Девочка протянула руки, чтобы Леонидас мог поднять ее, и они вместе двинулись обратно, к шумной толпе.
– Как тебя зовут? – спросил Леонидас. – И откуда ты?
– Меня зовут Катерина. И я ниоткуда.
– Откуда-нибудь должна же ты была взяться, – шутливо проговорил Леонидас, довольный, что удалось отвлечь ее разговором.
– Мне не надо было ниоткуда браться. Я сразу тут была.
– Значит, ты здесь живешь? В Смирне?
– Да.
Как ни странно, Леонидас поймал себя на том, что улыбается. Эта детская отстраненность от происходящего казалась почти мистической. Даже отчаяние его как-то поубавилось.
Катерина была легче пушинки. Как фея, подумал он. До сих пор он носил на руках только одного ребенка – своего племянника Димитрия, да и то больше года назад. Но и тогда Димитрий, кажется, весил больше, чем эта маленькая особа. Даже сквозь густой запах пота и дыма, окружавший Леонидаса, он чувствовал, что от девочки, так крепко обхватившей его руками за шею, пахнет чистым бельем и свежими цветами.
Плотная толпа, слыша его властный голос и заметив то, что осталось от офицерской формы, расступилась и дала им дорогу. Леонид чувствовал, как хрустит под ногами битое стекло, и старался не запнуться о валяющуюся под ногами брошенную домашнюю утварь. Ребенок, тем более босой, а таких тут было много, и минуты не продержался бы один в этом хаосе.
Леонид обратился к женщине, которая, судя по всему, руководила посадкой, и объяснил, что девочка пострадала при пожаре. Вскоре ей уже помогали забраться в лодку.
– Смотри, рукав мой не потеряй! – весело прокричал Леонидас. – Вернешь потом!
– Честное слово! – крикнула в ответ девочка.
Ее улыбка была первой улыбкой, какую он видел за этот год. За все время на фронте ему редко случалось встречать такой стоицизм.
Леонидас махал вслед девочке, пока лодка не превратилась в точку на горизонте. А затем повернул назад, к пылающим руинам города.
С каждым гребком весла большой корабль, стоявший на якоре в гавани, становился все ближе, и Катерина все сильнее радовалась при мысли, что сейчас увидит маму. Когда они подошли к борту, она ухватилась за металлические перекладины трапа и начала карабкаться наверх. Ожог давал о себе знать, и, когда чьи-то руки подхватили ее и подняли на палубу, она дернулась – одна из этих рук задела больное место. Женщина, искренне желавшая помочь, погладила девочку по голове, дала кусок хлеба и кружку воды и усадила ее на скамейку. Корабль был битком набит женщинами и детьми. Мужья и отцы ушли на фронт, и тысячи их полегли только за последние месяцы. Почти все здесь были вдовами.
– Ты что, одна? – спросила женщина, видимо ответственная за порядок.
– У меня мама тут, – ответила Катерина. – Только я не знаю, где она.
– Тогда, может, сходим погуляем, глядишь, и найдем ее?
Она взяла Катерину за руку, и они вместе прошли по всему кораблю, вдоль и поперек. Многие были вне себя от горя. Кто-то получил ранение, кто-то сидел и раскачивался из стороны в сторону, подавленный случившимся за последние сутки.
Катерина крепче ухватилась за руку женщины.
– Ты можешь описать, как она выглядит? – спросила та. – Во что одета?
– У нее такое же платье, как у меня, – уверенно ответила Катерина. – Когда она шьет платье себе, то и мне всегда шьет такое же.
– Тогда на ней очень красивое платье! – улыбнулась женщина. И хотя платье девочки испачкалось, видно было, что оно красивое. Расшито маргаритками, отделано каймой, странно только, что один рукав словно бы из другой материи. – Что это у тебя с рукой?
– Обожглась, – ответила Катерина.
– Боже мой! Не беда, вот найдем твою маму и посмотрим, что там у тебя, – проговорила женщина озабоченно. – Ну что, не видно ее на палубе? Если нет, так, значит, она наверняка внизу.
– У нее еще ребеночек, – словоохотливо прибавила Катерина, – два или три месяца всего.
Женщина уже начинала понимать, что их поиски могут оказаться тщетными, и пыталась отвлечь девочку разговором: расспросила о ребеночке – мальчик это или девочка, как зовут и так далее. Минут через двадцать стало ясно, что маму они не найдут. Женщине очень не хотелось омрачать беззаботное настроение Катерины, но рано или поздно все равно пришлось бы сказать ей, что дальше искать бесполезно. Ее мамы нет на этом корабле.
– Я уверена, мы ее найдем, а пока придется попросить кого-нибудь присмотреть за тобой…
Подошла еще одна весельная лодка, чтобы выгрузить на борт новых пассажиров. Места осталось совсем мало, и женщина, помогавшая организовывать эвакуацию, с беспокойством огляделась.
– Прошу прощения! – обратилась она к женщине, сидевшей между двумя детьми на большущем узле, в котором теперь было все их имущество. – Вы не могли бы немного присмотреть за этой крошкой?
Женщина протянула к Катерине руки.
– Ну конечно, иди сюда, садись с нами, – ласково проговорила она. – Подвинься, Мария.
Малышка слышала, что женщина говорит с каким-то незнакомым акцентом, но легко понимала ее. Одна из двух девочек, сидевших по бокам, придвинулась поближе к матери, чтобы дать место Катерине.
– Устраивайся поудобнее, – сказала женщина. – Меня зовут кирия Евгения, а это мои дочери Мария и София.
Уже смеркалось. Взревели двигатели, и тяжелый лязг поднятого якоря возвестил, что корабль отправляется. Катерина склонила голову на плечо Марии, и скоро все три девочки заснули, убаюканные легкой качкой. Они были в числе последних двухсот тысяч эвакуированных из Смирны в эти ужасные дни.
На рассвете корабль остановился у пристани.
Вчера Катерина от усталости даже не заметила, что две девочки, с которыми она вместе ехала, были совершенно одинаковыми. Она переводила взгляд с одной на другую и терла глаза, не понимая, что это такое – разыгрывают ее, что ли? Девочки в один голос хихикали. Они уже привыкли к такой реакции и часто ради озорства пользовались своим необычайным сходством.
– Кто из нас кто? – спросила София.
– Ты Мария! – ответила Катерина.
– Не угадала! – радостно закричала София. – Теперь закрой глаза!
Катерина закрыла, а когда София крикнула: «Готово!» – открыла снова.
– Как меня зовут?
– Мария!
– Опять не угадала!
Никогда еще Катерина не видела такого поразительного сходства. Волосы у девочек были одинаковой длины – до миллиметра, красные платья неотличимы друг от друга. Даже веснушки на носах были одинаковые. Пароход простоял около часа, пока им всем позволили сойти, и за это время девочки успели наиграться с Катериной во всевозможные игры, которые были основаны на их сходстве. К тому времени как настало время сходить на берег, они уже крепко подружились. Втроем они пошли за Евгенией по трапу, держась за руки, как бумажные куклы в гирлянде.
Какой-то военный бросил узел Евгении в грузовик, и все вскарабкались следом.
– Куда мы едем? – спросила кирия Евгения, но ответа солдата Катерина не расслышала.
Места вокруг были незнакомые, и в первый раз с момента разлуки уверенность в том, что мама где-то рядом, оставила ее. Она уже так давно ее не видела! Целый день? Или целую неделю? Или месяц? Она прислонилась к какому-то ящику, подтянула колени к груди и тихо заплакала, так, чтобы никто не видел. Она знала – так будет лучше.
Как-то, совсем недавно, мама усадила ее рядом и сказала:
– Ты должна держаться, малышка.
Катерина помнила, как мама сама плакала тогда, и чувствовала, что хотя бы ради нее нужно постараться не плакать.
– Твой папа не вернется с войны. Он был очень смелым и погиб, спасая товарища.
Катерина гордилась отцом и в свои годы уже умела скрывать печаль, чтобы не портить настроения другим.
Когда они добрались до лагеря, где уже расположились десятки тысяч прибывших ранее, вера в лучшее снова проснулась в Катерине, и она стала расспрашивать кирию Евгению:
– Куда они нас привезли? Почему сюда? А моя мама тут?
– Видишь ли, Катерина, – сказала кирия Евгения так мягко, как только могла, – мы сейчас на острове, он называется Митилини. Но кто-нибудь наверняка постарается найти…
– Но мама хотела в Афины! – встревоженно сказала девочка. – Это далеко?
– Не так уж далеко, – успокаивающе ответила Евгения, сжимая ее руку.
Ни к чему было говорить ребенку правду. Те, кто организовал эвакуацию из Смирны, думали только о том, как вывезти такое огромное количество людей в безопасное место. Главное было – спасти их от огня и от разъяренных турок, где уж тут следить, кто куда уехал и с кем. Беженцев был миллион, если не больше, и надежды отыскать среди них мать Катерины почти не было.
– Я уверена, что рано или поздно мы ее найдем, моя хорошая.
– Я есть хочу, – захныкала София, когда они проходили мимо очереди за супом. – Можно, мы чего-нибудь поедим?
