Рождество на Пятой авеню
За месяц от Дня благодарения (четвертый четверг ноября) до Рождества в Штатах продают товаров едва не столько же, сколько за остальные одиннадцать месяцев. То-то самая впечатляющая картина предрождественского Нью-Йорка — витрины больших магазинов, в основном на Пятой авеню.
Вообще, нет зрелища более красочного и благостного, чем города, готовящиеся к Рождеству. Мне приходилось встречать этот праздник в Риме, Вене, Париже, Венеции, Лондоне, Берлине. Преображается Прага, в которой живу последние одиннадцать лет: на Вацлавской и Староместской площадях устанавливаются ларьки с красочной мишурой, на которую в другое время не обратил бы внимания, а в эти дни почему-то подходишь и покупаешь. Там и сям — маленькие деревянные и пластиковые бассейны с карпами, основным блюдом чешского рождественского сочельника. Продавцы выхватывают сачком рыбу и бьют ее по голове короткой дубинкой — куда только смотрят защитники прав животных. В каждом городе — обязательно нечто свое и всегда общее: подъем всех сил, общественных и душевных.
В западном христианстве именно Рождество — грандиозное событие истории человечества и универсальная точка отсчета — главный и любимейший праздник. В православии — Пасха, которая церковным уставом ставится выше двунадесятых праздников, а Рождество включено в эту дюжину. На такое различие стоит обратить внимание: западный рационализм — и восточная мистичность. Одно дело — родиться: это каждому дано и совершенно понятно. Другое — воскреснуть после мученической смерти: тут чудо. Чистая радость — и радость через страдание.
Рождество не предполагает ничего, кроме вспышки положительных чувств. Отсюда и каскад дарения. Чем богаче страна, тем нагляднее лихорадка покупок. Нет города более нарядно возбужденного, чем предрождественский Нью-Йорк.
В эти недели мне нет покоя от сомнительного сходства с Санта-Клаусом. Хуже всего было в декабрьской Японии: там вообще бородатых немного, и дети на улицах Киото и Токио непременно хотели сфотографироваться со мной или хотя бы обменяться все еще экзотическим для японцев рукопожатием с криком: «Сана Коса!» В Нью-Йорке я конкурирую с Санта-Клаусами из Армии спасения, которые звонят в колокольчики, собирая пожертвования: Рождество — самый благотворительный сезон.
Несмотря на эти опасности, все свои семнадцать лет нью- йоркской жизни я совершал обход предрождественских витрин. Для туристов даже продается специальная карта с обозначением такого маршрута.
Безудержная фантазия, подкрепленная большими деньгами, создает истинные шедевры — каждый год новые. В последний свой приезд в Нью-Йорк я снова обошел излюбленные места. В магазине Вergford & Goodman на углу Пятой авеню и 57-й стрит — сцены из популярных бродвейских и телевизионных водевилей. На углу Пятой и 48-й в Saks'e — объемные движущиеся иллюстрации к книге Джеймса Паттерсона «Санта Кид»: про Кристи, дочку Санта-Клауса. На той же авеню между 38-й и 39-й Lord & Taylor предлагал историю американской почты. Свернув на 34-ю стрит, в витринах самого большого в мире универмага Macy's, обнаружил «Чудо на 34-й стрит»: живые картины из фильма 1947 года с Морин О'Хара и Натали Вуд о молодом адвокате, который берется доказать в суде, что Санта-Клаус реально существует.
Конечно, существует. Это от него — ощущение радостного покоя. Не все же бородатые на одно лицо, и Санта-Клауса, или того же меня, не примешь за Усаму бен Ладена.
Классическое «Золотое кольцо» России зимой — совершенно особое.
Значит, так: в Боголюбове надо обойти монастырь слева, пройти по тихой, совсем деревенской улице, спуститься к воде, перейти мостик и железную дорогу, миновать рощу и выйти к краю заливного луга, который тянется к озерцу, образованному старым руслом Клязьмы у слияния с речкой Нерль. Летом это — приятная легкая прогулка, а когда зима да еще утро, то тропы нет, и ее придется протаптывать самому в снегу по колено. Если повезет, а повезти должно, у края луга сидит старушка в шапке-ушанке и большом овчинном тулупе. У нее — единственно необходимый ассортимент товаров: водка на разлив, соленые огурцы и пирожки, сохраняющие тепло в корзине, укутанной толстым ватным одеялом. После этой короткой остановки полярное предприятие заметно упрощается. С каждым шагом по заснеженному лугу становится все крупнее и отчетливее то, к чему направлен взгляд, и, остановившись наконец на невысоком пригорке, замираешь от острого ощущения чуда. Церковь Покрова на Нерли.
Сам одноглавый белокаменный храм удивительно гармоничен, но потрясает его полное слияние с окружающим ландшафтом. Во все времена и в разных странах мастера умели вписывать церковную архитектуру в пейзаж, добиваясь впечатления единства. Покров на Нерли — убедительнейший образец: храм словно сам вырастает зимой из снега, весной — из воды разлившейся клязьминской старицы, летом и осенью — из высокой травы. Впечатление верное, потому что очень давнее — церковь растет в мягком пейзаже Владимиро-Суздальской Руси с XII века. Место строительства указал князь Андрей Боголюбский, после того как в битве с волжскими булгарами погиб его сын Изяслав. Храм-памятник был завершен в 1165 году. А через девять лет погиб и сам князь Андрей. Вернувшись в Боголюбово, надо зайти в монастырь, обогнуть громаду пятиглавого храма и увидеть Дворцовый собор со стройной Лестничной башней. По ее ступеням сполз раненный боярами-заговорщиками князь, спрятавшись за круглым столбом, где и был убит.
На полутора коротких километрах спрессованы сгустки, кванты красоты, жестокости, гармонии, хаоса. То, что именуется историей.
По живой русской истории пролегло «Золотое кольцо» — понятие не географическое, а социально-историческое. Одни только полтора километра от Боголюбского монастыря до церкви Покрова на Нерли научат, восхитят, поразят и останутся в памяти. Но ведь еще есть Ярославль, Мышкин, Кострома, Владимир, Суздаль с Кидекшей, Ростов Великий, Юрьев-Польской, Переславль-Залесский: каждый из них фрагмент не только представительный, но и уникально волнующий.
В этих краях сохранились шлемовидные купола соборов — как во Владимире на Димитриевском и Успенском (на его строительстве вместе с русскими работали западные мастера, присланные Андрею Боголюбскому императором Фридрихом Барбароссой). Абрис купольного шлема строже, чем более поздняя, восточных очертаний луковка, ставшая привычной и даже «фирменной» для России.
Остановиться на ночь — новогоднюю, например, — можно в гостиничном избяном коттедже внутри стен женского Покровского монастыря в Суздале. Белокаменный монастырь стоит на низком берегу Каменки, а напротив, на высоком берегу, — краснокирпичный Спасо-Евфимиев, мужской. Когда выходишь в темноте из своей избы со всеми удобствами и телевизором, вдруг видишь, как с высокого соборного крыльца черными птицами слетают в развевающихся одеяниях монахини, и понимаешь, что машина времени — существует, работает.
Главное в Бретани — что это не Франция. Ну, не совсем Франция. Ну ладно, другая Франция.
Еще города восточной части, Верхней Бретани, — Витре, Фужер, Динан, Сен-Мало — соотносятся с представлением о французской старине, которую наблюдаешь в Бургундии или Аквитании. Но по мере продвижения на запад все делается страннее, необычнее.
Начать с языка; в Нижней Бретани их два: дорожные указатели, вывески — по-французски и по-бретонски. А этот древний кельтский язык если и находит с чем-то соответствие, то по ту сторону Ла-Манша — с шотландским, ирландским.
Дома с их выставленными наружу балками похожи на германские, словно перепрыгнув через Париж и окрестности.
Бретань — единственная провинция Франции без своего вина. Здесь пьют кельтское пиво — не похожее ни на чешское или баварское, ни на британское. Медовуху с названием, которое хочется выговаривать шепотом, — шушен. Яблочный сидр — игристый и доходящий до 8–9 градусов, так что вполне можно. Строго говоря, в районе Нанта производится неплохое белое вино мускадэ. Но Нант только административно Бретань, исторически — по касательной. Зато мускадэ очень подходит к тому, что делает бретонский край лучшим на свете на вкус любителя устриц. В четырнадцати километрах к северо-востоку от Сен-Мало — мировая устричная столица, Канкаль, и на берегу уставленной харчевнями бухты хотелось бы остаться навсегда.
Этот вариант стоит отодвинуть в пенсионное будущее, а пока отправиться вглубь истинно кельтской Бретани, проехав через лес Пенпон, где хранилась чаша святого Грааля, бродили рыцари короля Артура, где посещаешь могилу Мерлина. Доставить Себе целью можно, например, поиск интересных кальверов. Это особое бретонское явление: отдельно стоящее возле церкви гранитное изваяние Креста Господня (кальвер — Голгофа). Часто это многофигурные композиции, до двухсот персонажей из камня. Кальверы служили наглядными пособиями для просвещения паствы.
