Аннабель присутствовала сначала при отправке машины «скорой помощи», потом при возвращении «рено». Около часу ночи она встала и оделась; родители уже спали; она пешком дошла до ограды дома Мишеля. В окнах горел свет. Вероятно, все были в гостиной, но шторы мешали разглядеть хоть что-нибудь. И тут зарядил мелкий дождик. Прошло минут десять. Аннабель знала, что может позвонить в дверь и увидеться с Мишелем. Точно так же она могла не предпринимать ничего. Она не слишком понимала, что переживает практический урок свободы выбора. В любом случае этот опыт был чрезвычайно жесток, и ей после тех десяти минут никогда не суждено будет стать вполне такой, как прежде. Годы спустя Мишелю предстоит обосновать краткую теорию человеческой свободы на базе аналогии с поведением сверхтекучего гелия. На атомном уровне происходящий в головном мозге обмен электронами между нейронами и синапсами также подчиняется правилу неопределенности, однако можно полагать, что образ действий человека детерминирован – как в своей основе, так и в деталях – столь же жестко, как поведение любой другой естественной системы. Однако в некоторых, и притом крайне редких, обстоятельствах происходит то, что христиане именуют «чудом милосердия»: появляется волна новой когерентности и распространяется в мозгу, возникает – на время либо окончательно – новый тип поведения, регулируемый принципиально иной системой источников гармонических колебаний; тогда мы наблюдаем то, что принято называть «актом свободной воли».
Ничего подобного в ту ночь не произошло, и Аннабель вернулась в отчий дом. Она чувствовала себя заметно постаревшей. Должно пройти лет двадцать пять, прежде чем ей будет дано снова увидеть Мишеля.
Телефон зазвонил где-то около трех; медицинская сестра казалась искренне удрученной. Они и впрямь сделали все возможное, но, и сущности, ничего сделать туг практически невозможно. Сердце было слишком изношено, вот и все. По крайней мере она, можно сказать, не страдала. Но теперь, к сожалению, все кончено.
Мишель направился в свою комнату, он двигался маленькими шажками, не более двадцати сантиметров. Брижит хотела было встать, но Мари-Терез жестом остановила ее. Прошло минуты две, потом из спальни послышалось что-то вроде то ли поскуливания, то ли рычания. Брижит бросилась туда. Мишель скорчился в ногах кровати. Его глаза почти вылезали из орбит. На лице не отражалось ничего похожего на скорбь или какое-либо иное человеческое чувство. Один лишь звериный низменный ужас.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СТРАННЫЕ МОМЕНТЫ
Брюно потерял управление автомобилем, едва проехав Пуатье. Его «пежо-305» занесло к разделительной полосе, машина слегка шаркнула по металлу ограждения и замерла, развернувшись задом наперед. «Дерьмовый бардак! – глухо выругался он. – Вселенское паскудство!» Ягуар, мчавшийся со скоростью 220 км, резко тормознул, тоже чуть не врезавшись в ограждение, и под рев клаксонов унесся вдаль. Брюно выскочил и погрозил ему вслед кулаком. «Педик! – проорал он. – Сучий педик!» Потом он развернул машину и продолжил путь.
Так называемый Край Перемен был создан в 1975 году группой бывших бунтарей шестьдесят восьмого (по правде говоря, в шестьдесят восьмом ни один из них ничего сколько-нибудь заметного не совершил, но, можно сказать, в них чувствовался «душок» шестьдесят восьмого); они обосновались на обширной, поросшей соснами территории чуть южнее Шоле; эта земля принадлежала родителям одного из них. Их замысел, несущий на себе явственный отпечаток модных в начале семидесятых анархистских идеалов, заключался в том, чтобы осуществить конкретную утопию, то есть «здесь и сейчас» организовать некое пространство, где было бы возможно жить в согласии с принципами самоуправления, уважения к правам личности и подлинной демократии. Однако же Край не был новой общиной; цель была куда скромнее – создать место отдыха, иными словами, приют, где сторонники этой затеи имели бы случай объединяться в летние месяцы для конкретного проведения провозглашаемых идей в жизнь; речь также шла о создании благоприятных условий для совместной деятельности, творческого общения, и все это в духе гуманизма и народовластия; и наконец, если пользоваться терминологией основателей, речь шла о том, чтобы «со вкусом перепихнуться».
Брюно свернул с автотрассы у выезда из Шоле-Сюд и километров десять ехал по прибрежному шоссе. Вразумительного плана местности у него не было, и стояла страшная жара. Он увидел вывеску, как ему показалась, почти случайно. Разноцветные буквы на белом фоне возвещали: КРАЙ ПЕРЕМЕН; ниже на клееной фанерке меньшего размера было красными буквами каллиграфически выписано то, что, видимо, являлось здешним девизом: «Свобода других продлевает мою до бесконечности» (Михаил Бакунин). Справа дорога вела к морю; две девчонки тащили по ней пластиковую утку. Под теннисками у них, у поганок, ничего не было. Брюно смотрел им вслед, у него засвербило в родилке. «Тенниски мокрые, – уныло сказал он себе, – высохнут – липнуть уже не будут». Направлялись они, по-видимому, в береговой кемпинг.
Он припарковал свой 305-й и двинулся к маленькой дощатой конторе с вывеской ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ. Внутри сидела, поджав под себя ноги, женщина лет шестидесяти. Ее тощие морщинистые груди почти вываливались из выреза длинной хлопчатобумажной блузы; появление Брюно для нее было докукой. Ее доброжелательная улыбка выглядела несколько натянутой. «Добро пожаловать в Край», – произнесла она наконец. Потом улыбнулась снова, до ушей (уж не идиотка ли?) «У тебя есть бронь?» Брюно открыл чемодан из искусственной кожи, вытащил свои бумаги. «Прекрасно», – изрекла слабоумная, все еще по-дурацки скалясь.
Езда на автомобилях на территории кемпинга запрещалась; он решил уладить дела в два приема. Сперва подыскать место для палатки, потом забрать свои вещи. Как раз перед поездкой он приобрел палатку типа иглу в «Самаритене» (изготовлена в Народном Китае, двух-, трехместная, 449 франков).
Когда Брюно выбрался на лужайку, прежде всего в глаза ему бросилась пирамида. Двадцать метров в основании, столько же в высоту: объект безупречно равносторонний. Все стенки стеклянные, поделенные на прямоугольники сеткой рам из темной древесины. Некоторые из прямоугольников сверкали, отражая лучи заходящего солнца; сквозь другие можно было различить структуру внутреннего устройства: лестничные площадки, перегородки, также выполненные из темной древесины. Ансамбль в целом, согласно замыслу, должен был напоминать дерево, и это получалось довольно сносно – цилиндрическая конструкция, проходящая сквозь центр пирамиды, маскируя лестницу, изображала ствол. Из здания поодиночке и группами выходили люди; одни были голыми, другие одетыми. В закатном освещении, от которого посверкивала свежая трава, все напоминало научно-фантастический фильм. Понаблюдав эту сцену минуты две-три, Брюно взял свою палатку под мышку и предпринял восхождение на ближайший холм.
Владение состояло из нескольких лесистых холмов, земли, устланной иголками сосен, иногда попадались полянки; то тут, то там были разбросаны санблоки; возможности размещения оказались не безграничны. Брюно слегка вспотел, его пучило; по-видимому, трапезы в придорожных ресторанах были не в меру обильны. Все это мешало ясно мыслить, однако же он отдавал себе отчет, что выбор места может стать решающим фактором его успешного пребывания здесь.
В тот самый момент, когда ему в голову пришла эта мысль, он приметил веревку, натянутую между двумя деревьями. На ней досушивались девичьи штанишки, мягко колеблемые вечерним бризом. «Может быть, это неплохая идея, – сказал он себе, – между соседями в кемпинге завязывается знакомство, это даст возможность сдвинуться с мертвой точки». Он положил свою палатку на землю и принялся изучать инструкцию по монтажу. Французский перевод был ужасающ, английский – немногим лучше; с другими европейскими языками дело, должно быть, обстояло так же. Сволочные китаезы. Ну что может означать: «вывернуть полужесткое крепление, чтобы закрепить положение купола»?
С возрастающим отчаянием он уставился на схемы. Неожиданно справа от него появилось некое подобие squaw[4] ; женщина была одета в кожаную мини-юбку; в сумерках виднелась ее пышная тяжелая грудь. «Ты только что приехал? – вопросило видение. – Тебе нужно помочь натянуть палатку?» – «Я справлюсь, – просипел он придушенным голосом, – все в порядке, спасибо. Это очень мило», – прибавил он, и у него перехватило дыхание. Он почуял ловушку. И верно, несколько мгновений спустя из соседнего вигвама (Где они умудрились купить эту штуку? Сами смастерили?) донесся рев Squaw ринулась туда и тотчас воротилась с двумя малолетними бутузами, по одному на каждом бедре, и принялась мягко покачивать бедрами. Вопли усилились. Рысцой примчался самец squaw с членом наружу Это был здоровенный бородатый детина лет пятидесяти с длинными седыми космами. Он взял одного из детенышей и стал его тетешкать; это было омерзительно. Брюно отошел на несколько метров; он взмок от жары. С подобными монстрами бессонная ночь ему обеспечена. Ясное дело, она их кормит грудью, эта корова; грудь, однако же, хороша.
