Стук в дверь нарушил ход мыслей Десмонда. В комнату вошел его низкорослый наставник, уже успевший одеться и помолиться.
— Как спалось? — поинтересовался Десмонд.
— Хорошо. А тебе?
— Отлично! — с наигранной жизнерадостностью воскликнул Десмонд, чтобы его ответ звучал правдоподобнее.
— Прекрасный день сегодня.
— Исключительный.
— Когда будешь готов, спускайся вниз. Я там все для тебя приготовил.
В цокольном этаже была устроена маленькая часовня, где они теперь каждый день молились.
— Все, спускаюсь прямо сейчас.
— Хорошо!
Десмонд не стал бриться, а быстренько натянул старый костюм и спустился вниз, чтобы присоединиться к отцу Петиту в часовне в виде грота из неотесанного камня с простым алтарем, распятием, статуей Девы Марии, двумя скамеечками для молитвы, словом, в типичном для богатых итальянских домов месте для молитв и отправления треб. Отец Петит со свойственной ему предусмотрительностью захватил все необходимое из семинарии.
Десмонд читал мессу, отец Петит помогал ему за причетника, и можно было предположить, что их молитвы — и молодого священника, и того, что постарше, — были заряжены одним общим горячим желанием. Десмонд прочел благодарственную молитву, и они поднялись наверх, где их уже ждал сытный английский завтрак: яйца с беконом, джем и тосты.
Пожилая служанка, подававшая завтрак, шепнула Десмонду:
— Госпожа маркиза просила передать, чтобы вы позавтракали поплотнее. Ланч будет совсем легким.
— Так и сделаем, — улыбнулся Десмонд. — А что, маркиза не спустится к завтраку?
— Она редко спускается раньше десяти.
Этот ответ напомнил Десмонду, что его покровительница — несмотря на всю свою живость, обаяние и неустанную заботу о нем, Десмонде, — дама уже в летах, если не сказать пожилая. Он понял, что должен во что бы то ни стало победить, хотя бы для того, чтобы наградить ее за безмерную доброту.
Позавтракав — в отличие от своего старшего товарища, Десмонд ел с отменным аппетитом, — они прошли в библиотеку.
— Нет ничего хуже, чем быть в подвешенном состоянии, — заметил Десмонд. — Словно висишь над обрывом на тонкой веревке. Полагаю, мне нельзя выходить из дому?
— Это абсолютно исключено. И ты должен как можно меньше говорить.
— Боже, благослови Карузо! Если б я только мог петь, как он!
— Обязательно сможешь, если будешь помнить все, чему я тебя учил. Успокойся и стой на месте. Большинство молодых итальянцев будет порхать по сцене, прижав руку к сердцу. А теперь послушай меня. Пока вы с маркизой ездили за покупками, я навел кое-какие справки. Что ты собираешься петь после обязательной программы?
— Как мы и договаривались. «Розовым утром алел свод небес» из «Мейстерзингеров». В переводе на итальянский.
— Нет-нет. Послушай меня. Кардинал от папской курии в судейской комиссии, этот немецкий кардинал очень-очень важная персона. А потому тебе надо спеть Вагнера по-немецки.
— Так мне даже больше нравится. А зал большой?
— Очень большой, с широким балконом первого яруса. Зал будет битком набит. Ни одного свободного места. Акустика исключительная. Судьи будут сидеть на сцене, причем в жюри войдут самые важные и сведущие люди, профессора музыки, члены папской курии, включая кардинала, а также члены Музыкального общества. Я попросил разрешения посадить нашу маркизу вместе с жюри, но получил категорический отказ. Поскольку это может быть расценено как протекционизм и настроить против тебя судей.
— Охотно верю. И где ж тогда будет сидеть маркиза?
— Все участники конкурса — их число будет уменьшено до двадцати — займут первый ряд. А ряд за ними, отгороженный от зала шнуром, отведен для почетных гостей, включая нашу добрейшую хозяйку.
— Прекрасно! Полагаю, на сцену поднимаются по ступенькам?
— Совершенно верно. Кандидаты по очереди поднимаются на сцену, исполняют две вещи из обязательной программы и получают оценки. После подсчета очков десять человек выбывают.
— И могут отправляться домой, бедняги!
— Да, они выбывают из числа участников конкурса. Оставшимся снова предлагается исполнить очень сложное музыкальное произведение, ставят оценки и подсчитывают очки. Шестеро получивших наименьшее количество очков выбывает. Потом оставшимся четырем предлагается еще более сложный отрывок, после чего двое выбывают, а двое остаются. И они уже могут выбрать произведение по собственному желанию. Их исполнительское мастерство будет оценено судьями, после чего один уедет ни с чем, а другой — с призом.
— Довольно жестокая процедура.
— Зато в высшей степени справедливая, дорогой Десмонд. Для того чтобы кто-то один мог победить, все остальные должны проиграть. И, кроме того, какая возможность переживать и насладиться музыкой для aficionados[29]. И можешь мне поверить, таких поклонников музыки, готовых аплодировать, очень и очень много.
— Или освистать, — заметил Десмонд, бросив взгляд на часы. — Еще только десять. Еще два часа мучительного ожидания.
Он вскочил с места и стал бродить по комнате, разглядывая книги на полках. И вот на нижней полке, отведенной под издания меньшего формата и более личного характера, он вдруг увидел зеленую книжечку, озаглавленную «Геральдика Ирландии». Десмонд взял книгу, открыл и стал перелистывать, пока не дошел до форзаца, а там, под хорошо знакомым экслибрисом своего отца, увидел сделанную чернилами — теперь уже выцветшими — надпись:
«Моей драгоценной Маргарите в знак нежнейшей привязанности и глубочайшего уважения.
Дермот Фицджеральд».
Десмонд застыл, не в силах пошевелиться. Его вдруг захлестнула волна чувств: внезапного озарения и запоздалого понимания. Теперь он понял причины доброты, щедро расточаемой ему в этом доме. А еще он заметил, что книгу много раз перечитывали. Он осторожно поставил томик на место — так, чтобы от других книг его отделяла какая-то доля дюйма, — и направился к двери.
— Идешь переодеваться? — поинтересовался отец Петит.
— Да, уже пора.
Десмонд медленно поднялся по лестнице. Открыл дверь в свою комнату, но вдруг заметил идущую ему навстречу маркизу, которая выглядела посвежевшей, отдохнувшей и очень элегантной в костюме из темного итальянского шелка.
— Добрый день, мой дорогой Десмонд.
Он не ответил, а молча взял ее руку и, глядя ей прямо в глаза, стал нежно целовать пальчик за пальчиком. Десмонд был мастер на глупые выходки, и объектам этих выходок они, похоже, даже нравились.
— Ты вгоняешь меня в краску. Хорошо, что на мне толстый слой румян, — улыбнулась маркиза. — Что ты делал сегодня утром?
— Читал, мадам. Чрезвычайно интересную книгу по геральдике. Мне было приятно обнаружить, что и мы, Фицджеральды, там упомянуты.
Интересно, поняла ли она? Уже потом, ближе к вечеру, он обнаружил, что книгу переставили на другое место, повыше. Но сейчас маркиза все с той же улыбкой несколько поспешно произнесла:
— А теперь иди и готовься к бою.
Оставшись один, Десмонд помылся, побрился тщательнее обычного, причесался и надел новую одежду. Рубашка была белоснежной, а прекрасно скроенный костюм практически ничего не весил. А ботинки, ботинки… Сшитые из мягчайшей кожи, они сидели на ноге, точно перчатка, и совсем не жали, как обычно бывает, когда надеваешь новую обувь. Да, лучшее — оно лучшее и есть, подумалось Десмонду, хотя — вот жалость! — и стоит недешево.
К сожалению, маленькое зеркало не позволяло ему рассмотреть себя целиком, и он проворно сбежал вниз по ступенькам, надеясь, что выглядит отлично. Маркиза с отцом Петитом уже нетерпеливо прохаживались по холлу, ожидая его появления. При виде Десмонда они застыли на месте, впрочем, как и он сам.
— Десмонд, глазам не могу поверить! Неужто это ты?! — охнул отец Петит.
Маркиза, которая не произнесла ни слова, критически оглядела Десмонда со всех сторон.
— Неужели одежда способна так изменить человека? — удивился Десмонд.
— Дорогой отец Десмонд, — улыбнулась маркиза. — Только представьте себе, как бы выглядела я в заплатанной юбке и платке как у прачки? В любом случае я довольна, очень-очень довольна тобой. Я не сомневалась, что Карачини не подведет. Само совершенство — тут уж ни прибавить, ни убавить! А теперь я хочу предложить вам немного перекусить. — И когда все расселись за полупустым обеденным столом, маркиза поинтересовалась: — Надеюсь, вы хорошо позавтракали?
— Весьма, — выдавил из себя отец Петит.
— Это был лучший завтрак со времен моего детства на ферме!
— Десмонд, ведь ты ни разу в жизни не был на ферме!
— Конечно, нет, мадам, но мне так хотелось сгустить краски.
— Ну ладно, хотя в любом случае сейчас на многое не рассчитывай. Тебе нельзя наедаться, так как переедание плохо скажется на голосе.
