Ознакомительная версия.
— Да я уже давно у вас ничего не понимаю! — отмахнулся преподобный.
— То креститься бегут, то — в камыши. Прямо как дети.
— Так и есть, — поджав губы и все более преисполняясь желанием выставить всех этих «доброхотов» за дверь, кивнул Джонатан. — Все они — мои дети, пусть и большие, и я очень надеюсь, что вы еще не послали за шерифом.
Преподобный и управляющий переглянулись. Этот мальчишка явно вел себя не по годам дерзко, но задать подобный вопрос он все-таки право имел.
— Так уехал уже шериф, — произнес Томсон. — На поимку. Вот только что, пяти минут не прошло.
— И соседей сразу же помогать пригласили, — уже намного увереннее поддержал его преподобный. — Как же иначе?
— И кто распорядился? — начал наливаться холодным бешенством Джонатан.
— Разумеется, я, — в тон ему с вызовом распрямил плечи управляющий.
— Вы уволены, — процедил Джонатан и повернулся к замершему за его спиной Платону: — Приготовь мне лошадь.
Что-то принялся говорить Томсон, что-то кричал вслед преподобный Джошуа Хейвард, но Джонатан ни того, ни другого не слушал; у него была задача поважней — не допустить кровопролития.
Он знал, что по «Черному кодексу» любой свободный гражданин имеет право остановить любого раба, в случае неповиновения наказать его плетьми, а если тот начнет откровенно сопротивляться — даже убить. И в этом смысле у шерифа были на руках все козыри. Но формально управляющий не мог принять решение о поимке сбежавшего раба без согласования с его владельцем, пусть и несовершеннолетним. И это существенно меняло расклад.
Платон привел жеребца. Джонатан вскочил в седло и от души пришпорил коня. Он видел, куда направился полицейский отряд, и всерьез рассчитывал добраться до ушедших ночью рабов быстрее.
Он пустил жеребца галопом и вскоре миновал недавно скошенное, но уже брызнувшее свежими зелеными побегами топкое тростниковое поле, оставил позади рощу, затем залитые водой рисовые посадки и выбрался на высокий холм у самой границы своих владений.
Они были здесь. Все три с половиной сотни его негров стояли по горло в воде той самой протоки, в которой не так давно проводил крещение преподобный Джошуа. На берегу задыхались яростным лаем собаки, рассредоточившись по берегу, громко и возбужденно кричали добровольцы-загонщики и полицейские, и по всему было видно, что самое важное Джонатан уже пропустил.
Он снова пришпорил жеребца, стремительно спустился к протоке и отыскал взглядом шерифа. Подъехал и, придержав поводья, развернулся лицом к нему.
— Что происходит, господин шериф?
— Да ничего особенного, — усмехнулся тот. — Видите, куда загнали? Отсюда им уже некуда деваться… и почти без потерь.
Джонатан кинул взгляд на распростертые у берега мертвые тела тех, кто не успел спрятаться в воде, и недовольно хмыкнул.
— Ничего себе, почти без потерь! Да тут человек шесть!
— А что же вы хотите? Чтобы вам триста пятьдесят человек вернули и без единого трупа обошлось?
Джонатан посмотрел на повсюду торчащие из воды одинаковые курчавые головы. Дети и подростки — ближе к берегу, взрослые — дальше. Многие из женщин держали своих детей на руках, и совершенно не похоже было, чтобы они собирались выходить на берег и возвращаться в поместье.
— Ну, вы мне их пока еще не вернули.
— Вернем, — уверенно кивнул шериф. — Тут мне хорошую идею подали.
— Какую? — насторожился Джонатан.
— Сеть, — широко улыбнулся шериф. — Мы протянем через протоку хорошую прочную сеть, затем подгоним два десятка лошадей — как тягло.
Джонатан вскипел. Он понимал, что негров следует возвращать, но прекрасно видел, к чему это приведет, если действовать методами шерифа, — на берегу и так уже валялось несколько трупов.
— Нет, — упрямо мотнул он головой. — Никакой сети не будет.
Шериф озадаченно смотрел на этого юнца.
— А как вы собираетесь их оттуда вытащить? Все-таки триста пятьдесят человек, и настроены они, как я погляжу, крайне решительно.
— Только не сеть, — упрямо повторил Джонатан. — Вы мне этой вашей сетью весь приплод подавите. Сейчас преподобный подъедет, вот вместе с ним и подумаем. А эта ваша идея с сетью — полное дерьмо. Извините за резкость.
С этого момента насмерть обиженный шериф не вмешивался. Джонатан быстро переговорил с соседями, здраво рассудившими, что мальчишка прав, и если вытаскивать ниггеров сетью, можно слишком многих потерять — детей уж точно. Но ничего иного они предложить не могли. Обычно беглых рабов брали на суше, а потому своры тренированных собак хватало за глаза. Сегодня же случай был беспрецедентный, а самые свирепые псы в воде были бы практически бессильны.
Затем приехал преподобный Джошуа Хейвард, и Джонатан терпеливо прослушал зачитанную им стоящим по горло в воде рабам долгую, но совершенно бесполезную проповедь о послушании и долготерпении. Когда проповедь закончилась, Джонатан искренне поблагодарил всех за оказанную помощь и попросил никого не беспокоиться и возвращаться к привычным делам.
— Ну и чего вы перепугались? — подошел он к самой воде.
Негры молчали.
— Все равно ведь я вас верну, должны понимать.
Никто из стоящих в воде рабов не проронил ни слова.
— Я что, кого-то несправедливо обидел? Или вы из-за этих девчонок? Ладно, возьму я их всех до единой… Что вы как маленькие дети?
Негры понурили головы, чтобы не смотреть хозяину в глаза, и в переговоры явно вступать не собирались.
— Ну и черт с вами! — махнул рукой Джонатан и жестом подозвал к себе надсмотрщиков: — Всем стоять в карауле. Никого на берег не выпускать. Я скоро буду.
Если честно, Джонатан совершенно не был уверен в том, что знает, как их всех вернуть. Но одна мысль у него все-таки была, простая и логичная, как все верное.
— Как ты думаешь, Платон? — повернулся он к наливающему своему господину кофе рабу. — Это из-за того, что они испугались моего Аристотеля?
— Это уж точно, масса Джонатан, — кивнул старик. — Я вчера сразу подумал, что Абрахаму доверять нельзя. Вот он и растрепал.
— Но они ведь его даже не видели!
— Абрахам догадался, что было завернуто в простыню, масса Джонатан. Я уверен.
Джонатан хмыкнул и отпил немного кофе. Он уже чувствовал, что клин можно попытаться вышибить клином.
— Я думаю, если я им покажу Аристотеля еще раз, они поймут, что не правы. Не такой уж он страшный, и вообще, тут ведь главное — идея! Если они поймут мои идеи, они наверняка перестанут меня так бояться.
— Конечно, масса Джонатан, — широко улыбнулся Платон. — Ниггеры очень сообразительные. И… вы позволите сказать?
— Говори.
— Там, за деревней, только что мертвых привезли. Хорошо бы, если бы вы взяли и эти души. Пока они не улетели на свою родину, в Африку.
Джонатан поперхнулся и закашлялся. Разливая кофе, поставил чашку на место и посмотрел на старого черта совершенно новым взглядом. Это было гениально!
— Ты хочешь сказать, их можно сделать такими же, как Аристотель?
Платон широко улыбнулся:
— Даже еще лучше, масса Джонатан!
Он послал Платона с запиской, и через каких-нибудь полчаса тот уже пригнал телегу с шестью мертвыми телами к сараю на заднем дворе. Деловито сгрузил всех, попросил разрешения переодеться и вскоре вернулся почти голым и с кривым каменным ножом в руках.
— Можно начинать?
Джонатан кивнул. Ему все еще было немного страшновато, но перед его мысленным взором гулким беспорядочным вихрем уже пронеслись разрозненные картины, постепенно, этап за этапом, складываясь в единую многофигурную композицию, как тогда, в детстве.
Это было ужасно давно. Родители взяли его в гости в поместье Мидлтонов, и там Джонатан впервые увидел не только Артура, но и его шестерых разновозрастных сестер. Сначала был обед, затем детей отправили поиграть, и Джонатана сразу же вовлекли в самую удивительную забаву в его жизни. Старшие дочери Мидлтонов замирали в торжественных и очень красивых позах, составляя живые многофигурные композиции, а младшие должны были угадать, что они означают.
Джонатан был так потрясен, что запомнил немногое, но одна композиция, «Грех, порицаемый добродетелью», стояла перед его мысленным взором и поныне. И как знать, может быть, именно этот вечер и заложил в нем необузданную страсть воплощать в навеки замерших неподвижных куклах самые сложные философские и житейские понятия.
Вот и теперь, все то время, пока старый Платон аккуратно разрезал промежности, стараясь как можно быстрее освободить мертвые тела от зловонных внутренностей, все то время, пока Платон варил принесенные от реки травы и разводил сложный многокомпонентный смолистый «рассол», Джонатан думал. Он уже видел перед собой эту живую картину с Аристотелем Дюбуа в качестве главного действующего лица и шестью неверными рабами как выразителями всего дурного, что есть в черном человеке.
Ознакомительная версия.
