоить.
Каким чудом меня никто не отымел в том городке — до сих пор не понимаю. Скорее всего, Шнырь меня хоть как-то опекал, считая своей подругой, а сам не настаивал на сексе (все же было в нем что-то доброе, наверное).
Обратно мы доехали примерно так же, только избегали уже стекловаты и голубиных трупов.
Остаток лета тоже прошел в пьянках-гулянках, я не просыхала почти ни дня, лишь изредка приходя домой отсыпаться и отъедаться.
Мама лишь печально смотрела на мои нечастые возвращения, отец вообще почти меня не видел, будучи на работе.
Однажды мне позвонила Вика и позвала скататься в гости к ее отцу — он жил в поселке городского типа совсем недалеко от нашего города. Запойный алкоголик, который давно был выгнан из семьи.
Когда он напился и валялся невменяемый на диване, мы решили сварить «молоко» прям у него перед носом. Мне давно был любопытен этот волшебный напиток, да и Вике тоже, и наконец — подходящее место и сезон. Нарвали в окрестностях бобеля (коноплиной ботвы), купили банку сгущенки. Как варить и дозировку мы точно не знали, лишь приблизительно и по слухам, поэтому выпили сразу много.
Накрыло нас основательно, весь мир казался картиной маслом, я даже видела мазки. Все двигалось как-то замедленно, с отставанием, звуки были оглушающими, в голове вообще происходила полная неразбериха и шизофрения.
Потом к ее пьяному отцу пришел в гости собутыльник. Я не знаю, почудилось мне или нет, но вроде он пытался приставать к нам. Я запараноила и уговорила Вику сбежать.
Всю ночь мы бродили по поселку, прячась то от партизанов, то от гигантских кузнечиков, блевать было интересно и приятно. Какой ангел уберег нас от неприятностей — неизвестно.
Нас глючило, наверное, около суток, но днем мы могли хоть немного соображать, сумели даже сесть на автобус и добраться домой (сделать это было невероятно трудно и понадобилась вся сила воли и концентрация), так и не попрощавшись с Викиным отцом.
Отсыпалась я суток трое с перерывами на туалет и еду. А когда проснулась от легких толчков мамы, увидела незнакомую женщину прям в нашей с братом комнате.
Буду банальной, но скажу: демон-алкоголь — это действительно страшно. Я вроде уже и к родителям подобрела, и они от меня отстали, и учебу подтянула — не за что больше биться, незачем убегать и воевать. Но механизм уже был запущен, и меня несло, словно бумажный кораблик по грязному ручейку.
— Доченька, ну ты опять пила вчера, ну зачем тебе это? — уговаривала мама.
— Да отстань ты, я же не часто, вообще не пью почти, — разозлилась я. Такие разговоры, почему-то, всегда бесили больше всего. Как я поняла позже, агрессия возникала из-за моего упорного нежелания признавать очевидное. Это главная беда всех алкоголиков — отрицание проблемы.
Мое загульное дикое лето насторожило родителей еще сильнее. У нас тогда как раз начался затяжной конфликт с папой: он уже не мог спокойно смотреть на мои гулянки и вернулись его вспышки гнева. Мы много ссорились, я была язвительна и дерзка, он — довольно груб и жесток, иногда поколачивал. Прекрасный повод для меня не появляться дома (признаться, мне уже просто без алкоголя было не по себе, поэтому я иногда специально провоцировала скандалы, чтобы сбежать. Но тогда, конечно, не осознавала этого).
И когда я третьи сутки отсыпалась после приключений под молочищем, меня легонько толкнули в плечо.
— Доченька, вставай, к тебе пришли, — будила меня мама после моих похождений. Я еле разлепила глаза.
— Это Лидия Николаевна, — объяснила мама растерянно, — она немного с тобой поговорит.
Я с трудом приподнялась в постели, свесив ноги со своего «верхнего этажа» (мы все еще спали с братом на двухъярусной кровати).
Лидия Николаевна оказалась психологиней, и мама давно ждала случая застать меня дома врасплох, пока я снова никуда не убежала.
Психологиня долго мне что-то впаривала, но мой загаженный мозг не смог воспринять всего и тем более запомнить. Мы с ней даже о чем-то спорили вроде. Было еще несколько безрезультатных встреч с этой знахаркой душ человеческих, на которые мама слёзно умоляла меня ходить. И мы шли всей семьей (уговорить папу оказалось еще сложнее, но мама всегда была настойчива и могла канючить часами) — налаживать родственные отношения и мою планомерно просираемую жизнь.
