Отец не приехал, но прислал коротенькую объяснительную записку следующего содержания: «Я по-прежнему пьян и, возможно, надолго останусь в таком состоянии. Джек и Ледар, я ничего не могу с собой поделать и знаю, что нет мне прощения. Я действительно не могу. Моим свадебным подарком станет то, что я не буду конфузить вас обоих на вашем торжестве. Это лучшее, что я могу для вас сделать».
Мировой судья откашлялся и сделал знак, что пора начинать. Ли в белом шелковом платье, на фоне которого ее волосы до плеч смотрелись как темное пламя, с букетом цветов шла рядом с нами. Она надела кулон Шайлы, и в вырезе ее платья ясно выделялся профиль царя Николая, такой же острый, как и детские ключицы Ли.
Я наклонился, чтобы поцеловать дочку, и очень удивился, почувствовав, что ее лицо мокрое от слез.
— Почему ты плачешь?
— Потому что я счастлива, глупый папочка, — ответила Ли.
Мы с Ледар опустились в позолоченные резные кресла. Рядом с нами уселись шафер и замужняя подруга невесты, выбор которых мог показаться несколько спорным. На эту роль мы пригласили Джорджа и Руфь Фокс и отмели возражения обеих семей, заявив, что данный вопрос не подлежит обсуждению.
Идея принадлежала Ледар, и я даже прослезился, когда она мне такое предложила. У Ледар был природный дар к верному жесту, врожденное чувство такта, и она прекрасно понимала, что мы оба отчаянно нуждаемся в примирении с окружающими и в исцелении. Я рассказал Ледар о том, что выпало на долю Фоксов во время войны, а еще о том, каким это было для меня ударом узнать все слишком поздно. Приглашая мать Шайлы в качестве подруги невесты, Ледар тем самым демонстрировала любовь к Ли. Я просил Джорджа Фокса стать моим шафером в надежде побыстрее залечить болезненные трещины в наших отношениях. Это словно обеспечивало незримое присутствие Шайлы и напомнило всем о том, как долго и тяжело мы шли к прекрасному моменту, когда нас с Ледар навеки свяжет клятва верности.
Потом мы с Ледар поднялись и посмотрели друг на друга, и нам обоим понравилось то, что мы увидели.
После того как мировой судья объявил нас мужем и женой, друзья и родственники поднялись и аплодировали нам стоя, и я поцеловал Ледар.
Мы вернулись на пьяццу Фарнезе, где на террасе моей квартиры был устроен свадебный пир, причем братья привезли с собой полный комплект записей пляжной музыки Южной Каролины. Каролинцы показали римлянам, как южане танцуют шэг, и веселье продолжалось до двух часов ночи. Даллас, Дюпри и Ти проявили удивительную тактичность, не став проигрывать песню «Save the Last Dance for Me». Я ни секунды не сомневался, что, вернувшись в Южную Каролину, они будут рассказывать каждому встречному и поперечному, что познакомили итальянцев с нашей пляжной музыкой.
Я как раз обносил последних гостей коньяком, когда Ледар подошла ко мне, чтобы сказать, что собирается вместе с детьми проводить родителей в отель «Хасслер». Я решил было пойти вместе с ними, но она, кивнув в сторону разбредшихся по гостиной друзей, объяснила, что хочет уложить родителей спать, так как они явно перебрали итальянского вина, и их отвезет Дюпри, а Джон Хардин составит компанию.
— Но ведь сегодня наша первая брачная ночь! — воскликнул я, и в ответ Ледар, встав на цыпочки, поцеловала меня.
— Я тебя разбужу, — пообещала она.
— Я не буду спать. Хочу встретить рассвет.
— Хороший выбор, — улыбнулась Ледар.
— Лучшего и не бывает, — ответил я.
— Ловлю тебя на слове, — снова улыбнулась она.
— Вот почему я и подарил тебе это, — заявил я, указав на золотое кольцо у нее на пальце.
— Вот почему я и приняла твой подарок.
Когда все разошлись, я снова вышел на террасу, чтобы посмотреть на рыжевато-коричневый лабиринт улиц. Ночью казалось, что город вырезан из жженого сахара. На площади внизу два фонтана переговаривались между собой на языке бегущей воды. Мне хотелось поблагодарить Рим за то, что он лечил мою израненную душу, поглаживая меня руками в лайковых перчатках. Рим научил меня, что красота сама по себе дорогого стоит; он приютил меня, и нянчил меня, и вернул меня на путь истинный. И мне хотелось найти для него слова благодарности. Посмотрев на крыши домов и яркие огни на набережной Тибра, я пообещал себе когда-нибудь написать любовное письмо со словами признательности и благодарности Вечному городу. Услышав за спиной какой-то шорох, я обернулся и увидел Ли.
— А я думал, ты уже давно спишь, — удивился я.
— Я слишком перевозбудилась, чтобы уснуть, — ответила она, взяв меня за руку.
И мы стали вместе смотреть на пьяццу — я и моя дочь, вместе с которой мы уже много лет любовались этой широкой и красивой площадью. Я так многим был обязан и этому ребенку, и этому городу, что неожиданно понял: слова — всего лишь знаки, которые наносишь, чтобы описать самое сокровенное, когда тебе необходимо выразить и великолепие, и волшебство, и неотвратимое чувство утраты, возникающее в эти стремительно бегущие, беспокойные часы.
— Ли, мы так долго были с тобой одни, — сказал я, глядя на одинокий автомобиль, промчавшийся по площади.
— Слишком долго, папочка, — уточнила она.
— Словно Одинокий Рейнджер и Тонто.
— Нет, нам было лучше, чем им, — возразила Ли.
— Я тоже так думаю.
— Папочка!
— Что, малышка?
— Я не могу не думать о маме, — вздохнула Ли. — Мне стыдно, что я так рада за вас с Ледар.
— Стыдиться тут нечего, — произнес я. — Я тоже весь день о ней думал.
— Почему?
— Потому что мне хотелось рассказать ей о свадьбе. Мы ведь привыкли с ней всем делиться. Мне хотелось, чтобы она узнала о тебе, обо мне и о Ледар.
— А что бы ты ей сказал, папочка?
— Что, надеюсь, у нас будет все хорошо, — ответил я.
— Больше, чем хорошо, — возразила Ли. — У нас все будет просто замечательно. Мы станем семьей.
— Ты ведь всегда этого хотела, малышка?
— Ага. Но я хотела этого даже больше для тебя, чем для себя. Ты был таким одиноким, папочка. Я не могла видеть тебя таким.
— Эх, надо было лучше скрывать свои чувства!
— Никто, кроме меня, этого не знал, — потупилась Ли. — Но не забывай, что я твоя дочка и кому, как не мне, все о тебе знать.
К дому подъехал автомобиль, и мы увидели, как из него вышли Ледар и мои братья. Дюпри с Джоном Хардином разделись до трусов, залезли в большой фонтан. Дюпри окунулся с головой, а Джон Хардин лег на спину. Ли отпустила мою руку и побежала вниз, к Ледар, которая держала одежду братьев.
Я рассмеялся про себя, глядя, как братья радуются купанию в неразрешенном месте. Из дверей вместе с Ли вышли Ти с Далласом, и Ти прыгнул в фонтан прямо в костюме. Ли присоединилась к нему, даже не сняв нарядного платья, а я смотрел на них сверху так, как будто все это происходило в другом мире, далеком, но очень дорогом моему сердцу.
Мне отчаянно не хватало родителей. Как бы мне хотелось, чтобы они были здесь и разделили со мной этот вечер! Я помолился за Люси, поблагодарив ее за то, что любила меня, как умела, лелеяла меня и давала возможность почувствовать себя принцем в городе, в котором все когда-то над ней смеялись. Я поблагодарил своих братьев и своих друзей, свой город и свой штат, а еще свою слабость к хорошей еде и незнакомым местам. Моя жизнь была полной и насыщенной, причем я осознал это только сейчас. В Рим я приехал раздавленным, одержимым Шайлой, но жизнь показала мне, что бывают вещи и похуже.
С площади до меня доносились смеющиеся голоса тех, кого я любил. И я поблагодарил мир за то, что впустил их в свою жизнь. Я в последний раз обратился к Шайле Фокс, попросив у нее прощения за то, что я так счастлив.
Я мысленно поблагодарил ее и извинился за то, что приходится ее сейчас покидать. А еще добавил, что был бы верен ей и никогда не покинул бы ее, какими бы тяжкими ни были ее страдания и какими бы глубокими ни были ее раны и шрамы в душе. Закрыв глаза, я снова впустил в себя свою неизлечимую потребность в Шайле, свою любовь к этой девочке, которая пробиралась ко мне по тайной тропе, проложенной по ветке дуба, и которая изменила весь мой мир, открыв бездонные глубины своей души.
— Джек, — услышал я чей-то голос с площади и очень удивился, поняв, что это моя жена.
Посмотрев вниз, я увидел, что Ледар присоединилась к своей новой семье, бултыхающейся в мерцающей воде фонтана. Свадебное платье облепило ее тело, а мои братья и дочь махали мне руками, настойчиво приглашая к себе. Я бросил взгляд на левую руку и удивился тому, как изменило ее кольцо, которое Ледар купила и надела мне на палец. Я потрогал его, в полной мере ощутив начало новой жизни.
Прежде чем спуститься вниз, я улыбнулся, вспомнив о назначенном свидании с Шайлой. И поскольку она обещала мне это свидание и поскольку научила меня ценить значение волшебства в драме нашей жизни, я знал, что Шайла будет терпеливо ждать меня, ждать нашего танца, который продлится целую вечность где-то там, на дне необъятного сверкающего моря.
