Ознакомительная версия.
Помню, как звонил тренеру и просил посмотреть на твои показатели и результаты. Сначала он был непоколебим. «Разве это повлияет на твое решение о поступлении?»
«Могло бы повлиять…»
Я услышал шорох бумаг.
«Забавно! У меня на столе оказалась лишняя стипендия».
Как все просто!
Вспоминая колледж, я понимаю, что это были лучшие деньки. Отец исключил себя из уравнения, и мы получили свободу быть самими собой. Расти вместе. Вместе смеяться. Ты нашла свой ритм и стала той бегуньей, которой, я знал, могла быть. Я просто радовался своей причастности к этому.
Наш последний учебный год. Медицинский факультет на горизонте. Моя карьера бегуна подходит к концу. Медали висят на стене и пылятся в ящике стола. Насколько я знаю, отец ни разу не приходил посмотреть на мои забеги. Но мое отношение к бегу изменилось. Он перестал быть моим, став нашим. Так мне нравилось гораздо больше.
Ты – лучший партнер по тренировкам в моей жизни.
А еще мы открыли для себя Скалистые горы, и они стали нашей отдушиной, нашей общей радостью.
Несколько дней тебя не было слышно. Я думал, ты занята, погружена в дела учебы, сдаешь экзамены или… Я не знал, что ты думаешь о нас. О тебе и обо мне. Милая, я не умею читать твои мысли. Не мог тогда, не могу и сейчас.
Мы приехали домой на весенние каникулы. Твои родители были рады твоему приезду. Мой отец переехал в Коннектикут, создавать новую компанию, но кондоминиум во Флориде сохранил, чтобы не менять постоянного места жительства. Дом был полностью в моем распоряжении. Мы как раз закончили забег. Солнце клонилось к закату, дул ветерок, по твоим рукам струился пот, одна капля повисла на мочке уха.
Ты села, сняла кроссовки, подставила ноги волнам. Когда ты повернулась ко мне, я увидел между твоими глазами складку, на лбу у тебя трепетала жилка, на шее тоже. Ты вся подобралась.
«Что у тебя за проблема?»
Я огляделся.
«Не знал, что у меня проблема».
«Представь себе!»
«Милая, я…»
Ты отвернулась, уперлась локтями в колени, покачала головой.
«Что мне делать?»
Я попробовал подсесть к тебе, но ты меня оттолкнула.
«О чем ты говоришь?»
Ты заплакала.
«Я говорю о нас. – Ты ткнула меня в грудь. – О нас с тобой».
«Меня все устраивает. Я никуда не уезжаю».
«Вот именно. – Ты покачала головой. – Ну и тупица ты!»
«Рейчел… Может, ты объяснишь?»
Ты залилась слезами. Встала, уперла руки в бока, отступила назад.
«Я хочу замуж. За тебя. Хочу, чтобы ты стал моим… навсегда».
«Я хочу того же. Хочу быть с тобой».
Ты скрестила руки.
«Бен, ты должен попросить меня первым».
Только теперь до меня дошло.
«Вот, значит, в чем дело!»
Ты смахнула слезу и отвернулась.
«Милая…» – Я встал на колени и взял тебя за руку. Море лизало мне пятки.
Ты заулыбалась. У твоих ног суетились рыбки, к коже пристали крохотные ракушки. Ты давилась от смеха. Я пытался что-то сказать, но теперь слезы душили меня.
«Рейчел Хант…»
Ты с готовностью улыбнулась.
«Мне плохо без тебя. Там, где сердце – я и не знал об этом, – все время болит. Не знаю, каким я буду человеком, врачом, мужем, зато знаю, что редко произношу слова, которые тебе нужны. И еще я знаю, что люблю тебя. Люблю всем своим существом. Ты – раствор, который скрепляет меня. Останься со мной навсегда. Будь моей женой. Пожалуйста…»
Ты обхватила меня руками, и мы упали. Все в песке, в пене, мокрые, мы начали целоваться. Слезы, соль, смех. Твой утвердительный кивок.
Славный был денек.
Хорошие воспоминания.
До самолета я добрел уже в полночь. Наполеон, услышав меня, высунул голову и снова спрятался. Температура опять сильно упала, так что мои штанины оледенели. Я продрог до костей. Я отломал несколько сухих веточек и отнес их в нору. Опять пошел снег. За весь день я помочился только один раз, да и то мало, что свидетельствовало об обезвоживании.
Эту проблему необходимо было устранить.
Проводив взглядом Наполеона, я увидел, что его обутые лапки оставляют на снегу едва заметные следы. Но параллельно его следам обнаружились цепочки других, более крупных. Я не слишком разбираюсь в следах, но тут же подумал о пуме. Следы тянулись из-за камней выше нас, вились вокруг сугроба и доходили до лаза, которым я только что пользовался. Еще я обратил внимание на ямку в снегу – похоже, что какое-то существо в ней сидело или лежало, дожидаясь чего-то. Неужели это была засада? Я быстро смекнул, что к чему. У трупов специфический запах, и мороз не может его скрыть. Раненые тоже пахнут, как и собачки.
Мне пришлось снять сырую одежду. Разведя огонь, я разделся, разложил вещи и в одном нижнем белье, дрожа крупной дрожью, залез в свой спальный мешок. Пальцы у меня застыли, словно их облили воском. Я набрал в горелку снега и включил ее.
Эшли с тревогой смотрела на меня. Скрючившись в спальном мешке, я не стал сдерживать дрожь, изо всех сил пытаясь согреться.
– Эй! – окликнул я Эшли.
У нее были усталые глаза – она изрядно намучилась. Тяжело вздохнув, она поприветствовала меня в ответ.
– Принимали что-нибудь в последние часы?
Она отрицательно покачала головой. Я положил ей на язык перкосет, и она запила его остатком воды.
– У вас неважный вид, – тихо сказала она. – Почему бы и вам не принять адвил?
Я знал, что не вылезу наутро из мешка, если не приму сейчас лекарство.
– Два. – Я показал два пальца.
Она вытрясла мне на ладонь две таблетки, и я проглотил их.
– Что вы видели?
– В нескольких сотнях метрах отсюда расположен первоклассный травматологический центр. Я вызвал неотложку. Сейчас они подкатят сюда носилки. Я говорил с главврачом, он обещал предоставить вам отдельную палату. Они вас отмоют, согреют, накачают внутривенными инъекциями. Ах да, еще я поболтал с Винсом. Он будет ждать вас там.
– Все настолько плохо?
Я забился в мешок поглубже.
– Ничего, кроме снега, льда, камней и гор, насколько хватает взгляда.
– А GPS?
– Та же картина.
Она растянулась и резко выдохнула. Казалось, она весь день берегла воздух для этого момента. Я налил себе теплой воды и начал пить.
– Вы ничего не придумали?
– Внизу есть озера и речки. Уверен, все они замерзшие, но я хотел понять, можно ли спуститься туда завтра и наловить рыбы. Завтра будет уже пять дней после катастрофы и четыре дня без еды.
Она закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании.
– Как нога?
– Болит.
Я опять обложил ей ногу снегом. Опухоль спала, но нога выше колена была лиловой. Я включил фонарик и проверил ее швы и зрачки – на чувствительность. Зрачки реагировали медленно и быстро уставали. Значит, организм ослабел, высота тоже давала себя знать.
Я подбросил веток в огонь и пощупал пальцы ее ног. Они были холодными. Дело было плохо: замедлилось кровообращение. Постоянно прикладывая к ноге холод, я подвергал угрозе ступню и пальцы. Необходимо было восстанавливать кровообращение.
Я повернулся к ней, расстегнул свой мешок и, не двигая с места ее ногу, прижался к ее ступне грудью и животом, потом закутал нас обоих мешком.
Она сосредоточенно дышала, глядя вверх, на брезент и на ветви деревьев. Большие снежные хлопья заглушали все звуки.
– Вчера – или позавчера – у меня должен был быть сеанс педикюра.
– Сожалею об этом вместе с вами.
– Скажете хоть что-то утешительное?
Я накрыл ее ступню ладонью.
– Когда мы отсюда выберемся и вы окажетесь на теплой больничной койке, а не на ледяном ложе, – разве что не засудите меня за то, что я подверг вас опасности накануне вашей свадьбы, – я накрашу вам ногти на ногах в любой цвет, какой только захотите.
– Забавно, что вы об этом говорите. Валяясь здесь после вашего ухода, я как раз обдумывала вступительное слово моего адвоката. «Леди и джентльмены, жюри присяжных…»
– И что получилось?
Она пожала плечами.
– На вашем месте я бы наняла очень успешного адвоката, хотя и тогда вам будет не на что надеяться.
– Все так плохо?
Она наклонила голову.
– Сейчас разберемся. Вы начали с добрых намерений, потом спасли мне жизнь. Я минимум дважды видела, как вы кашляете кровью, тем не менее вы занимаетесь моей ногой и вообще от меня не отходите.
– Видели?..
– Кровь на снегу трудно не заметить.
– Нам обоим полегчает, когда мы спустимся на пару тысяч футов.
Она взглянула на компас, висевший у меня на шее.
– Когда она вам это подарила?
Ознакомительная версия.
