— Я решил заглянуть к вам на часок. Не помешаю?
— Что вы! — Она взяла его за обе руки. — Для меня ведь такое удовольствие видеть вас. А я-то как раз собиралась проскучать весь вечер.
— Вот уж ни за что бы не поверил. Вам, по-моему, никогда не бывает скучно.
— Да нет, бывает. Но сейчас мне уже не скучно. Заходите.
— А где Дэвид? — спросил Генри, снимая пальто.
Он ожидал услышать, что Дэвид работает. Но Кора смотрела на него и медлила с ответом.
— Он уехал в Скарборо… сегодня утром… к доктору Ивенсу.
Это известие настолько ошеломило Генри, что он остановился как вкопанный в маленькой тесной передней.
— Он себя так плохо чувствует? — наконец спросил он.
— Нет. Во всяком случае, не очень уж плохо. Но последнее время стал немножко беспокоиться.
— О чем?
— О себе. Просто беспокоится — и все тут.
— Быть может, он опасается, что хорошее самочувствие у него ненадолго? — спросил Генри. — Я хочу сказать, боится возврата болезни?
— Пожалуй, да. — Она заговорила медленно, с трудом и в то же время как бы испытывая облегчение от того, что может излить душу: — Началось все недели две назад. Сначала он забросил свою книгу. А потом все стал вспоминать, как ему было худо, пока мы не встретились. Я старалась, чтоб он об этом не думал: я-то ведь знала, что это вредно для него. Но ничего не получалось: «Если со мной снова случится такое, Кора…» А в прошлый понедельник спустился со своей мансарды и спрашивает: «С кем это ты разговаривала?» Я говорю: «Ни с кем». — «Но я же слышал, я точно слышал, — говорит он. — Ведь не сама же с собой ты разговаривала?» Я сказала: «Конечно, нет», — и стала шутить над ним. А он-то не унимается: обшарил все уголки в доме, заглянул во все ящики, не прячется ли где кто. Ну, понятно, никого не оказалось… никогошеньки. Тогда он посмотрел на меня как-то чудно. «Кора, говорит, я слышу голоса». Я сказала, что это ему просто померещилось. А сегодня он объявил, что должен ехать к доктору. И не позволил мне сообщить вам об этом. Даже не позволил поехать с ним. Я-то хотела… но только он не позволил. Он сказал, что должен сам о себе заботиться, а не зависеть от других, иначе уж ему никогда не отделаться от своей болезни.
Она замолчала, молчал и Генри, пытаясь примириться с мыслью о крушении своих надежд. Ведь он пришел сюда за помощью, а оказалось, что помощь требуется от него. Вдруг он заметил, что на глазах Коры блестят слезы, и подумал, что между нею и Дэвидом, должно быть, что-то произошло, о чем она не упомянула в своем коротком и сбивчивом рассказе. Он взял ее за локоть.
— Пойдемте погуляем. Свежий воздух нам обоим сейчас не повредит.
Они пошли, как всегда, вдоль мола, и, хотя за это время не обменялись почти ни словом, обоим стало легче на душе. По ту сторону маяка вэтер почти не ощущался, вечерний воздух был прозрачен и тих. Легкая дымка скрывала горизонт, и казалось, что море, покрытое легкой рябью и блестящее, как стекло, уходит в бесконечность. Прорезав тишину, нежный призрачный звук рожка донесся с пробирающейся сквозь туман рыбацкой плоскодонки. Стоя молча рядом с Корой, Генри острее, чем когда-либо, чувствовал, как схожи они друг с другом. Уже у самого домика она с любовью и признательностью посмотрела ему в лицо.
— Ну, где же справедливость? — сказала она. — У вас и своих-то забот не оберешься.
— Ничего, как-нибудь выживу. — Он остановился на пороге и нарочито демонстративно посмотрел на часы. — Ну… мне, пожалуй, пора.
— Нет, нет, нельзя вам так уехать, а то я никогда не прощу себе этого. — И настойчиво добавила: — Вы должны зайти и немного перекусить.
Никаких возражений она и слушать не желала — впрочем, Генри и возражал-то не очень настойчиво. Ему самому не хотелось уезжать так рано, да к тому же, когда она предложила перекусить, он почувствовал, что очень голоден. В парадной комнате Кора решительно закрыла за собой дверь, как бы отрезая для него всякую возможность уйти.
— Подождите здесь, а я приготовлю ужин.
— Я лучше сяду в кухне и буду глядеть на вас.
Глядеть на нее было истинным удовольствием, даже на душе стало как-то не так мрачно, хотя то, что Генри услышал о сыне, и было для него тяжким ударом. Ее уверенные, гибкие движения радовали глаз. От Коры исходила какая-то таинственная сила, заставившая его забыть о напряжении последних недель. И вдруг он сказал, сам удивляясь тому, что говорит:
— А знаете, Кора… когда я с вами, я снова чувствую себя молодым.
— Господи боже мой! — Она улыбнулась ему. — Да вы совсем и не старый! И не похожи-то на старина. Я вот никогда вас стариком не считала… нет… никогда.
Уиган, который она подала, многократно повторяя, что, к сожалению, у нее «ничего нет в доме», был самый простой и состоял из яичницы с ветчиной, чая, гренков и компота из ревеня, выращенного в собственном саду. Мальчиком Генри не раз проводил лето в Слидоне, и когда, просидев целый день с удочкой на молу, приходил домой, ему подавали точно такой же ужин. И сейчас, захлестнутый волной воспоминаний, он с аппетитом, как в далекие дни юности, принялся за еду.
Он заставил и Кору разделить с ним трапезу: ему давно была известна ее способность все отдавать другим, ничего не беря себе, и он догадался, что, если бы он не приехал, Кора безусловно ограничилась бы черствым на вид пирожком и стаканом молока, которые она поспешно убрала со стола, едва он вошел в кухню. Стремясь немножко отвлечь ее от мрачных мыслей, он старался в разговоре не касаться того, что так тревожило их обоих. Утром он позвонит доктору Ивенсу, а там видно будет. Что же до его собственных проблем, то он слишком ценил этот украденный час отдыха, час бегства в другой мир, чтобы потратить его на размышления о неприятностях. Он даже не стал спрашивать себя, откуда у него появилось это чувство облегчения. Хорошо уже и то, что он хоть на время сбросил тот груз, какой носил месяцами, забыв о том, что придется снова взвалить его на плечи, едва только он. выйдет из этого дома.
Болтая с Корой, Генри заметил на стуле возле окна, где она обычно сидела, раскрытую книгу — «Сартор Резартус» Карлейля. Она проследила за его взглядом и виновато покраснела.
— Я сегодня так и не успела дочитать главу, — сказала она. — Дэвид очень рассердится. Глупо, но я не могу заставить себя читать.
Генри изумленно уставился на нее. Неужели Дэвид, стремясь развить ум Коры, заставляет ее читать? Видимо, да, ибо она с грустью продолжала:
— Почему-то мне это не интересно. Я люблю что-нибудь делать, двигаться. Никогда я не стану ученой.
Сердце Пейджа окончательно растаяло.
— У вас бездна здравого смысла, Кора, а это куда важнее. К тому же такая книга кого угодно в тоску вгонит.
Она промолчала, а когда они кончили ужинать, поднялась и разожгла огонь в очаге, где уже лежали дрова.
— До чего же холодные эти мартовские вечера, — сказала она. — А я люблю огонь. С ним уютней. И запах дыма люблю. Как вспомню те комнатушки, где я раньше жила… ржавые батареи. А вот Дэвид не любит огонь. Он заставляет себя обходиться без тепла. Это тоже его новая причуда.
— Какая причуда?
Она долго молчала, опустив глаза, потом нерешительно, через силу заговорила:
— На него находит такое. Он называет это воздержанием. А по-моему, это зря. Не для того мы родились на свет, чтоб во всем себе отказывать. Если бы он был хоть немного покладистей и смотрел на жизнь проще… нехорошо ведь, когда человек идет против своей природы… и для него нехорошо, да и для меня тоже. — Она умолкла и обеспокоенно взглянула на Генри, словно испугавшись, что сказала слишком много. Он, конечно, понял, чего она не договаривает, и почему-то почувствовал острую боль. До сих пор он смотрел на этот брак, только исходя из интересов своего сына. А сейчас он подумал о Коре. И вдруг спросил:
— Вы счастливы, Кора?
— Да, — тихо ответила она. — Если, конечно, Дэвид счастлив. Я делаю для него все, что могу. Но иногда он ведет себя так, точно я ему вовсе не нужна…
— Это у него просто манера такая. Я уверен, что он вас любит.
— Надеюсь, — сказала она.
Снова наступила пауза; нервно проведя рукой по лбу, словно отгоняя непрошеные мысли, Кора нагнулась и помешала поленья.
— Дрова надо бы еще подсушить. Я собираю их на берегу во время прилива. Все-таки экономия… и потом уж больно мне нравится разыскивать их.
— Вы любите гулять?
Она кивнула.
— Иногда я на много миль ухожу, иду берегом… кругом ни души. Вы бы удивились, если б я рассказала вам, что я нахожу.
— Что же, например?
— Ни за что не догадаетесь.
— Старый рыбацкий сапог? — попытался он пошутить, желая хоть немножко развеселить ее.
— Нет… К примеру, на этой неделе я нашла корзиночку с яйцами.
— Не может быть, Кора.
— Правда… Должно быть, ее снесло с палубы какого-нибудь корабля.
