Кокаин не помогает. Кокаин его губит. Но звезда без…
– Господи Боже, – сказал Фиппс, – когда удастся доказать, что я звезда, стану уже звездной пылью.
Альберт вновь укладывал вещи, надеясь на возвращение Инги до его отъезда. Он повезет ее в Мерси, покажет город, который помог спасти. Тогда она изменит свое мнение. Заберет его с собой в Норвегию. Ее родители радостно поприветствуют его на борту корабля, курсирующего между айсбергами, холод охладит ностальгию, он, наконец, начнет жить в настоящем. Шейла сказала правду о ностальгии, хотя теперь он подумывает, что она тоже, может быть, не уедет из Калифорнии.
Отец сунул последний ящик в трейлер, полностью загруженный фейерверками. В последнем ящике был самый мощный, заказанный Альбертом.
– Хорошо, что я не курю, – сказал отец сыновьям.
Он знает, что бедные мальчики живут странной жизнью. Если бы социальным службам вдруг стало известно о его случайных «просчетах» относительно мощности фейерверков, они бы отобрали детей у единственного оставшегося родителя. Впрочем, он осторожен. Никогда не допускает ничего подобного. Они тронулись в путь по лунному ландшафту, по дороге в голых белых холмах, которая, как ему иногда представлялось, ведет вовсе не в Бейкерсфилд, а в другую вселенную вроде той, о которых вещает AM-радио.
– Скоро маму увидим, – сказал отец, уверенный, что лжет во спасение. – Ну, или она нас увидит.
Из составленного инструктором расписания Холли узнала, что в первом фехтовальном поединке ей предстоит соперничать с Меган Фергюсон. Меган легко было возненавидеть. Она ни разу не улыбнулась Холли, ни разу приветственно не помахала, никогда не подала ни единого знака, только губу закусывала, словно удерживалась, чтобы не бросить: «Городская шлюха». Холли понимала, что это, возможно, обычное для Меган поведение и выражение лица, которое она неверно истолковывает, но в данный момент позабыла об этом.
Они встали в позицию. Холли пошла вперед, быстро забыв инструкции тренера. Проворно рубанула, Меган отбила удар, но Холли наступала, молниеносно размахивая рапирой, нанося уколы в предплечья, в бока, пока их не разнял инструктор.
– Хватит, – сказал он.
– Ты чего?
– Извини, – сказала Холли, – я не с тобой билась.
Она вышла из класса, направилась к торговым рядам. Ошеломляюще выглядела в спортивной фехтовальной форме, бродя по коммерческим галереям, которым скоро предстоит опустеть, покупая на будущее одежды без прорех. Чулки, конечно, останутся, точно так же, как прежняя Холли уйдет, но запомнится. Кто скажет, что монахини носят под одеянием? Может быть, вообще ничего.
Морис не бывал в торговых рядах много лет. Теперь половина бутиков закрылась, опустели даже крупные универмаги. Вместо того чтобы, как прежде, рыскать по залам, подростки толпились у дверей, курили, разглядывали автомобили, пугая водителей.
– Вы только посмотрите на это дерьмо цыплячье, – предложил один, кивнув на подходившего Мориса.
Внутри еще произвольно и агрессивно мелькали женщины, словно карты, которые фокусник мечет на стол. Действительно ли он так верен Шейле, как утверждает Альберт? Стал ли Монахом Морисом, который гудит «ом»,[33] сидя под луной на корточках или с точкой на лбу, уставившись в телескопическую линзу своего третьего глаза? Может быть, среди этих женщин ходит альтернативная Шейла, Единосущная Шейла, Шейла-Шива. Не вглядываются ли другие мужчины в толпу, отыскивая свое Все или Ничего?
Он отыскал свое Все или Ничего. Купит сейчас ей кольцо, они пойдут на берег, где повторно женились ее родители, надеясь на такой же результат. Ничто обратится во Все.
Были у него и сомнения. Во-первых, придется признать свою зависимость в День независимости. Во-вторых, кольцо представляется кругом, дырой, обручем, куда, как всегда, можно выпрыгнуть.
Он отыскал ювелирную лавку. Прежде чем продавец успел задать вопрос, сказал:
– Да, я по-прежнему женат. Это долгая история.
– Желаете…
Он кивнул, разглядывая кольца. Выбрал самое дорогое. Редко покупал ей подарки; пусть этот искупит все, чего не подарил.
Шейла сунула рапиру под кровать, где она и останется. Но под матрасом пряталась Шейла Первая.
– Вылезай, – сказала Шейла. – Иди сюда.
– Si, Senora.[34]
Шейла Первая втиснулась в объятия Шейлы и исчезла внутри.
– Мы никогда не растили детей. Мы растили себя. И не очень-то хорошо поработали.
– Ты сделала все, что могла.
Шейла ощутила пятно у себя на лопатке.
– Ношу на себе знак, однако я не Зорро.[35]
От присутствия внутри Шейлы Первой разливалось тепло. Она слушала песню, которую давно не слышала. На сей раз музыканты неподвижно стояли на конверте маленького компакт-диска, но мелодия была та же самая. А она все так же одинока.
Где Холли? Тоже одинока?
Морис держал кольцо на ладони. Похоже на рыболовный крючок.
– Вытаскивай меня, – шепнул он про себя.
– Сэр?…
– Подцепи меня на кольцо и вытаскивай.
Морис снова отнес картину в студию, завесив теперь покрывалом. Шейла сдернула кусок ткани. Портрет закончен. Она дотронулась до нарисованных губ, а потом до своих. Изображение переживет оригинал.
– Так всегда и бывает. Музыканты умерли, а до сих пор играют.
Заметил ли он пририсованное золотое кольцо? Она отложила в сторонку тюбик с золотой краской, но, вполне возможно, Морис ею раньше пользовался и подумал, будто сам оставил. Кроме того, зачем разглядывать руки, когда его интересует только улыбка?
Вполне подходящий момент, не хуже любого другого, чтобы снова бросить на «И цзин» монетку. Поверит ли она еще раз в фокус-покус, в синхронизм[36]и силовые точки, в шакру и третий глаз? Может быть, не поверит, но эта сеть событий сплетена столь же искусно, как всякая паутина. Под определенным углом освещения летящее насекомое вдруг заметило паутину. Какая ему разница, что оно спаслось по чистой удаче?
Шейла вытащила книгу, отыскала три дайма. Села в спальне на пол, бросила монетки.
Жди.
Если ты искренен,
Обретешь свет и удачу.
Упорство несет счастье.
Помогает переправиться через широкую воду.
Она ждала. Была искренней. Проявляла упорство. Но не обрела ни света, ни успеха, ни счастья. Через широкую воду еще предстоит переправиться.
Когда Морис вышел из ювелирной лавки и повернул за угол, появилась Холли в униформе, похожей на нижнее белье астронавта. Другие женщины таращили на нее глаза. Морис сунул кольцо в карман.
– Что там у тебя в кармане? – поинтересовалась
Холли.
– Нет, не так уж я рад тебя видеть.
– Твое счастье, что я с собой рапиру не захватила.
Проходившая мимо Холли женщина шепнула про себя:
– Любого мужика готова сожрать.
– Это было двадцать лет назад, – сказала Холли.
– Пожирание или поцелуй?
– Поцелуй.
– Ох, так, значит, ты помнишь?
– Конечно. Ты был в доску пьяный.
Вспотев в фехтовальном костюме, Холли побрела к скамейке и села. Морис последовал за ней.
– Есть вопрос поважнее, – сказал он. – Ты не замечаешь, что Шейла ведет себя странно?
– Откуда мне знать? В последнее время она не слишком разговорчива.
– Ну, так я тебе скажу. Ее мучают приступы головокружения.
– Слушай, я знаю, что у вас обоих проблемы, но остаюсь последней, кто может помочь. Посмотри на меня, – рассмеялась она. – Эта форма чертовски похожа на «пояс целомудрия». Только я завязала. Я изменилась. И, как женщина, погубившая свою семейную жизнь, советую и тебе измениться.
– Пошли. Уйдем с этой чертовой ярмарки.
– Я что, должна носить монашеские одежды?
– По-моему, в глубине души ты хорошая девочка. По-моему, все это просто игра.
– Да? Правда?
Они шли в лабиринте, привлекая посторонние взгляды. Стоянка была заполнена наполовину. Птицы сидели на фонарных столбах. Рано взошла луна. Морис по-прежнему придерживал кольцо, опасаясь, что оно выскользнет и укатится.
– За что ты там в кармане держишься?
– Не могу сказать.
– М-м-м. У вас обоих очень мало секретов.
– Но они-то как раз и считаются.
Подойдя к своей машине, Холли сказала:
– Садись. Подвезу к твоей стоянке.
Морис гадал, много ли ей известно. Травку явно поставляет она. Что Шейла могла ей рассказать в клубах голубоватого дыма о кольце, которое пририсовала?
– У тебя травка есть? – спросил он.
– Есть, сэр. В сумочке. Один косячок остался.
Они объехали вокруг торговых рядов, остановились у покосившегося универмага за мусорным баком. Холли раскурила косячок, затянулась, передала Морису.
– Зачем вы в тот день накурились? – спросил он. – Она давно поклялась бросить, а потом явилась домой провонявшая, точно машина Альберта.
– Просто две старые птицы пытались взлететь.
