За всхлипами слова стали неразборчивыми. Она отвернулась в темноту, насколько могла. Плечи беспомощно вздрагивали.
Кир достал пистолет. Спусковой крючок был холодным, как сама смерть. Зная, что должен выстрелить и прекратить всё это, он всё никак не мог решиться.
По-звериному почуяв его сомнения, Влада подняла залитое слезами лицо. А потом отчаянным усилием вскочила и шмыгнула в темноту открытого подвала. Захлопнула дверь. Непонятно, как она держалась на сломанной ноге, разве что страх затмил сразу всю боль.
Кир спрятал пистолет и спустился на последнюю ступеньку. Дёрнул дверь — не поддалась. Возможно, дёрни он сильнее, у Влады не хватило бы сил удержаться, но он отступил. Среди прочего хлама нашлась швабра. Половая тряпка, которая ещё болталась на ней, рассыпалась в труху. Он просунул рукоять швабры в дверную ручку и укрепил её, доведя до косяка.
Он прислушался: внутри было тихо, ни всхлипов, ни шорохов. Конечно, Влада могла забиться в самый тёмный угол и притаиться там, но Киру почему-то казалось, что она всё ещё стоит по ту сторону двери и держит за ручку, боясь вздохнуть.
Кир отступил. Обратная дорога к дому не отпечаталась в его памяти. Улицы — по-прежнему пустынные, в окнах домов — тёплый свет и кое-где цветные огоньки. Он шёл по собственным же следам.
Отцовский сарай открывался просто: навесной замок падал в руку, стоило только выставить две цифры на вращающихся колёсиках. На верстаке нашёлся молоток, несколько банок с гвоздями. Кир взял пригоршню тех, что побольше, ссыпал в карман, а молоток спрятал под куртку.
Командор сидел в будке и носа не показывал наружу. Возвращаясь к школе, Кир ловил себя на подлой надежде, что Владе удалось сбежать. Если бы он пришёл, а дверь — открыта, и швабра сломана, он смог бы отступить. Она убежала бы далеко с переломанной ногой, не смогла бы выбить дверь — но надежда жила и никак не хотела умирать.
Но он вернулся: Владина куртка лежала на ступеньках, где он её бросил. Швабра была на месте, а за дверью стояла мёртвая тишина. Кир выбрал из хлама под лестницей доску покрепче, пристроил её поперёк двери и вбил первый гвоздь.
Пальцы немели от холода, пару гвоздей он выронил и не смог найти на грязном полу. Когда руки совершенно теряли чувствительность, приходилось останавливаться и греть ладони дыханием. В те минуты его поражала гробовая тишина вокруг. Тишина делалась опасной и давящей, и Кир быстро возвращался к работе, чтобы за стуком молотка ни о чём не думать.
Когда доски кончились, он остановился. Дверь была заколочена наглухо, так что сама едва виднелась из-за досок. Он отступил на шаг, чтобы посмотреть со стороны. Тупое отчаяние глохло внутри, притуплялось, оставляя место тоске. Он поднял лежащую на ступеньках куртку и бросил её под лестницу, к остальному мусору.
Он вернулся в школу на следующий день, хотя и не понимал, зачем. Лучше бы не соваться туда больше. Кир ждал чего угодно: вывороченных досок, страшных ударов и криков из подвала, но всё было тихо, доски — на месте, и даже следы на снегу — только его, вчерашние. Утром нового дня погода стояла тихая, безветренная, и наметённые снежные барханы у крыльца нисколько не передвинулись со вчерашнего дня.
Кир не выдержал — уехал в город в тот же день, выдумав какое-то невнятное объяснение для родителей. Все праздничные каникулы он провёл дома, стараясь ни о чём не думать, только во сне он снова видел лестницу в подвал, и заколоченную дверь, и куртку среди пыльного хлама.
И Владу.
Он видел её в толпе у вагона метро, иногда краем глаза ловил знакомое лицо, проходя по улице, или замечал кого-то с таким же, как у неё, коротко стриженым затылком в очереди к автобусу. Однажды — в зеркале заднего вида. Это совершенно точно была Влада, в большом отцовском свитере, в старых джинсах, она стояла на тротуаре, и прохожие недовольно шагали мимо, задевая её, кто плечом, кто сумкой.
Кир остановил машину у обочины и выскочил на тротуар. В янтарном свете фонарей город жил очередным будничным вечером. Громко сигналили машины на перекрёстке. Он замер, растерянно оглядываясь: Влады нигде не было, и даже никого, кто хоть примерно напоминал её.
Это всё подсознание. Подсознание издевалось над ним, не давая забыться. Ночью ему казалось, что Влада строит у кровати и говорит что-то, глухо, неразборчиво, но со временем он начал различать слова.
— Вернись ко мне, — говорила она. — Вернись, пожалуйста. Вернись. Вернись…
Она ждала его на автобусной остановке холодной зимней ночью, ждала за тёмным поворотом коридора. Киру часто приходилось возвращаться с работы, когда город пустел и замедлял своё вращение, и тогда Влада подстерегала его в каждой тени. Иногда Киру удавалось рассмотреть даже её исцарапанные руки.
Ночью он нашёл у себя в столе её таблетки и всерьёз раздумывал над тем, чтобы принять их. Можно все сразу — чтобы уж наверняка. Потому что каждую ночь она приходила и повторяла одно и то же.
— Вернись.
В понедельник он взял единственный оставшийся отгул и собрался ехать в Ваю. Выезжать пришлось затемно, тем более что спокойно спать ему не приходилось уже очень давно. Убежал назад пахнущий сигаретным дымом город. Замельтешила жёлтыми огнями трасса. Зима вошла в самую холодную стадию, но в машине было тепло. Изо всех сил голосило радио.
Она стояла у дороги, и свет фар на мгновение выхватил из темноты её фигуру — всё тот же старый свитер. Кира как будто ударило током. Пустая дорога — он вглядывался в фосфоресцирующие полосатые столбики на обочине. За ними шевелились щупальцастые деревья. Мгновение — и Кир снова различил её силуэт, не морок, не призрак — просто человек на обочине, хотя что может понадобиться человеку зимней ночью на обочине загородной трассы.
Он ударил по тормозам. Машину чуть занесло и развернуло на обледеневшем асфальте. Оставив дверцу приоткрытой, чтобы слышать радио, он бросился к Владе, уже злясь на себя за то, что опять пытается поймать тень.
Но теперь она не исчезла. Она ждала, когда он подойдёт ближе. Взгляд — снизу вверх, старый свитер, запёкшиеся раны на ладонях, запах августовской сливы с анисом и бадьяном.
— Вернись, — сказала Влада, протягивая к нему руку. — Я так жду тебя.
Мир вокруг подёрнулся туманом. Зимний ветер притих, и звук музыки стал глуше, монотоннее, и вдруг совсем изошёл на писк.
— Хватит, отпусти меня, — он сделал шаг назад.
— Кир! — Она взяла его за руку, тряхнула, провела пальцами по щеке. — Вернись, пожалуйста. Открой глаза.
О чём это она? Реальность вокруг них комкалась, скрипела и хрустела песком на зубах. Кира ощутимо тряхнуло. Дорога накренилась и хрустнула посередине, и к излому покатилась брошенная машина, и полосатые зеленовато светящиеся столбики, и тёмные силуэты деревьев.
Кир открыл глаза. Что-то механически пищало слева. Холод и туман понемногу отступали, и он снова увидел Владу. Теперь она была не в свитере — в белом халате поверх тонкого платья, и отчего-то казалась до синевы бледной.
Рядом с ней стояла Зарина — тоже в белом халате, встрёпанная, как мокрый воробей, с непривычно отросшими волосами. Стена из белого кафеля и окно в полстены. Кир попробовал подняться, но онемевшее тело не слушалось. Бросил взгляд в окно: за ним покачивалась ветка дерева с ещё зелёными листьями.
— Лежи, — остановила его Влада и села на край постели, осторожно, так что простыня почти не смялась. Зарина опустила руки на спинку кровати и ткнулась в них лбом.
— Какое сегодня число? — спросил Кир, слушая свой голос как будто издалека.
— Двадцать первое сентября. — Руки Влады подрагивали у неё на коленях. Он старалась улыбаться — Кир видел, — но получалось бледновато. — Почти месяц прошёл с тех пор, как случилась авария.
— Авария? — повторил он бездумно. Реальность была, как смутно знакомый фильм. Он всё верил, что закроет глаза и снова очнётся на скованной льдом трассе, рядом с машиной, услышит бормотание радио.
— Да. На въезде в город. Там две фуры не поделили дорогу, потом рейсовый автобус, несколько легковушек. Пятнадцать человек погибло.
— Влада, — раздражённо оборвала её Зарина.
— Извини.
Зарина круто развернулась на каблуках и вышла, буркнув у дверей:
— Мне пора на работу.
Влада снова молчала, виновато улыбаясь. Кир пытался вспомнить, какое же было число, когда он уезжал из Ваи. Влада сидела на крыльце, поглаживая неестественно выпрямленную ногу. Потом она встала и помахала ему. Командор прыгнул на крышу будки и весело гавкнул.
Она сказала: почти месяц. Кир потянулся и взял её за руку. Оказалось, что собственное тело плоховато ему подчиняется.
— Только не пей таблетки, ладно? Всё будет хорошо.
Влада всё улыбалась, как улыбаются, когда хотят заранее извиниться за плохую новость.
