Ознакомительная версия.
— А теперь… — Председатель мрачно помассировал губы друг об друга. — Теперь скажи, что можешь предложить им ты, оборванец? Что можешь дать им, кроме своего алфавита?!
Молчание.
— Я ведь справки о тебе наводил, все о тебе знаю. Одного не могу понять. Тебе предлагали в городе учебу продолжить… Ты к нам попросился. У тебя болезнь нашли, в больнице отдохнуть предлагали… Ты вместо больницы к нам приехал. Каким медом для тебя здесь пахнет, а? Молчишь? Что ты за азбуку здесь проповедуешь? Что ты в этой Бане все вынюхиваешь, а? Тебя подослали, скажи? Тебя подослали! Мои враги — тебя подослали! Мои враги мешают мне работать! За каждым моим шагом следят, шакалы недоверчивые! В тарелку мою залезают, кровать мою подслушивают! Слухи гадкие про меня народу рассказывают… А теперь мне Баню благоустроить мешать будут, музей под открытым небом мне портят! Не дождутся!
Лицо Председателя стало похоже на несколько плотно прижатых друг другу кулаков. Кулаки щек, кулак лба. Кулак подбородка. Казалось, сейчас какой-то из этих кулаков вырвется из перекошенного лица и убьет Учителя.
Учитель улыбнулся:
— Акя, меня никто не посылал. А завтра, если я только найду одну букву…
— А завтра, — перебил Председатель, — если за сегодняшний день ты не расскажешь, кто тебя подослал и не назовешь фамилии… то завтра будет твой последний день! Все село считает тебя колдуном, и достаточно одной ма-аленькой спички, чтобы люди увидели в тебе главное зло и виновника их проклятой жизни. И завтра эта спичка чиркнет о коробок их терпения… И я не смогу защитить тебя от самосуда толпы, хе-хе…
Луч стоял на Учителе, вынимая его из темноты целиком. Даже последние слова Председателя не согнали с его лица улыбки… Пора заканчивать.
— Искандер! — закричал Председатель. — Куда ты провалился, собака? Куда вы все провалились?!
В зал снова хлынули люди.
Участковый, схватив Учителя, поволок его прочь.
— Учителя арестовали! Учителя в тюрьму арестовали! — Золото бежал по притихшему селу. — Нашего Учителя!
Лаяли и выли собаки. Осторожно открылось несколько ворот. Кто-то вышел. Кто-то, наоборот, стал дрожащими руками закрывать на задвижку.
Иван Никитич, выйдя из ворот, долго смотрел вслед убегающему Золоту.
— Сохрани нас, Царица Небесная…
А Золото все кричал:
— Лю-уди! Учителя арестова-а-али!
В тот же вечер по домам прошелся Участковый.
С населением профилактическую беседу имел.
Утро было солнечным и мертвым. Ветер как будто вообще из природы исчез. Ничего не дует.
Как всегда, шествие к Бане началось с яблоневого сада. С той самой сухой яблони с беданой и вертушкой, что возле дома Сабира. На крыше его дома уже стояли карнайчи и дули в свои длинные, как телескопы, карнаи. Наигрыши карнаев комьями перекатывались в безветренном воздухе.
А вертушка на бывшей яблоне не крутилась.
Все село уже почти собралось.
Детей не было. По приказу Председателя их собрали в школе. И заперли там. С Ханифой, для порядка и дисциплины.
А вертушка не крутилась.
Правда, толпа на эту вертушку и не смотрела. Хватало, на что смотреть. Около сухого дерева стоял Участковый в парадной форме. Но даже не он притягивал взгляды и расширял глаза. А то, что находилось рядом с Участковым.
Это был Учитель.
Но это был уже не Учитель.
Он был усажен задом наперед на паршивого ишака; рот Учителя был завязан, на груди болталась фанерка с буквами проклятого алфавита. Руки его тоже были связаны за спиной, на лице были ушибы.
Разглядеть эти ушибы было, однако, непросто: преступника отделяло от толпы приличное расстояние. Словно черту какой-то невидимый, но очень авторитетный палец провел. Пересечь эту черту никто не пытался.
Только пару раз нарушила эту черту собака Учителя. Как она все разузнала и прибежала — непонятно. Своей собачьей душой что-то почувствовала. Скулит и к Учителю рвется. Участковый себе мысленно локти кусает, что Учителю эту собаку продал. А она оскалилась — сейчас Участкового за локоть цапнет.
Тут, к радости Участкового, в толпе крикнули, что собака — ни кто иной, как сам шайтан, который в собачьем платье Учителю прислуживает. В собаку полетели камни. Отогнали. Отбежав, собака продолжала выть, но ее вой уже был не слышен — карнайчи загудели громче: к толпе на коне подъехал Председатель, и шествие тронулось.
Впереди шли карнайчи со свадебным наигрышем «Ер-ер», хотя свадьбой никакой не пахло, а только смертью Учителя и последующей баней.
Следом шло село; серое, с приплюснутыми к земле взглядами. Кто-то еле-еле подгребал сухими ногами. Многие мечтали, войдя в Баню, просто упасть на мрамор и напиться. Всю баню выпить. Море выпить. Океан им принесут — тоже выпить. Скорее бы вся официальная часть с казнью закончилась…
Как звонко поют карнаи! В самое ухо кричат, глиняные лица хотят развеселить.
Справа от толпы на отличном белом коне гарцует Председатель.
Даже те сельчане, которые в душе желали Председателю разных язв, червей и другие неприятные вещи, не могли не любоваться им сейчас. Одетый в золотой бухарский халат, Председатель плыл над толпой на своей белой лошади, затмевая солнце. Его причесанная голова казалось головой великого мудреца, которая каким-то чудом выросла на крестьянском теле. Иногда Председатель подъезжал поближе к толпе и с кем-то шутил, хотя глаза у него при этом были не шутливые. Государственные глаза. Потное лицо бронзой отливает, седина — серебром, халат — вообще золотом!
По левую сторону хромой ишачок везет бывшего Учителя.
Рот завязан, чтобы колдовать ртом не мог. Так несчастный глазами колдовать пытается. В небо смотрит. Небо, конечно, сегодня непривычное — металлическое какое-то, хотя облаков нет, и откуда этот металл взялся — непонятно. Ты, шутят в толпе, не на небо, под землю, давай, смотри, у своих подземных покровителей помощь проси.
Учитель давно, оказывается, еще задо-олго до своего приезда начал против нашего села работу вести, воду от села отводить.
А еще, говорят, когда Участковый в доме Учителя обыск делал — целый ящик фотографий наших сельчан нашел. И у кого на фотографиях ослиные уши пририсованы — с теми несчастье случалось. Или Председатель кулаком угостит, или жена ссору устроит, или ведро с водой из рук выскачет. Откуда же он эти фотографии брал? Э! Говорят же — он еще в городе эту работу начал, а в городе какие хочешь фотографии найти можно.
Были, конечно, и сочувствующие Учителю голоса. Но эти голоса молчали.
Все эти разговоры смешивались с шутками Председателя, пением карнаев и лаем учительской собаки, которая продолжала следовать за шествием. Как только она приближалась, в нее летели камни.
Около Бани уже было все подготовлено.
Со стен улыбались своими древними улыбками Александр Македонский с супругой. Зеленели пальмы. Внутри бани, в подземных печах весело трещал кизяк и прочий мусор, раскаляя мрамор в Зале Солнца; над Баней приплясывал дымок.
Председатель слез с лошади и уселся в президиум — длинный стол, заваленный всякой едой, которой Председатель тут же начал наслаждаться. Это вызвало в толпе улыбку надежды — когда Председатель наедается, всегда угощает остатками.
Всех только удивило, что за его спиной объявилась пара каких-то незнакомых фигур. Их лица были такими непраздничными и даже свирепыми, что, казалось, эта свирепость стекает по их лицам и болтается жирной каплей на подбородке.
Кто эти люди в черном? Никто не знал.
Учителя тоже сняли с ишачка и поставили перед небольшим обрывом.
За ним темнела равнина, укрытая тяжелым одеялом зноя.
Между Учителем и толпой была организована груда камней, чтобы все желающие могли принять участие.
Карнаи загрохотали сильнее — и замолкли. Председатель встал из-за стола и, дожевывая, отправился на трибуну.
Как всегда, он привел на память несколько цифр. Посоветовал работать еще лучше. А в конце вообще заявил, что человек отличается от обезьяны тем, что он — гуманный, и просто так самосуд не совершает и камнями не швыряется. И что, может, вместо того, чтобы в Учителя камнями кидать, его надо, наоборот, как-нибудь возвеличить и даже посадить на его, Председателя, место.
— Мне уже пятьдесят пять лет, и я все чаще думаю о том, как дать дорогу молодым. Может, лучше сейчас этому симпатичному парню дать дорогу, а? Может он, осознав ошибки, бросит свое колдовство, не будет нам вредить… Может, он чистосердечно раскается в том облучении, которому он наших детей подвергал… Да! Он проводил на них опыты и угрожал им, чтобы они молчали, медицина подтвердила… Он избивал, он насиловал их — и при помощи колдовства делал так, что вы ничего не видели… Короче, я прошу отпустить его, бедненького, и сделать вашим председателем!
Ознакомительная версия.
