– Это безумие. Я куда-то еду на лошади с человеком, который даже не назовет свое чертово имя.
– О, я скажу. Обязательно. Но пока потерпи, потому что мы сейчас поедем немного быстрей, не то пропустим переправу в сумерки.
Я предположила, что он имеет в виду переправу через реку, может Соар или Трент, в Дербишир или в Ноттингемшир. Я не представляла, где мы находимся, но, если мы будем переправляться не по мосту, а как-то иначе, то-то будет брызг. Я никогда не переезжала на лошади широкую реку по воде и собиралась спросить у него. Но не успела; прянув ушами, лошадь перешла на легкий галоп, и мы помчались вперед по изумрудно-зеленому лугу.
Это было восхитительно.
Он был замечательный наездник. С детских лет меня учили ездить верхом, и несколько лет я бесплатно каталась на пони в обмен на обязанность водить верховые экскурсии по уик-эндам. Так что умела ездить верхом, и ездила хорошо, но с седлом и стременами; он же был на одной волне с лошадью, и волна эта подхватила его, лошадь и даже меня.
Мы пересекли луг и поскакали вверх по холму. Ветер развевал мои волосы, белая грива лошади вспыхивала белым золотом в лучах заходящего солнца. Мы перенеслись через изгородь, ручей, через упавшее дерево. Бешено гремели копыта по сухой траве, отчаянно колотилось сердце, и билась мысль: «Это ужасно это ужасно я влюбляюсь в этого человека и не знаю куда скачу».
Достигнув вершины холма, лошадь замедлила бег, а затем он резко натянул поводья, так что последние несколько ярдов та прошла мелкой рысью. Животное бурно дышало, потому что это был добрый долгий галоп. Сумерки опускались на наши плечи, и небо заволокла жуткая синяя чернота. Поднявшись на вершину холма, мы успели увидеть на западе последние красные полоски солнца, напоминавшие какие-то обрывки на горах, которых я не узнала. Мы перевалили через вершину, и лошадь, выбирая путь среди камней, стала спускаться к лесу, темнеющему впереди. Лес не походил на колокольчиковый, который мы покинули. Он был гуще и темней, однако лошадь и ее хозяин вели себя настолько уверенно, что у меня ни на секунду не возникло сомнения в том, что они знают дорогу.
– Когда же будет переправа? – наконец спросила я.
– Переправа? О, да мы уже переправились.
– Переправились? Когда?
– Недавно.
Я не помнила никакой переправы. И спросила его снова.
– Боже правый, женщина, ты задаешь слишком много вопросов!
Только когда мы выезжали из леса – солнце полностью скрылось, и вставала луна, – я поняла, что этим вечером не попаду домой. Не то чтобы я хотела повернуть назад, но неожиданно забеспокоилась о маме с папой – они будут так встревожены моим отсутствием. Нужно было как-то сообщить им о себе, и я решила, что, как только встретится какой-нибудь дом в этом отдаленном месте, постучусь в дверь, сообщу хозяевам номер телефона и попрошу позвонить моим родителям и сказать, что со мной все прекрасно.
Луна зашла за облака, и мы выехали из леса, но домов перед нами не было, только темный песчаный берег. Кристаллики песка мерцали в полусвете, как электрические искры. Я изумилась. Не могла поверить, что мы оказались так далеко на востоке или западе, но в ответ на мое замечание он сказал, что это не море, а озеро. Я всмотрелась в темноту, пытаясь различить дальний берег. Утром, сказал он, утром я смогу увидеть все озеро. И правда, я видела крохотные огоньки, горящие там и тут на воде, и подумала, что это отражения огней в домах на противоположном берегу.
Вода была спокойна, словно на поверхности разлилась нефтяная пленка, приятно пахло илом и водорослями. Примерно полмили мы проехали шагом вдоль берега, пока перед нами не возникла темная ветхая громада.
– Слушай, я живу здесь вместе с другими, но сейчас там никого не должно быть.
Лошадь остановилась. Он спрыгнул на землю и помог спуститься мне. Во всем, в каждой мелочи, он вел себя со мной по-рыцарски. Поначалу я думала, что это игра с целью ко мне подладиться, но это была не игра, это было у него в крови. Он коротко улыбнулся мне и повел кобылу в небольшую конюшню, пристроенную к дому. Я последовала за ним. В конюшне он снял с лошади попону и повесил на перекладину. После чего взял скребницу.
– Позволь мне, – сказала я, забрала у него скребницу и принялась чистить лошадь.
Он внимательно наблюдал за мной:
– Умеешь обращаться с лошадьми.
– Да.
– Женщина, умеющая обращаться с лошадьми. Будь моей женой.
Я рассмеялась, но, обернувшись, увидела, что он не улыбается. Я закончила чистить лошадь и провела рукой вниз по ее ноге, легко надавив на щетку, и животное охотно показало мне копыто.
– Но она не подкована, – сказала я.
– Я не езжу по дороге, – пренебрежительно заметил он. – А те ковали, что вокруг, они как цыгане. Ладно, идем в дом.
М-да, это был тонкий намек.
В доме не было электричества.
– Оно нам даром не нужно. Оно сводит человека с ума.
Иногда я не знала, шутит он или нет.
– Может, сводит, а может, нет, – возразила я, – но по крайней мере видишь, куда идешь.
– У нас есть свет.
На кухонном столе стояла старомодная латунная масляная лампа. Он зажег фитиль и подкрутил латунное колесико, чтобы пламя стало повыше, затем зажег вторую, которую отнес в гостиную; это я так подумала, что там гостиная, но в комнате вдоль стен лежало два матраса с длинными тонкими подушками, заменявшие постели. Стены были увешаны картинами, резьбой по дереву и музыкальными инструментами – необычными музыкальными инструментами, словно собранными в разных экзотических странах. Я мгновенно подумала о Ричи, но так же мгновенно забыла о нем.
Но паутина! Даже в полутьме можно было различить паутину, протянувшуюся между некоторыми картинами и инструментами на стенах. По крайней мере, подумала я, это означает долгое отсутствие здесь женской руки.
Я огляделась в поисках телефона. Я уже придумала историю, какую расскажу маме с папой: как встретила старинную подругу, родители которой расположились в своем доме-фургоне возле моря. Я собиралась рассказать, что мы отправились туда неожиданно, под влиянием момента. Уверена, я бы соврала, не запнулась.
– Что ты ищешь?
– Ищу, где у тебя телефон.
– Телефон?
– Надо позвонить родителям. Они будут волноваться, если не позвонить.
– Тут нет телефона.
Сердце у меня упало.
– Нет телефона? Как это вообще может быть, что нет телефона?
– Прости. Мы отказались от всяких таких штучек.
– Неужели во всей деревне нет? Должен же быть хоть один телефон!
– Деревне? Никакой деревни тут нет. Послушай, это так важно?
– Конечно! Мне надо сообщить им, что со мной все хорошо.
– Тара, сколько тебе лет, дорогая?
– Пятнадцать, скоро будет шестнадцать.
Лицо его исказилось.
– Пятнадцать! Пятнадцать! Теперь я все понимаю. Да, проблема. Вот те на! – Человек, который выглядел таким бодрым и молодым в колокольчиковом лесу, теперь неожиданно показался усталым и измученным заботами. – Я не должен был привозить тебя сюда. Это моя ошибка. Был околдован.
Околдован. Не мной ли, имел он в виду? Но меня больше интересовала практическая сторона ситуации.
– А в каком-нибудь из других домов нет телефона? На той стороне озера.
– Нет. Ни в одном. Я уже говорил: мы не признаем все эти вещи.
– Но как вы передаете сообщения? То есть на расстояние.
– Письмами. Из уст в уста.
– О боже!
– Мне придется отвезти тебя обратно, да? – печально спросил он.
Я раздумывала о том, что лучше. Скакать обратно в темноте – даже если это возможно, – чтобы приехать часам к четырем утра, или переночевать здесь, а вернуться днем и расплатиться сразу за все. И в том и в другом случае мне крепко достанется, когда вернусь домой.
– Ты можешь скакать в темноте?
– Такое возможно. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что, наверно, придется отправиться немедленно.
– Немедленно? – вскричал он. – Мы не можем отправиться немедленно. Не сможем переправиться этой ночью!
– А когда сможем?
Он вздохнул и взглянул на меня, словно только сейчас увидел меня впервые. Грустно покачал головой, затем схватил лампу и подошел с ней к шкафу. Шкаф был полон старинных книг и свитков карт, древних, как в капитанской каюте огромного парусника. Достав одну, он отнес ее к столу. Я видела, что она начерчена не на бумаге, а на красивом кремовом пергаменте. Он развернул ее и прижал один конец лампой. И, придерживая другой конец рукой, углубился в карту.
Я разглядела прекрасные рисунки от руки, изображающие фазы луны. По углам карты – изящные полутоновые наброски ангелочков, олицетворяющих четыре ветра и, надув щеки, нагоняющих бури. Загадочность карте придавали и колонки цифр, выведенных тушью. Он пробежал пальцем по цифрам.
